В год появления бюро Добычиной по заказу мецената, коллекционера и библиофила Александра Евгеньевича Бурцева был построен особняк, в котором через несколько лет владелец стал проводить выставки современного искусства. Бурцев предоставлял роскошные залы своего дома для художников практически бесплатно. Его отношения с молодыми авторами строились исключительно на основе благотворительности, при этом ни строгого выставочного отбора, ни определенной выставочной политики у него не было, а лишь желание помочь и поддержать талант. Кроме вышеупомянутых ярких инициатив в Петербурге и Москве работали антикварные магазины, в которых можно было приобрести разного рода живопись, графику и предметы декоративно-прикладного искусства.
Николай Кульбин. Портрет Сергея Судейкина. 1913
Государственный Русский музей
Таким образом, арт-рынок, несомненно, существовал, но был не настолько развит, чтобы способствовать процветанию различных авангардистских тенденций. Галерейный бизнес только начинал зарождаться, и Добычина действительно стояла у его истоков. Поэтому молодые художники с радостью сотрудничали с недавно возникшим бюро. Его основательница, следуя идеям Кульбина, была открыта всем «измам». Работы более известных авторов Надежда Евсеевна не могла получить без предварительной оплаты, но непременно хотела их выставить, например вещи Константина Сомова, о которых для нее хлопотал художник Михаил Яковлев. Он нашел для Надежды Евсеевны 20 произведений Сомова в частной коллекции, но, чтобы их выкупить, требовались 3000 рублей – сумма огромная для начинающего арт-дилера. В ряде случаевдостаточно известные художники, передавшие ей свои картины, проявляли нетерпение, желая немедленного результата. Подобную ситуацию с Сергеем Судейкиным Добычина подробно описала в письме супругу, который в эти месяцы уехал в Казань для сдачи государственных экзаменов на получение диплома юриста:
«У меня теперь большая неприятность с Судейкиным. Черт понес меня взяться за его картины. Вот что значит тебя нет, ты бы обязательно не допустил бы меня. Прислал картину и чтоб в 4 дня она была продана. Вещь хорошая, нравится Вл. [Власьеву], но он сейчас с деньгами не свободен и надо ждать недели 2, а Суд. сегодня ждет и вот эта неприятность довела меня до обморока. Я себя очень слабой чувствую. Мне очень нехорошо… Ты понимаешь, я сижу, а сердце все время дрыгает – вот-вот позвонит Судейкин. Он груб, а я устала, смертельно устала» [46].
Несмотря на это, сотрудничество Надежды Евсеевны с Сергеем Юрьевичем продолжалось и в последующие годы. В 1914 году Судейкин обсуждал с Добычиной возможность устройства его персональной выставки в Художественном бюро, и хотя с выставкой она не торопилась, но покупателей для работ художника находила регулярно. В письме Петра Добычина от 21 апреля 1914 года упоминается эскиз декорации к пьесе «Изнанка жизни»{13}, который коллекционер Коровин согласился приобрести за 300 рублей, существенно сбив цену. Из письма следует, что Судейкин, давая согласие на снижение стоимости работы, «сокрушался, что пришлось оставить их без процента за два рисунка, и жаловался, что нет денег».
Сергей Судейкин. Эскиз декорации к постановке пьесы Хасинто Бенавенте-и-Мартинеса «Изнанка жизни». 1912
Национальная галерея Армении
С большинством художников отношения у Надежды Евсеевны складывались легко и приятно. С гордостью она отмечала, что «сам академик Лансере»{14} принес ей картины. В 1913 году через Добычину прошли его театральные эскизы к постановке Старинного театра «Чистилище святого Патрика», продававшиеся по 250 рублей за лист, включая ее процент. Также Надежда Евсеевна выставляла архитектурные эскизы брата Евгения Лансере Николая.
Насыщенной была и светская жизнь Добычиной. С присущим ей кокетством она описывала в письме мужу комплименты, которые получала от мужчин. Например, признание художника «Мира искусства» Иосифа Шарлеманя, сказавшего, «что впечатление от меня неизгладимо больше, что ум мой блещет такими красками, искрами и т. д., что захватывает человека всего, но что я настолько при этом порядочна, что ни один мужчина, знающий меня, не скажет это без коленопреклонения» [47]. Надежда Евсеевна купалась в лучах подобного внимания, чем вызывала ревность у находившегося далеко Петра, который особенно остро переживал возобновившиеся отношения супруги с Александром Ивановичем Смирновым. Сохранилось письмо, в котором Добычина отвечала на претензии мужа, попутно описывая свои светские победы:
«Тебя больше всего интересуют мои отношения к Ал. Ив. [А. И. Смирнову]? Петя, если хоть немного любишь, то поверишь, что мои слезы были скорей слезы моего мат. [материального] положения, чем слезы любви к этому человеку. Зачем прочел ты письмо? Потерял веру?.. Петя, не загоняй меня в тупик, откуда нет выхода свободному чувству, свободной мне <…> знай одно, что верна тебе была, есть и буду, что ни единым поступком не изменяла тебе, собственному своему чувству к тебе. Я знаю, я кокетничаю со многими, но это, Петя, только тогда, когда я совершенно спокойна душой или когда я вижу призрак своей смерти. <…>
Я не ошибусь, если скажу, что как женщина, как человек, пользуюсь громадным успехом. Давно за мной так “не ухаживали”, но что же из этого. Петя, сам Рерих отпускает такие фразы (он ежедневно 2–3 раза звонит), что другая бы цвела от этого, а он сказал, что я принимаю как должное. Верно, это я чувствую в себе такую силу, что совершенно убеждена, что куда бы ни пришла, около меня будет тот, кто больше всего интересен».
Надежда Добычина в вечернем платье. 1910-е
Собрание Теи Поланчик
Надежда Евсеевна много работала для организации галерейного дела, рассылала по триста писем в день с приглашениями посетить ее бюро, искала новых клиентов и новые картины, но при этом получала настоящее удовольствие от своей кипучей деятельности. Никакие временные проблемы с оплатой счетов, о которых она тоже писала мужу, уже не могли остановить ее. Кроме того, она начала постепенно получать доход. В том же письме она сообщала, что один клиент купил три картины: «Рер. [Рериха] за 800 р. (мои 90), Наумова «Туалет» мои 18.25, Нарбута 175 (25)». Из чего следует, что в 1913 году Надежда Евсеевна брала около 10–15 процентов комиссионных за свои услуги при продаже работ современных художников. Понимая, что за работы старых мастеров можно было выручить гораздо больше денег, она не упускала случай приобрести картины европейских художников прошлых веков, например голландцев. Финансировал подобные сделки Николай Константинович Рерих. В первый год работы бюро он несколько раз выполнял роль партнера Добычиной, выручая ее финансово и рассчитывая на совместный доход. Поддержка Рериха была важным фактором. Николай Константинович в это время был уже достаточно известным человеком и пользовался высоким авторитетом в художественных кругах. В 1906 году он был избран директором Школы Императорского общества поощрения художеств, одновременно занимаясь преподавательской работой, с 1910 года возглавлял художественное объединение «Мир искусства». Совместно с Игорем Грабарем Рерих работал над многотомным изданием «История русского искусства», выполнял монументальные росписи, делал театральные эскизы и сотрудничал с Дягилевской антрепризой. Немаловажно, что он был известен и за пределами России и имел связи с европейским художественным миром, что также могло быть полезно для Надежды Евсеевны. Его помощь и содействие придавали дополнительный вес открывшемуся предприятию.
Александр Головин. Портрет Николая Рериха. 1907
Журнал «Золотое руно», № 4, 1907
Идея привлечения иностранных художников занимала Добычину с первого дня открытия бюро. Надежда Евсеевна не говорила по-французски, но немного знала немецкий благодаря своей заграничной поездке 1905 года. Германия с многочисленной русской художественной колонией в Мюнхене могла бы представлять отличный плацдарм для начала сотрудничества. Интерес жившего в Мюнхене Кандинского к деятельности «Треугольника» давал возможность обратиться к нему для установления отношений с немецкими художественными кругами. Документы архива свидетельствуют о том, что уже летом 1913 года Кульбин и Добычина вели переговоры с Василием Кандинским на предмет проведения его персональной выставки в Санкт-Петербурге. Отдельные работы Кандинского демонстрировались в России в Салоне Издебского и на выставках «Бубнового валета», однако полного представления о его творчестве и последних открытиях в живописи в России все еще не имели. Кандинский проявил большую заинтересованность в этом проекте, желая повторить свой европейский успех на родине. В 1911–1912 годах экспозиция «Синего всадника» была показана в Мюнхене, Кёльне и Берлине в галерее «Штурм», после чего основатель «Штурма» Герварт Вальден организовал первую персональную выставку Кандинского, которую возил по разным европейским городам, пропагандируя творчество художника. Параллельно с этим Кандинский приобрел известность как теоретик нового искусства. В декабре 1911 года его доклад на основе текста книги «О духовном в искусстве» прочитал Николай Кульбин на Всероссийском съезде художников в Санкт-Петербурге{15}. Сама книга была опубликована на немецком языке к открытию первой экспозиции «Синего всадника». В марте 1912-го увидел свет альманах «Синий всадник», в 1913-м – сборник стихов Кандинского «Звуки». Тогда же Кандинский принял участие в двух важных международных проектах: Арсенальной выставке (Armory Show) в Нью-Йорке (февраль-март) и Первом немецком осеннем салоне (сентябрь-октябрь 1913-го). При такой загруженности и востребованности Кандинский не хотел упускать возможности экспонировать свои произведения в России. Предполагалось, что выставка у Добычиной будет состоять в основном из графических работ и небольших живописных вещей, перевозку которых художник в письме Кульбину предлагал взять на себя и доставить их уже с рамами, чтобы при вывозе пошлины за рамы были ему возвращены. Позже, связавшись с Вальденом, Кандинский выяснил, что его гастролировавшая по Европе выставка занята до февраля 1914 года, о чем сообщил в следующем письме Надежде Евсеевне. По его расчетам при развеске в два ряда выставочное помещение для работ должно было быть не менее шестидесяти погонных метров. От идеи оплачивать провоз своих работ Кандинский отказался, предложив Добычиной посчитать стоимость транспортировки с рамами из Мюнхена до Санкт-Петербурга. Василий Васильевич хотел получить от Надежды Евсеевны скорейший ответ, согласна ли она с такими условиями, однако Добычина, видимо, еще не имея ни нужного помещения, ни необходимых средств, медлила с подтверждением. Персональная выставка в Петербурге тогда так и не состоялась, однако отношения завязались, и отдельные работы Кандинского были представлены в разных экспозициях у Добычиной. Кандинский высоко ценил галеристку, после их личного знакомства в письме к ней от 1916 года он замечал: «Я всегда был уверен, что Ваш салон, первый и пока единственный в России и такой необходимый, пробьет себе дорогу»