Летом Добычина впервые отправилась отдыхать в Ессентуки и Кисловодск, оставив Петра с сыном на даче в Териоках. Письма Петра этого времени показывают, что он старался выручить хоть немного денег, для чего работы Григорьева, Добужинского и других художников приходилось отдавать с дисконтом. Несмотря на просьбы старшего брата Вадима максимально отстраниться от дел бюро, Петр продолжал поддерживать супругу. Он вел бухгалтерию, производил расчеты, в то время как Надежде лучше удавалось устройство выставок и мероприятий, а также ведение переговоров с клиентами и художниками. Несмотря на войну, ощущавшуюся все ближе (в августе эвакуировались Вильно и Рига), Добычины не хотели отказываться от международных проектов. Направлений возможного сотрудничества было два: входившая в Российскую империю Финляндия и страны Азии. Надежда Евсеевна продолжала переговоры по финляндской выставке и, как свидетельствовал Петр в письме от 2 августа, хотела привлечь к этому проекту Казимира Малевича. Кроме того, ей удалось завязать деловые отношения со шведским арт-дилером Свеном Стриндбергом, открывшим в 1913 году художественную галерею в Гельсингфорсе. В сентябре 1915-го он спрашивал Добычину, сможет ли она предоставить картины русских художников для выставки весной 1916 года. Этот проект был реализован, и уже через год Стриндберг отчитывался о проданных работах: пять графических произведений Кандинского за 125 рублей, три вещи Валентины Ходасевич – 500 рублей, одна – Шагала («Мандолинист») – 200 рублей и сумочка работы Ксении Богуславской – 85 рублей [90]. В конце 1916 года Стриндберг продал свой бизнес в Финляндии и занял должность директора недавно открытой художественной галереи Liljevalch в Стокгольме. В письме Добычиной он выражал надежду, что однажды сможет и там организовать выставку ее соотечественников.
В условиях, когда Европа была охвачена войной, Добычины думали о возможности устройства японской художественной выставки. Петр составил подробное описание экспозиции на французском языке, демонстрируя хорошее знакомство с искусством Японии разных периодов. 11 сентября 1915 года в преддверии этого так и не осуществленного проекта в бюро состоялся вечер японской музыки в исполнении прибывших из Токио госпожи Ионакава и господина Накао. По случаю концерта в газете «День» появилась статья, начинающаяся следующим образом:
«Кто у нас хорошо знает дальний, самый дальний Восток, – тот крайний Восток, который уже граничит с Западом? Если не говорить о специальных исследователях, кто в европейском обществе действительно разгадал, действительно “прочувствовал” древнейшую, но сохранившую поразительную жизнеспособность культуру великого Японо-Китая? Этому далекому от нас миру принадлежит будущность, – ему суждено со временем принять европейское наследие» [91].
Правда, завершая свой текст, музыковед Виктор Павлович Коломийцев высказал сомнение в том, что исполненные японскими музыкантами на традиционных инструментах композиции действительно понравились публике, скорее, они вызвали страх и интерес, а глобально – непонимание.
Надежда Добычина (вторая справа) на даче с родственниками. Рядом с ней племянницы Женя и Фанни. Вторая половина 1910-х (?)
Отдел рукописей РГБ
Осенний выставочный сезон начался для Надежды Евсеевны с новых тревог и забот: помещение бюро впервые всерьез угрожали реквизировать для военных нужд. Добычина вновь ответила серией проектов, которые призваны были помогать пострадавшим от войны. В конце сентября в Художественном бюро открылась Выставка латышских художников в пользу беженцев, на ней среди прочих были представлены произведения молодого Александра Древина. Семья художника покинула Ригу в связи с угрозой оккупации и обосновалась в Москве. 24 и 25 октября в бюро состоялся Аукцион художественных произведений, собранных Надеждой Евсеевной в пользу Лазарета деятелей искусства. Среди лотов аукциона были представлены 188 произведений художников разных направлений: Бенуа, Рерих, Лансере, Добужинский, Нарбут, Малютин, Гауш, Митрохин, Школьник, Бурлюк, Анисфельд, Альтман, Кульбин, Бодуэн де Куртенэ, Тырса и др. Аукцион дал прекрасные финансовые результаты: было продано работ на 2404 рубля 35 копеек, тогда как расход на его проведение составил всего 267 рублей [92]. Всю прибыль передали лазарету. Кроме того, 15 октября Добычина безвозмездно предоставила помещение бюро для другого аукциона – в пользу беженцев-евреев, устроенного скульпторами Ильей Яковлевичем Гинцбургом и Наумом Львовичем Аронсоном и живописцами Моисеем Львовичем Маймоном и Исааком Израилевичем Бродским. В последующие годы она продолжала помогать Еврейскому обществу поощрения художеств: так, например, две комнаты бюро планировалось предоставить для выставки общества в апреле 1917 года бесплатно. Эти благотворительные проекты, конечно, привлекали внимание к деятельности бюро и способствовали некоторым продажам, однако по большей части вели к новым расходам. Как и в 1914 году, небольшую прибыль удалось получить от предоставления помещений для выставки эскизов и этюдов художников «Мира искусства», открывшейся 7 ноября.
Еще летом 1915 года Добычина в письмах Петру высказывала различные идеи о возможной выставочной программе следующего сезона: она мечтала договориться о выставках с вдовой В. Борисова-Мусатова и художником А. Головиным, строила планы, как «добыть» М. Нестерова, и сомневалась, стоит ли организовывать персональную выставку С. Судейкина, которая давно обсуждалась. В ее планах было сделать экспозицию, посвященную развитию художественного оформления русского театра за последние десятилетия и «показать роль художника». Она думала о выставке, благодаря которой можно будет наглядно увидеть, «как, начиная с примитива, когда декоратор часто был просто маляр, и как сообразно утонченности и изломанности, театр все больше отодвигается от жизни, переходя все больше и больше в театральность», и, соответственно, художник становится главным. Добычина хотела поделиться этой идеей с Александром Бенуа или с Николаем Рерихом. В конце 1915 года подобная выставка состоялась в Художественном бюро, но она была организована Левкием Ивановичем Жевержеевым на основе его коллекции. Фабрикант, меценат и библиофил Жевержеев собирал рукописи и книги, живопись и графику, но главной его страстью в 1910-е годы стало театральное искусство. В 1911 году совместно с Александром Фокиным он спонсировал строительство здания Троицкого театра миниатюр на месте, примыкавшем к его собственному особняку и магазину Фокина на улице Рубинштейна. Сегодня в этом здании расположен Малый драматический театр (МДТ). При поддержке Жевержеева состоялись самые яркие футуристические действа дореволюционного периода – «Первый в мире футуристов театр» (по трагедии Маяковского; художники Павел Филонов, Иосиф Школьник) и опера Михаила Матюшина и Алексея Кручёных «Победа над солнцем» (художник Казимир Малевич). Левкий Иванович увлекся авангардом благодаря художникам объединения «Союз молодежи», которое он поддерживал с первых дней создания и в котором играл роль казначея и председателя. Секретарь «Союза» Иосиф Школьник был декоратором Троицкого театра миниатюр и «Первого в мире футуристов театра», именно его рисунок лег в основу одной из афиш выставки 1915 года.
В экспозиции было представлено 1289 экспонатов из коллекции Жевержеева, охватывавших период 1772–1915 годов. Из современных театральных эскизов демонстрировались костюмы и декорации к постановке «Царь Максемьян и ево непокорный сын Адольф» и опере «Победа над солнцем», приобретенные Левкием Ивановичем. Выставка имела благотворительный характер в пользу Лазарета школы народного искусства Ее Величества императрицы Александры Федоровны. Александр Бенуа в письме Петру Добычину отзывался об этом масштабном проекте критически, называя экспозицию «свалкой» и сетуя, что прекрасную идею загубили. Огромное количество экспонатов в нескольких комнатах бюро не позволяли понять логику организаторов и рассмотреть эскизы костюмов.
Заключительной выставкой 1915 года стала, пожалуй, самая скандальная и самая известная экспозиция дореволюционного авангарда «Последняя футуристическая выставка 0,10». Об этом проекте написаны сотни книг и статей [93]. Идеологом ее выступил Казимир Малевич, а организаторами – Иван Пуни и Ксения Богуславская. Экспозиция стала знаковой в борьбе между двумя крупнейшими фигурами авангарда и двумя течениями – супрематизмом Малевича и еще не обозначенным этим термином «конструктивизмом» Татлина. В спорах о развеске работ по залам бюро и других столкновениях между художниками Надежда Евсеевна никакого участия не принимала. Тем не менее ее имя и название бюро периодически упоминались в прессе, критиковавшей выступление авангардистов на все лады. Экспозиция не имела коммерческого успеха и плохо посещалась. Большая часть прибыли была получена от лекций, которые читали устроители, 25 процентов от нее передали в фонд Лазарета деятелей искусства. В архиве Добычиной не сохранилось ни одного документа и практически ни одного упоминания выставки (за исключением вырезки из газеты). Парадоксальным образом экспозиция, которая в современных изданиях по искусству чаще всего появляется в связи с названием ее бюро и ее именем, не имела к ней практически никакого отношения. Надежда Евсеевна общалась со многими художниками, участвовавшими в «Последней футуристической выставке», и время от времени выставляла их наименее радикальные работы в бюро. В каталоге «Выставки левых течений» из архива сохранились пометки, сделанные ее рукой: рядом с работой Ивана Пуни – «взять без наклеек», на обложке – «Клюнков Татлин Пуни – не барельефы» [94]. Добычина не являлась ценительницей новаторских техник коллажа и ассамбляжа. Вероятно, ей были интересны новейшие течения в искусстве и сами авангардисты, яркие, громкие, эпатажные, но любви к их произведениям она не испытывала