— Вы читали Драйзера? — неожиданно спросил он. — «Трилогию желания»?
— Нет.
— Жаль. Удивительная вещь, не пожалеете, право же.
— Вы полагаете, я смогу выбрать на это время? — Алексей хотел добавить еще что-то, но неожиданно замолчал. Сверху до них донеслась какая-то возня, впрочем, мгновенно прекратившаяся. — Не так-то просто, занимаясь управлением, надолго оторваться от насущных дел, если вообще возможно. Я предпочитаю встречать день во всеоружии, а не загораживаться от него толстым фолиантом.
— Думаю, что на хорошую книгу время найти можно.
— Вы и находили время. И на интересные книги, и на хорошую компанию, и на премьерные показы, на вернисажи… Теперь посмотрите, что осталось от вашей корпорации.
Вагит Тимурович не выдержал.
— А вы что же, всю работу делаете сами?
Алексей раздраженно отодвинулся от Караева.
— А вы полагаете, что в наше время можно расслабиться? Да зачем далеко ходить, ваш собственный пример говорит об обратном.
— Но, Алексей, ведь невозможно всегда быть в форме! — Вагит Тимурович уже не скрывал своих чувств.
— Отчего же. По мне, вполне возможно. Я же не даю себе поблажек, почему вы считаете, что вам даны иные условия игры.
— Я не говорю этого, но зацикливаться на работе…
— Не зацикливаться, но всегда обо всем помнить. Всегда все проверять. Только так…
— Выходит, вы никому не доверяете?
— Доверяю своей жене. Поскольку она никак не связана с моими делами. Остальные пускай будут на проверке. И пускай знают об этом, это стимулирует чувство долга и способствует лучшей работоспособности.
Вагит Тимурович неожиданно вспомнил о Павле. Что-то подобное он говорил уже ему лет пять назад. Когда принял на работу и вводил в курс дела. И тотчас напоминал об исключениях из правил, ибо не бывает правил без исключений.
— И долго вы планируете так протянуть? — довольно откровенно спросил он. И снова вспомнил Павла, вспомнил как-то непривычно для последнего времени: тепло и с сожалением.
— До сорока точно. А там видно будет, — Алексей не шутил, говорил вполне серьезно. — К тому времени я получу полную самостоятельность в делах, скоплю достаточный капитал и смогу уйти на покой.
— Вы сможете оставить ваше дело? — спросил Караев не без сарказма.
— Не оставить, — поправил Алексей. — Но не быть лидером. Войти в общую массу. Толкаться спокойно и заниматься благотворительностью. То бишь позволять кому-то обойти тебя и занять твое место.
— Интересно вы понимаете это слово, — произнес Вагит Тимурович. — И так же интересно понимаете фразу «отойти от дел».
— Просто вы не можете принять изменения в правилах игры. Вот и говорите то об интуиции, то о расширении кругозора. Сейчас приходится крутиться, чтобы хотя бы оставаться на прежнем месте.
— Как Алиса в стране чудес.
— Вы говорите, точно вы к этому не стремились, — Алексей намеренно употребил прошедшее время.
— Вы говорите точь-в-точь, как мой племянник Павел.
— Да, он-то, я не сомневаюсь, пробьется, он более человек нашего круга… вы понимаете, что я хотел сказать…
Караев вздохнул.
— Боюсь, Павел будет согласен с вами. Особенно в свете происходящих событий.
Вагит Тимурович имел в виду свое небезупречное состояние дел, Алексей же понял его по-своему и невольно вздрогнул.
— В человеке все должно быть прекрасно, — устало сказал Вагит Тимурович. — Вы это знаете. Но никогда, как мне кажется, не проверяли эту аксиому на себе. Я бы не хотел, чтобы и Павел был в стороне…
Он вспомнил о давних встречах Павла с Османовым — человеком, по сути, интересным и неординарным во всех отношениях, если не принимать во внимание того, чем он занимался. Вспомнил и подумал, что с ним его племяннику, должно быть, было много приятнее, несмотря на тягостную атмосферу, в которой проходили встречи, и встречаться и общаться.
Если он выберется отсюда… то есть когда он выберется…
Наверху что-то стукнуло, послышались шаги. Они, стихнув на какой-то миг, вновь обрели ясность и четкость. И начали приближаться к леднику. Спускаться по лестнице. Ближе.
Еще ближе.
Рядом.
Иван поднялся на ноги, оба не заметили этого его движения, обернулись, только когда он сделал первый шаг к трем ступенькам, ведущим к запертой двери. Алексей хотел что-то сказать, но замер на полуслове, поняв намерения своего телохранителя. И поднялся следом. Караев остался сидеть.
Иван сделал знак обоим молчать и не двигаться. Шаги на лестнице замерли, скрипнул засов.
Телохранитель стоял у двери, подле ступенек, прижавшись к ледяной стене. Холода он уже не чувствовал, не чувствовал ничего, полностью погрузившись в ожидание открытия двери. И дверь открылась.
Резко и до конца, ударившись в стену коридорчика. На пороге стоял один из «близнецов», сейчас уже, когда он был один, невозможно сказать, кто именно из четверых. Дуло его пистолета указывало на Караева.
В то же мгновение, как открылась дверь, он заметил отсутствие в поле зрения еще одного человека и поспешно отступил. Недостаточно поспешно.
Носок туфли телохранителя ударил его по локтю. Послышался вскрик и негромкий хлопок, «близнец» все же успел нажать на крючок, в потолке ледника образовалась воронка, посыпались мелкие хлопья потревоженной штукатурки. Срикошетив, пуля свистнула где-то слева от Алексея, вгрызлась в пол. Пистолет выпал из руки «близнеца», перелетел через плечо. В тот же миг Иван бросил свое тело в коридорчик, враз перемахнув три ступеньки и направляя кулак в лицо охранника. В последний момент тот успел увернуться, удар пришелся ближе к виску. Голова качнулась в сторону, левая рука автоматически выставила блок.
Иван ударил еще раз. Затем, со всего маху, еще.
«Близнец» медленно осел на пол.
Серафима поднялась и села на массажном столе. Откинула со лба выбившуюся из прически прядь волос. Посмотрела на Алису. Улыбнулась. Та автоматически улыбнулась в ответ, впрочем, искренне и с охотою, как человек, пришедший по первому зову на помощь и довольный тем, что его труд пошел во благо.
— Спасибо, — произнесла Серафима облегченно, — просто не представляю, что бы я без тебя делала.
— Вы сегодня были в ужасной форме, Сима, — поторопилась та с объяснениями. — Вас, должно быть, что-то гнетет, вы себя совсем запустили. Вам следовало бы приехать с самого утра, право же, это было бы намного лучше. Я смогла бы больше сделать и…
— То, что ты сделала, уже замечательно. Я чувствую себя совершенно другим человеком.
Алиса на мгновение смутилась, Серафима не без удовольствия заметила, как у массажистки порозовели щеки. Надо отдать должное, комплимент ее клиентки был ничуть не преувеличен. После получаса, проведенного на массажном столе, под воздействием крепких, уверенных рук Алисы, она в самом деле преобразилась. Усталость ушла, оставила ее, сейчас Серафима и думать забыла о ней. Конечно, она вернется, спустя какое-то время обязательно вернется, но уже ближе к вечеру, когда все дела будут сделаны, а она свободна, а скорее всего, только завтра. Если будет непогожий день.
— Я мало что сделала, Сима, — ответила массажистка. — Вы все равно неспокойны. То ли чего-то боитесь, то ли…
Алиса не закончила, но Серафима и так ее поняла. И ответила осторожно:
— Да, наверное.
— У вас какие-то проблемы; дома, с мужем, с делами?
Она кивнула. Разгоряченное массажем тело начало потихоньку мерзнуть в холодной комнате. Серафима ступила босыми ногами на пол.
— Нельзя вам так себя запускать, — повторила Алиса уверенно и настойчиво. — Было бы лучше, если б вы и завтра меня посетили.
— Спасибо, — ответила Серафима. Искренность собеседницы не вызывала сомнений, Алиса с охотою делала бы свое дело, даже не побуждаемая к тому денежными посылами. Вглядываясь в лицо массажистки, Серафима находила подтверждения произносимым словам во всем, прежде всего в глазах. Ее глаза не умели лгать, и сейчас они открывали Симе тайны своей хозяйки, те тайны, о которых не принято распространяться вслух.
И оттого тайны эти всегда остаются невысказанными. Лишь глаза, невольные жесты, очень редкие намеки: в повороте головы, в прикосновении, в вырвавшемся сравнении или полунамеке — порой выдают состояние находящегося рядом человека, состояние, близкое к тяжелой, почти неизлечимой болезни.
Серафима вгляделась в ее глаза. И невольно поежилась. Не то от холода комнаты, не то от увиденного в самой глубине их.
И потому, быть может, сама не отдавая отчета в своих действиях, подошла стремительно и резко к Алисе и, обняв ее не то страстно, не то испуганно, все еще чувствуя на себе этот почти невыносимый для нее, непосредственного соучастника этой незаметной драмы, взгляд, прижала к себе, поцеловала в губы.
Мгновение Алиса оставалась безучастной, точно не веря в происходящее. А спустя это мгновение ответила. Задыхаясь от потаенной боли, выплеснувшейся враз наружу, от муки, что терзала ее долгие месяцы знакомства, от страха высказаться, от боязни быть услышанной, от желания поверить в сказку, которую она сочиняла столько дней и недель подряд, безо всякой веры в осуществление.
Алиса обняла ее, вцепилась в полотенце, коим Серафима укрылась от холода, прижалась всем телом, испуганно вздрагивая в ответ на поцелуй, точно боясь, что он неожиданно прервется и растает в холоде комнаты, как легкое дыхание. Принялась покрывать поцелуями ее лицо, шею, плечи, не в силах отпустить Серафиму на миг. Зашептала ласковые слова ей на ушко. Заплакала. И снова, в ответ уже, поцеловала в губы, с надеждою, но и с робким неверием — ответит ли снова?
Минута протянулась в полной тишине. Раз только Алиса всхлипнула робко и снова смолкла, боясь шевельнуться, произнести слово, одно из тех, что жаждали сорваться с ее уст.
Серафима отстранилась. Опустила руки. И повернулась к своей одежде.
— Не уходи, — робко попросила ее Алиса. Она так и осталась стоять посреди холодной комнаты, у массажного стола, смотря вслед Серафиме. Веря и не веря в происшедшее.