{31}. Одним из исполнителей в этот вечер был Сергей Прокофьев, регулярно принимавший участие в концертах у Добычиной. Его музыка произвела на писателя огромное впечатление: Горький хвалил исполненные им «Сарказмы» и горячо советовал композитору «работать, как можно больше». Это знакомство, как отметил Прокофьев в дневнике, помогло ему впоследствии избежать мобилизации. Горький лично написал Керенскому, благодаря чему композитор не отправился на фронт [116].
Подобная участь не миновала Петра Добычина. В конце 1916 года, несмотря на плохое зрение и слабое здоровье, его забрали в армию{32}. В отсутствие супруга помощь в организации выставок и мероприятий в бюро Надежде Евсеевне оказывала новый секретарь, супруга художника Радлова, Эльза Яковлевна. Она проявила себя весьма деятельной помощницей. В декабре 1916 года Эльза Яковлевна отправилась в Москву собирать работы для новой экспозиции бюро, но вскоре обнаружила, что все лучшее отдано на выставку «Бубнового валета»{33}, так как объединение выставлялось впервые за четыре года{34}. Радлова навещала Николая Крымова, чьи вещи хорошо продавались в бюро, и Аристарха Лентулова. Последний уговаривал сделать его персональную выставку, на которой хотел представить большие работы разных периодов и рисунки. Следующая поездка Радловой по делам бюро – в Финляндию – была более успешной. Она виделась с рядом художников: с Риссанненом, Вальгреном, Гартманом, Стренгелем. Эльза Яковлевна явно обладала деловой хваткой: например, с Вальгреном они договорились о производстве маленьких цинковых медалей с женским портретом, которые хотела «распространять в России по рублю через наше бюро», считая, что такой товар будет популярен среди солдат и «надо ковать железо, пока горячо». В целом дела с финскими художниками шли хорошо. Некоторые из них сами предлагали свои работы на выставку, изъявляя желание участвовать в проекте.
Открытие финской выставки в апреле свершилось уже в новой политической обстановке. Недовольство неудачами на фронте, политикой правительства и бездействием царя достигли своего апогея в феврале. Вернувшийся домой Петр (он был признан в госпитале негодным к военной службе в связи с состоянием здоровья) так описывал находящейся в Москве супруге ситуацию в городе: «У нас все благополучно. Я сегодня сделал первый визит в свое правление… Застрял на трамвае. Все почти стоят. Оказывается, как сказал мне первый спрошенный, всеобщая забастовка, рабочие требуют хлеба. Спокойно, хотя, конечно, и народу, и войск, и коллизий – запружено все» [117]. Забастовка переросла в массовые антиправительственные выступления, а они обернулись Февральской революцией. Отношение к ней в кругу Добычиной было скорее положительным и даже воодушевленным. Художник Евгений Лансере в письме от 5 апреля искренне радовался происходившим переменам, опасаясь, правда, их продолжения:
«Поздравляю и Вас с тем великим чудом воскресения России, которое свершилось так нежданно. И как мне обидно, что я не был свидетелем этих дней. Уехал почти накануне. Теперь только бы не сорвалось – хватило бы у масс мудрости не пойти за большевиками <…> что ли толкающими на всякие захваты и, следовательно, на анархию. <…> Здесь в деревне тихо, мужики выжидают, но, конечно, интересует их только земля. А пока порядок держится инерцией» [118].
Мало кто из жителей Петрограда мог реально оценить ситуацию, понять, что происходит. Первые послереволюционные недели были временем различных слухов, неожиданных вспышек насилия на улицах, пропагандистских выходок. Ощущение стремительного падения в бездну и страх беспорядков охватили горожан.
Афиша «Выставки русских и финляндских художников». 1898
Художники, поэты, писатели – все «люди культуры» чувствовали необходимость действовать, принять участие в охране памятников и в назревших реформах. 3 марта состоялось заседание в редакции газеты «Речь», а на следующий день на квартире Горького собралось историческое совещание, на котором обсуждалось создание министерства изящных искусств. Среди участников выделялись своим красноречием сам хозяин, Александр Бенуа, Сергей Маковский, Николай Рерих и Владимир Маяковский. В итоге была сформирована делегация, 5 марта отправившаяся в Государственную думу со своими предложениями. Им немедленно выдали бумагу за подписью князя Львова, дававшую право образовать милицию для охраны памятников и музеев. В последующие дни комиссии в разных составах с активным участием Горького и Бенуа продолжали заседать, планировать, сочинять тексты будущих декретов. На общегородском митинге деятелей искусства 12 марта были озвучены некоторые выработанные ими предложения, на которые представители левого фланга, не поддержавшие идею создания министерства изящных искусств, ответили весьма враждебно. Выступали Илья Зданевич, Владимир Маяковский, Всеволод Мейерхольд и другие авангардисты. Они требовали созыва Учредительного собрания деятелей искусств, полной демократизации сферы и отделения ее от государства. Главным образом их критика была направлена против присвоения власти группой Бенуа. Борьба между группировками продолжилась на собраниях Союза деятелей искусств (СДИ), проходивших в помещении Академии художеств с конца марта. На фоне такой неопределенности и всеобщей ажитации шла интенсивная подготовка к выставке финского искусства в Художественном бюро. Послереволюционные недели были заполнены последними хлопотами Надежды Евсеевны в преддверии выставки, встречами и общественными мероприятиями. По свидетельству Бенуа, у нее собирались старые деятели освободительного движения Вера Засулич, Вера Фигнер, Герман Лопатин [119]. Сергей Прокофьев, друживший с Надеждой Евсеевной, писал в дневнике, что он исполнил ей две версии сочиненного им для новой России гимна [120]. Добычина отнеслась с большим энтузиазмом к его музыке и самой идее. Эти счастливые для нее дни были омрачены скоропостижной кончиной ее друга и первого наставника в искусстве Николая Ивановича Кульбина. Через год с небольшим Добычина в своем бюро откроет его ретроспективную выставку.
Надежда Добычина, Юхо Вильхо Риссанен и Эльза Радлова. Фотография опубликована на обложке журнала Veckans Krönika, № 18, 5 мая 1917
Отдел рукописей РГБ
Экспозиция финского искусства в Художественном бюро в апреле 1917 года имела поистине историческое значение. После масштабной Выставки русских и финляндских художников, в 1898 году организованной молодым Сергеем Дягилевым в академии Штиглица и отметившей образование объединения «Мир искусства», мастера из Финляндии избегали участия в совместных культурных инициативах. Это было время подъема национальной борьбы Финляндии за независимость и утверждения самобытности в искусстве, расцвета живописной, литературной и музыкальной школ.
Экспозиция финской выставки. Фото из статьи в журнале Veckans Krönika, № 18, 5 мая 1917
Отдел рукописей РГБ
В 1898 году в экспозиции были представлены картины Аксели Галлен-Каллелы, Альберта Эдельфельта, Магнуса Энкеля и других, но дальнейшее знакомство с их творчеством, несмотря на территориальную близость Финляндии к Петербургу, так и не состоялось. Отдельные дружеские связи и личные контакты между финскими и русскими мастерами поддерживались, однако полноценная и масштабная выставка стала возможна благодаря усилиям, которые Надежда Евсеевна вкладывала в реализацию этого проекта с 1914 года. Финны с большим воодушевлением приветствовали Февральскую революцию и ждали скорейшего решения вопроса об обретении независимости. Временное правительство, считая себя правопреемником российского императора, не спешило с подобным решением, переговоры с финскими политическими силами шли с большим напряжением. Тем не менее 7 марта 1917 года был принят Акт об утверждении конституции Великого княжества Финляндского и применении ее в полном объеме, восстанавливавший все прежние права автономии, которых Финляндия лишилась в ходе унификаторских мероприятий российской власти в XIX и в начале XX веков. Через несколько дней было сформировано и утверждено новое финское правительство, в него вошли представители различных политических сил. Российская власть стремилась путем уступок и послаблений обеспечить себе поддержку финского населения. В такой обстановке открытие выставки финского искусства у Добычиной из локального художественного проекта превращалось практически в политическое событие, пример действия культурной дипломатии. Соответствующим образом это мероприятие описывалось в прессе:
«Открытие выставки финского искусства в художественном бюро Н. Е. Добычиной приняло исключительно характер братского торжества благодаря приезду группы финляндских художников, нашедших радушный прием у наших. Ранее назначенного для открытия часа собралась многочисленная публика, много виднейших деятелей искусства и нового строя, помимо почетного комитета выставки. <…> Военный оркестр встретил тушем и марсельезой появление наиболее популярных лиц» [121].
В почетный комитет выставки вошло 26 человек, среди которых были как политические деятели – А. Ф. Керенский, П. Н. Милюков, Ф. И. Родичев, Ф. А. Головин, В. Н. Фигнер, так и представители культуры: художники Н. Альтман, А. Бенуа, И. Репин, Н. Рерих, К. Сомов, И. Грабарь, А. Остроумова-Лебедева, писатели М. Горький, Л. Н. Андреев, композиторы А. К. Глазунов, В. Г. Каратыгин, С. С. Прокофьев и др. Во время торжественного открытия речи произнесли народница и революционерка Е. К. Брешко-Брешковская, член Временного правительства П. Милюков и член Государственной думы Ф. Родичев. М. Горький сказал четыре известных ему финских слова, чем вызвал всеобщий восторг. Также говорили В. Фигнер, Н. Добычина, В. Маяковский. Из финнов выступил только художник Ярнефельт. Продолжением торжества стал ужин в ресторане Додона, о котором столь ядовито и красочно написал Иван Бунин в своих воспоминаниях: