Городецкого участвовать в создании «Листа» могла быть весьма интересна.
Александр Бенуа. Поэт Сергей Городецкий. 1915
ГМИИ им А. С. Пушкина
Приблизительно в то же время Михаил Матюшин, Василий Каменский и Давид Бурлюк работали над изданием знаменитого «Садка судей», напечатанного в апреле 1910 года. Сборник стал первым самостоятельным литературно-художественным выступлением русских футуристов, показавшим их отмежевание от символистских кругов. По воспоминаниям Надежды Евсеевны выход в свет «Садка судей» обсуждали у нее на квартире Владимир Маяковский, Сергей Городецкий с братом Александром и другие гости{11}. Именно Сергей Городецкий в своей статье в газете «Речь» в 1912 году обозначил деятельность Хлебникова и Кручёных термином «футуризм». По всей видимости, Городецкий уже в 1910 году чувствовал необходимость осмысления выступлений литературного авангарда, предлагая Добычиным идею самостоятельного периодического издания, в котором «все будет по-новому». К марту первый номер «Листа» был готов и отправлен на корректуру, а в апреле Надежда Евсеевна получила официальное разрешение на печать «Листа» со сроком выхода в свет «от 3 до 10 раз в год» и со «следующей программой – литературно-художественные произведения и объявления». В документе Добычина значилась «издательницей», Городецкий – «ответственным редактором», а печататься издание должно было в типографии «Сатирикон» [37]. Проект так и не был осуществлен, возможно, из-за отсутствия финансирования, однако от времени сотрудничества с Городецким в архиве Добычиных сохранилось записанное им шуточное стихотворение:
На добычинском диване
Отоспавшись как в Нирване,
Удираем по домам
И желаем счастья вам!
Спи же, Петр, храпи, Петрович!
Белый контрагентович!
Спи, Евсеевна младая,
Кульбина не вспоминая.
На него же небо рухни!
Славно вымылись на кухне,
Я ходил открыть окошко,
Чтоб проветрилось немножко,
Но ни силы, ни уменья
Не нашлось для откровенья.
До свиданья, до свиданья.
Я приду на закрыванье.
Канарейка запевает,
Этот листик убывает.
Нимфа вся уже одета.
Не поэма разве это [38].
Надежда Евсеевна, оказавшись в эпицентре петербургского авангарда, сама вела достаточно богемный образ жизни. Со времен безденежья и разделения трат на съем отдельной квартиры с друзьями их брак с Петром Петровичем периодически превращался в ménage à trois. В течение нескольких лет развивались отношения Добычиной со студентом Технологического института Александром Ивановичем Смирновым, с которым она поддерживала переписку долгие годы. Более короткие романы, вероятно, связывали ее с Леоном Шварцманом, будущим знаменитым шахматистом, иммигрировавшим из России, и пианистом Львом Пышновым, снимавшим рядом с ней дачу в Жуковке. По ее собственному выражению, повторенному Шварцманом в письме, ее «муж был не ревнив». Однако сама Надежда Евсеевна была очень привязана к Петру Петровичу и не могла допустить его увлечения другими девушками, о чем писала ему неоднократно. Отчасти для сохранения брака Добычины наконец решились завести ребенка и отнеслись к этому со всей серьезностью, присущей современным парам. В одном из писем летом 1910 года Надя советовала Петру сходить к врачу и проверить свое состояние здоровья перед таким серьезным шагом. Зимой 1910/1911, находясь в положении, Добычина продолжала заниматься делами по мере сил и возможностей и вести светский образ жизни, собирая орловских знакомых, живших в Петербурге. В письме родителям она сообщала, что «Петр работает как вол, получает уже 175 рублей», а она сама собирается поехать в Крым и, возможно, там рожать [39]. В Крыму Добычина предполагала поселиться в пансионе Елены Павловны Паскиной, дочери Павла Павловича фон Теша, первого коктебельского дачника. В 1907 году к нему приехали Максимилиан Волошин с матерью, сделавшие Коктебель местом отдыха художественно-литературной интеллигенции. Неизвестно, добралась ли тогда Надежда Евсеевна до Черноморского побережья, но сын Добычиных Даниил появился на свет 20 июля 1911 года в Санкт-Петербурге. Первые месяцы Надя с младенцем проводила у родных и, конечно, на какое-то непродолжительное время отдалилась от петербургской богемной среды.
Глава 4Художественное бюро имеет своей целью
Решение открыть собственное дело по продаже произведений искусства созрело у Добычиных летом 1912 года. Надежда Евсеевна имела уже опыт организации выставок и общения с художниками и коллекционерами. Налаживание связей, выстраивание отношений и заключение сделок – все это оказалось ее стихией. С другой стороны, безденежье и неустроенность стали еще более ощутимы после рождения ребенка. Петр потерял работу контрагента по продаже печатной литературы и занялся страхованием, что почти не приносило дохода. В письме от 30 августа 1912 года он, подбадривая жену, уверял: «Мне кажется, твое дело пойдет, если только за него взяться сразу, не тянуть и не медля» [40]. Для открытия бюро требовалось подыскать подходящее помещение, желательно в центре города, чем и был занят Петр в летние месяцы, пока Надя с сыном жила в Орле и в деревне рядом с городом. Даже там, погруженная в хозяйственные заботы, она не оставляла мыслей об искусстве и вела пропаганду «новой живописи». В архиве сохранилось письмо от некоего московского студента Виктора, в котором пересказан состоявшийся в Орле спор с Добычиной о том, что современное искусство – это не ремесло, а творчество и его не обязательно понимать (к чему стремился студент), а надо чувствовать. В отдалении от петербургской жизни Наде не хватало интеллектуальных бесед, она скучала по своим друзьям и той художественной среде, частью которой успела стать. Петр докладывал ей последние новости: «Ник. Ив. [Кульбин] устраивает свою выставку (в здании Ак. Художеств) в октябре. Нат. Ил. [Бутковская] заказала Николаю Ивановичу монографию о кубизме». Действительно, персональная выставка Кульбина состоялась осенью, к ней был издан каталог. Упомянутая Петром книга, видимо, так и не была написана, но уже в 1913-м на русском языке появился манифест Глёза и Метценже «О кубизме» под редакцией Михаила Матюшина. В том же письме Добычин упоминал, что Мария Александровна Риглер-Воронкова закрыла свою школу («лопнула твоя патронесса», как он выразился), а некий «Мих. Вас.» запланировал статью о театральном предприятии в Териоках и хочет написать книгу о Николае Ивановиче (Кульбине). Последний «сейчас в деятельных отношениях с Мейерхольдом».
Групповая фотография в кабаре «Бродячая собака». Среди присутствующих: Н. И. Кульбин, Н. Е. Добычина (сидит в центре), С. Ю. Судейкин, Б. К. Пронин. 1912
Музей Анны Ахматовой в Фонтанном доме, Санкт-Петербург
Летом 1912 года часть петербургской богемы переместилась на берег Финского залива, где поселилась на даче в Териоках [с 1948 года – Зеленогорск], найденной Борисом Прониным. Там родилась идея организовать летний театр. Главным режиссером Товарищества актеров, музыкантов, писателей и живописцев, в которое входили артисты А. Мгебров, В. Чекан, В. Веригина, Л. Блок, композитор М. Гнесин, художники Н. Сапунов, Ю. Бонди, поэт М. Кузмин, стал Всеволод Мейерхольд. Кульбин принимал активное участие в деятельности этой компании, приезжая к ним из Куоккалы, где проживал на даче отца художника Ивана Пуни. В середине июня будни териокских дачников омрачились неожиданной трагической гибелью Николая Сапунова. Художник не умел плавать и боялся воды, когда-то ему было предсказано, что он утонет, тем не менее вечером 14 июня он отправился на прогулку по заливу. Лодка перевернулась, находившимся с Сапуновым пяти товарищам удалось спастись, он же исчез под водой до того, как подоспела помощь. Кульбин помогал прийти в себя молодой актрисе Белле Назарбек, в которую был влюблен Сапунов, и потрясенному Михаилу Кузмину, у которого было слабое сердце. Оба были в той самой лодке на роковой прогулке. Душевная чуткость и врачебные навыки Кульбина пригодились в этой сложной ситуации. Правда, какое-то время спустя на вечере в открывшемся в конце 1911 года кабаре «Подвал Бродячей собаки» в присутствии тяжело переживавшего смерть друга А. Блока он бесцеремонно объявил: «Умер Сапунов. Жив Судейкин», чем вызвал такое удивление Добычиной, что та записала этот краткий эпизод.
Смерть Сапунова лишь на время приостановила деятельность товарищества. Едва оправившись, все вернулись к планам театральных постановок. В июле Николай Иванович сообщал в письме Надежде Евсеевне:
«…у нас все больше работы в Териоках в театре товарищества. <…> Мы живем по-прежнему в Куоккале (дача Пуни на большой дороге) и были бы рады видеть Вас и Петра Петровича. Теперь устраиваем выставку моих картин в Териоках (откроется через дня 2), а 1 октября – то же самое в Петербурге. Не можете ли Вы прислать мне (на городскую квартиру) те вещи, которые у Вас» [41].
Добычина в ответ перепоручала супругу заботу о работах Кульбина. Речь шла, скорее всего, о рисунках, так как их предполагалось переслать художнику в конверте. Большая часть из них хранилась у Добычиных временно. В каталоге выставки, открывшейся осенью в Петербурге, среди 84 экспонировавшихся работ Николая Ивановича только один этюд «Кошки» был обозначен как собственность Надежды Евсеевны Добычиной.
1912 год стал важным для Николая Ивановича Кульбина. Помимо деятельности териокского товарищества и персональных выставок, была издана брошюра о его жизни и творчестве, которая включала биографические данные, список произведений и три небольшие статьи о его творчестве – Николая Евреинова, Сергея Судейкина и Сергея Городецкого. Литературно-художественный мир отдавал почести лидеру «свободного искусства» и двигался вперед к новым завоеваниям авангарда. Надежда Евсеевна, многое воспринявшая от Кульбина, также не останавливалась на месте. Еще одним человеком, сыгравшим особую роль в становлении ее предприятия, стал Вячеслав Гаврилович Каратыгин, композитор, музыкальный критик и организатор кружка «Вечера современной музыки». Вероятнее всего, они познакомились с Надеждой Евсеевной благодаря деятельности «Общества интимного театра» и постановкам в «Бродячей собаке», в которых время от времени использовались музыкальные сочинения Каратыгина.