Отбором работ со шведской стороны занимался сопровождавший Добычину Оскар Бьёрк, с российской – Игорь Грабарь. Благодаря дружеским отношениям между русскими и европейскими художниками Надежда Евсеевна была тепло встречена в странах Северной Европы. Александр Бенуа подготовил для нее письма к своему хорошему знакомому финскому художнику Ээро Ярнефельту, получившему образование в российской Академии художеств. Ярнефельт обещал помочь ей с выставкой из Финляндии. Этот проект, пожалуй, единственный, который удалось реализовать спустя несколько лет.
Поездка была очень плодотворной, хоть и сложной. В Берлине Добычина слегла с температурой, но врачей так и не посетила. Она была серьезно настроена на «завоевание» Европы и не хотела терять ни минуты. По возвращении в Россию ей предстояло найти подходящее помещение для реализации своих замыслов. В переписке с Петром обсуждался Юсуповский дворец как один из вариантов. Им нужен был парадный особняк, в котором ощущались «свобода и простор». Добычины были готовы перейти на следующий уровень – к организации масштабных выставок по образцу салонов. Начало Первой мировой войны изменило все. Российская империя вступила в войну на стороне Антанты 1 августа. Уже в конце месяца Петр, находившийся вместе с сыном в гостях у родственников, писал: «…печальное сражение на прусском фронте омрачило общее радужное отношение к войне, и Вадим с тетей обсуждали уже заблаговременные меры на случай необходимости покинуть Новгород-Северский. Конечно, до этого далеко может быть, но ведь готовятся и в Париже». Надежда Евсеевна в это время была занята ремонтом. Найденное ею и Петром помещение идеально подходило под все требования бюро. Первый контракт на квартиру в знаменитом доме Адамини, с которым обычно ассоциируется имя Добычиной, был заключен 4 июля 1914 года. Дом тогда принадлежал Главному управлению уделов, и именно с ним Надежда Евсеевна подписала договор сроком на 11 месяцев с арендной платой «5000 в год без дров и дворников». Согласно условиям, она должна была выплачивать деньги каждые три месяца (не откладывать уплаты более 7 льготных дней), «содержать помещение в чистоте и ремонт производить за свой счет». В свое пользование она получила 10-комнатную угловую квартиру с кухней, прихожей и тремя ванными. Площадь помещения составляла около 500 квадратных метров. Планировка была анфиладной, часть комнат занимала семья, а часть помещений (шесть залов) была отдана галерее. Вероятно, в связи с начавшейся войной условия аренды через полгода были пересмотрены, и годовая плата снижена на четверть. Известно, что к весне 1917 года Добычины занимали уже 13 комнат и, согласно новому контракту, платили 20 000 рублей в год, в четыре раза больше, чем в 1914-м, инфляция была колоссальной.
В этом документе специально оговаривалось «право устраивать в нанимаемом помещении публичные выставки картин и др. произведений искусства, а равно и передавать помещение под клуб и выставку» [82]. Так же, как и все прежние здания, квартиры в которых снимала Надежда Евсеевна, дом Адамини, названный так по имени архитектора, собирались сносить. Кажется, что она не случайно выбирала именно такие варианты: это позволяло значительно снизить арендную плату. Тем не менее дом остался на своем месте – на углу Марсова поля и Набережной реки Мойки – и вскоре стал центром художественной жизни Петрограда. Николай Евреинов в книге «Оригинал о портретистах» (1922) следующим образом характеризовал это замечательное место:
«Интересная мысль озарила меня на одном из музыкальных вечеров в доме моей матери (Марсово поле 7, угол Мойки 1). Замечательный для меня дом! – здесь было “Художественное бюро” Н. Е. Добычиной, ученицы моей “Драматической студии”, здесь был “Привал Комедиантов”, – детище “Бродячей Собаки”, где я был полгода всевластным диктатором и появление которой на свет обязано “Обществу Интимного Театра”, основанному Н. С. Кругликовым, А. А. Мгебровым, Б. К. Прониным и мною!.. В этом доме жили А. Л. Волынский и Леонид Андреев – мои друзья – и жил футурист Василий Каменский – мой почитатель, написавший обо мне целую книгу… Здесь жил еще писавший с меня некогда портрет С. Ю. Судейкин, с которым я на ты – большая честь! – и О. А. Глебова-Судейкина, очаровательная исполнительница одной из моих секунд-полек – большая радость! Наконец в этом доме уже столько лет живет моя мать! Марсово поле 7, угол Мойки 1 – исторический дом, прямо-таки исторический!»
Набережная реки Мойки, 1. Дом Адамини. 1926. Фото Леонида Андреевского
Государственный музей истории Санкт-Петербурга, Санкт-Петербург
В первые месяцы войны Петр не был уверен в правильности их с супругой начинаний и в одном из писем спрашивал Надежду: «Не лучше ли отдать помещение под лазарет – что-то война, по-видимому, хочет здорово затянуться и, кажется, не в нашу пользу» [83]. Действительно, впоследствии квартиру несколько раз пытались реквизировать под нужды военных госпиталей. Но Надежда Евсеевна решила помогать российской армии по-другому. Художественное бюро в доме Адамини открылось Выставкой картин в пользу Лазарета деятелей искусства 26 октября 1914 года. Экспозиция включала 300 художественных произведений 65 авторов, некоторые из них жертвовали суммы от потенциальных продаж своих картин в пользу лазарета. Входная плата также передавалась на благотворительность. Критик и художник А. Ростиславов отмечал, что «в текущие дни люди свободных профессий, люди искусства поставлены в особо тяжелое положение» [84]. И тем не менее многие из них решили объединить свои усилия для помощи товарищам, ушедшим на фронт. Уже в первые дни войны был призван из запаса ветеран Русско-японской войны Георгий Якулов, о чем он сообщал в письме Добычиной следующим образом: «Счастлив приветствовать Вас перед отъездом в армию, куда увлекает меня моя печальная профессия подпоручика русской армии – моралист мог бы сказать лишь: “Вот злонравия достойные плоды”» [85]. По всей видимости, Надежда Евсеевна использовала художника как одного из посредников в общении с московским арт-сообществом, так как далее в своем коротком прощальном послании он извинялся, что не успел «толком повидать и потолковать с москвичами по поводу Ваших художественных предприятий». 9 ноября 1914 года Якулов получил тяжелое ранение в грудь, последствия которого печальным образом повлияли на его здоровье; восстанавливался он в Лазарете деятелей искусства в Петрограде.
Летом 1914 года были призваны из запаса Бенедикт Лившиц и Михаил Ларионов. Оба были тяжело ранены и демобилизованы, после чего Ларионов по приглашению Дягилева уехал из России, как оказалось, навсегда. Служили Казимир Малевич, Петр Кончаловский, Николай Милиоти, Павел Филонов, Михаил Ле Дантю, Владимир и Николай Бурлюки и многие другие художники, поэты, критики из окружения Надежды Евсеевны. Помощь раненым была действительно важной общественной инициативой.
Лазарет деятелей искусства разместился во флигеле дома № 1 по Большой Белозерской улице, в помещении, пожертвованном графиней Апраксиной. Издательница Н. И. Бутковская, одна из инициаторов его создания, взяла на себя хозяйственные хлопоты. Николай Иванович Кульбин был готов предоставлять медицинскую помощь бесплатно, а А. П. Остроумова-Лебедева, О. А. Глебова-Судейкина, А. К. Бенуа и А. А. Врубель предложили свои услуги в качестве сестер милосердия. Лазарет сплотил деятелей искусства: помогать ему брались «Союз молодежи» и «Мир искусства», «Общество художников им. А. И. Куинджи» и журнал «Новый Сатирикон», а также многие другие художественные объединения и отдельные личности. Некоторые благотворители становились патронами одной из 68 коек (58 для солдат и 10 для офицеров), о чем сообщали соответствующие таблички. В честь Художественного бюро была названа целая палата. Мероприятия, проводимые в нем, и другие инициативы в поддержку лазарета способствовали его популярности.
Не обошлось и без скандала: организованная Казимиром Малевичем и Иваном Пуни «Первая футуристическая выставка “Трамвай В”» также собирала средства в пользу лазарета. Выставка открылась в феврале 1915 года в помещении Общества поощрения художеств, что вызвало возмущение в консервативных художественных кругах, о котором упоминалось выше. Вероятно, именно благотворительный характер этой инициативы левого фланга авангарда убедил правление Общества распахнуть свои двери для их произведений. Интересно, что один из организаторов выставки художник Иван Пуни нашел вариант оградить себя от призыва в действующую армию, устроившись на государственную службу – в почтовое ведомство. Аналогичным образом Натан Альтман служил чертежником на авиационном заводе «Гамаюн», получая 50 рублей ежемесячно. Естественно, время, проводимое художниками на службе, не позволяло им заниматься живописью в дневные часы, что негативно сказывалось на творческом развитии, но защищало от опасностей фронтовой жизни. Призыв был массовым, хотя в первую очередь касался тех, кто уже имел опыт военной службы и состоял в запасе.
На выставке в пользу лазарета в бюро Добычиной экспонировался широкий спектр работ самого разного уровня. Некоторые художники представили картины-размышления на актуальную тему: полотно Н. К. Рериха «Дела человеческие» критика трактовала как «упрек современному человечеству, обращающему целые города в развалины» [86]. Ре-Ми показал карикатуры, высмеивавшие немцев и австрийцев. Традиционно было много графики: Альтмана, Шухаева, Бенуа, Остроумовой-Лебедевой, Григорьева и др. В прессе обсуждали не только экспозицию и благотворительное начинание, но и новое помещение бюро: светлое, с большими окнами, просторное, уютное и элегантно декорированное. Его называли «одним из самых лучших сейчас выставочных помещен