10 мая в Художественном бюро прошел аукцион объединения «Мир искусства» в пользу лазарета. Одновременно с этим планировались две необычные экспозиции. Первая из них должна была быть посвящена английской урбанистике, а именно концепции «города-сада»{26}. Статья об этой экспозиции появилась 15 мая 1916-го: «Цель <…> – наглядно показать широкой публике все преимущества получившей за последнее время большое распространение в Англии и вообще в Западной Европе системы нового устройства жилищ в виде городов-садов, взамен тех каменных мешков, которые служат нам жилищами в настоящее время. Выставка будет состоять из 6 главных отделов: 1) планировка поселков и пригородов; 2) строения; 3) прошлое в области садовой архитектуры; 4) скульптура; 5) садовая мебель и пр.; 6) литература по устройству “городов-садов”. На днях на эту выставку прибыла масса экспонатов из Англии. <…> Из русских экспонатов громадный интерес представляют проекты и планы поселков “городов-садов”, устраиваемых по Волге» [98].
Концепция выставки продолжала тему, обозначенную в лекции Общества архитектурных знаний, прочитанной 15 января 1915 года в бюро. Учитывая, что после доклада «Современное жилище в Англии» у Добычиной была организована лекция по искусству Японии и тогда же она планировала выставку японского искусства, можно сделать вывод, что образовательная программа бюро была не случайным набором событий: она последовательно знакомила публику с будущими экспозициями, которым, к сожалению, не было суждено состояться. Надежда Евсеевна явно планировала расширить границы экспозиционной деятельности, показывая не только традиционные живопись и графику, но и фотографию, архитектурные эскизы, планы городской застройки, предметы интерьера и декоративно-прикладного искусства. Открытие выставки «Город-сад» было перенесено на 15 июля, и это последнее упоминание о неосуществленном проекте. Летом бюро впервые с момента основания продолжило функционировать, представив публике «Летнюю выставку», которая неожиданно хорошо посещалась, особенно в выходные дни.
Добычины тем временем активно обсуждали в переписке свой второй проект – экспозицию персидского искусства. По мысли Надежды Евсеевны, эта выставка должна была наконец открыть «серию Восток», в рамках которой предполагалось показать также японское и китайское искусство. В конце июля генеральный консул персидской миссии в Петрограде подтвердил в письменной форме аренду залов бюро на 4 месяца для размещения выставки. Таким образом, осенний выставочный сезон должен был открыться большой персидской выставкой, экспонаты для которой (включая современные кустарные изделия) планировали привезти из Персии. Об этой экспозиции Петр советовался с постоянным клиентом бюро коллекционером Трубниковым. Он обещал дать 5–6 вещей из своего собрания и настаивал на необходимости показать керамику, шали, ковры, медную утварь и другие изделия декоративно-прикладного искусства. В то же время Добычин пытался привлечь к амбициозному проекту художника, статского советника, действительного члена Академии художеств Ф. Г. Бернштама. По мнению Федора Густавовича, пересказанному Петром в письме, был «важен благотворительный характер выставки (отчисления), который “откроет двери”: в частности, он [Бернштам] более положительно смотрит на возможность получения тогда вещей из дворцов, на благожелательное отношение в таком случае тогда к выставке со стороны В. К. Марии Павловны».
После нескольких встреч и бурных обсуждений выяснилось, что выставку к сентябрю сделать было бы невозможно, так как организаторы не просто не успевали привезти вещи из Персии – даже собрать произведения из частных коллекций представлялось мало выполнимой задачей: большинство владельцев на лето разъезжались из города. Кроме того, Добычина мечтала, чтобы кто-то из русских художников, вероятно Сергей Судейкин, оформил помещение бюро, разработав проект выставочного дизайна, что было новаторским подходом к экспонированию и требовало времени. Совместным решением выставку перенесли на весну 1917 года. Для обсуждения этого и других проектов при бюро был сформирован своеобразный консультативный орган – совет, члены которого предлагали свои идеи, одна из них – организация выставки рисунков, принадлежавших Яремичу, Сомову и Бенуа – встретила всеобщее одобрение. Надежда Евсеевна комментировала деятельность круга экспертов так: «Чем больше идей будет предложено членами комитета, тем лучше <…> за деньгами я по обыкновению не гонюсь» [99].
Петр Петрович в эти месяцы принимал самое активное участие в решении организационных вопросов и обсуждении будущих выставок в связи с тем, что Надежда Евсеевна уехала на продолжительное лечение в Финляндию. Врачи вновь поставили ей неутешительный диагноз – туберкулез, который буквально выбил почву у нее из-под ног и заставил на время отложить работу. Несколько месяцев Добычина лечилась в санатории в Хювинге (финск. – Хювинкяя), откуда посылала супругу письменные указания и советы. В этот период в бюро не было секретаря. Каменский уже не работал, а нового помощника пока найти не удалось, поэтому все заботы лежали на плечах Петра. Сына Даниила супруги оставили на попечении Каратыгиных, с которыми тесно дружили. В квартире в доме Адамини они затеяли небольшой ремонт, что, конечно, было непросто, учитывая хранившиеся там вещи. Частично их пришлось перевозить, и Петр жаловался, что с трудом удалось найти картину Шагала «Над городом». В результате перестройки бюро появилось специальное помещение – гардеробная или «шинельная», как назвал ее Петр, а также на лестнице было сделано окно, выходившее на Марсово поле; в комнатах поклеили новые обои. Таким образом выставочная площадка была приведена в порядок к новому сезону.
Василий Кандинский. Импровизация 7. 1910
Государственная Третьяковская галерея
Экспозиционный план на осень обсуждался практически до конца августа. Добычиным важно было, чтобы бюро не пустовало, свободное помещение могли реквизировать беспрепятственно, поэтому путем долгих переговоров им удалось перенести на сентябрь персональную выставку художника Александра Федоровича Гауша, о чем немедленно написала пресса. Выставка открылась 20 сентября. На ней было представлено около 200 произведений небольшого формата. Одну из комнат бюро декорировал сам художник: стены украсил ковер, выполненный по его эскизу, и панно его работы, а мебель была покрыта выбранной им тканью. К огорчению Надежды Евсеевны, экспозиция вызвала неоднозначную реакцию. В письме Василию Кандинскому в Москву она высказывала свои переживания:
«Устроила выставку Гауша, была убеждена и продолжаю быть в убеждении, что хороший художник, но, к сожалению, “Нов. Время” и “Речь” сошлись в одном, в травле. Очень грустно и еще больше обидно. Знаю, что во всем этом много личного, а художник как человек очень болезненный и боюсь, что на него это повлияет сильнее, чем можно было предположить».
Василий Кандинский. Дамы в кринолинах. 1909
Государственная Третьяковская галерея
Вероятно, одним из критиков экспозиции выступил Александр Бенуа, записавший в своем дневнике: «В бюро Добычиной по всем комнатам довольно претенциозная, но жалкая, немощная выставка А. Ф. Гауша. Придется ругать, а до чего не хочется обижать милого человека! Пожалуй, лучше сделать это под псевдонимом – все же не так будет обидно, если даже Гауш узнает, что написал я» [100].
Следующую экспозицию в помещении бюро, выставку «Мира искусства», пресса также ругала. По сложившейся традиции Надежда Евсеевна сдала свои залы объединению, однако в нем не участвовали уже ни Бенуа, ни Бакст, ни Рерих, ни Сомов, за что критик назвал его уже «не Мир, а Мирок искусства» [101].
Натан Альтман. Автопортрет. 1911
Государственный Русский музей
Год завершился «Второй выставкой современной русской живописи» (27 ноября 1916-го – 1 января 1917-го), в очередной раз продемонстрировавшей рост популярности художников левого крыла. В экспозиции были представлены работы постоянно выставлявшихся в бюро Альтмана, Шагала, Кандинского, Кульбина, «москвичей» – Машкова, Лентулова, Мильмана и Фалька, а также авангардисток Экстер, Поповой и Удальцовой. Как и в апреле, само название выставки вызвало негодование консервативно настроенной прессы, рассуждавшей, может ли эта «компания художественных безобразников» представлять «современную русскую живопись» [102]. «Компания» насчитывала 35 авторов, каждый из которых к этому времени сформировал собственный стиль и был достаточно узнаваем. Василию Кандинскому Добычина отвела целую комнату, в которой разместила 15 живописных произведений и 9 графических работ, возвращенных с выставки в Гельсингфорсе, а также из Мальмё. Согласно дневнику художника, в бюро были представлены его вещи мюнхенского периода от фигуративных – «Дамы в кринолинах» (1909, ГТГ), «Желтый утес» (1909, не сохранилась), «Зима I» (1909, ГЭ), «Озеро» (1910, ГТГ), «Георгий II» (1911, ГРМ), «Арабы III» (1911, Национальная галерея Армении) до полуабстрактных и абстрактных полотен: «Импровизация 4» (1909, Нижегородский Государственный художественный музей), «Импровизация 5» (вариант I, 1910, не сохранилась), «Импровизация 7» (1910, ГТГ), «Импровизация 11» (1910, ГРМ), «Импровизация 20» (1911, ГМИИ), «Импровизация 25» («Сад любви», 1911, не сохранилась), «Черное пятно» (1912, ГРМ) [103]. Эти картины один из критиков охарактеризовал как смесь футуризма и «китайщины» [104], а Николай Пунин в журнале «Аполлон» сетовал, что, несмотря на наличие таланта, пока «художественные достижения Кандинского малы»