[178]. Во главе Всесоюзного комитета по делам искусств встал Керженцев, который в 1938 году закрыл театр Мейерхольда, назвав его в статье «чужой театр». Во всех сферах происходили значительные перемены. Сигналом к ним послужили статьи в газете «Правда»: «Сумбур вместо музыки», «Балетная фальшь», «Какофония в архитектуре», «О художниках-пачкунах» и «Против формализма и натурализма в живописи». В последней критике подверглись работы Тышлера, Лентулова, Фонвизина и Штеренберга (за формализм) и Львова, Кацмана, Богородского (за натурализм). Многие знакомые Надежды Евсеевны потеряли свои позиции, а ее покровители из властных структур были арестованы и расстреляны в 1937 году.
Музей Революции. 1925
Мультимедиа Арт Музей, Москва
Летом 1936 года Добычиной все-таки удалось получить должность – она стала заведующей художественным отделом в Музее революции. С 1924 года он располагался в здании бывшего Английского клуба на Тверской улице. Первоначально его экспозиция была основана на документах и вещественных свидетельствах героических событий. Постепенно музей стал приобретать значение общеисторического. Хранившиеся в нем материалы включали периодику, фото– и кинодокументы. С конца 1920-х годов музей находился под пристальным надзором властей, его экспозиция часто перестраивалась в соответствии с новыми идеологическими установками, из нее убирались упоминания репрессированных революционеров и неугодных лиц. Находившиеся под постоянным прессингом директора сменяли друг друга. На службу Надежду Евсеевну принимал Яков Станиславович Ганецкий (Фюрстенберг), но уже через год он был арестован и расстрелян как «шпион и троцкист». В сентябре 1937 года его должность занял профессиональный революционер, большевик, член IV Государственной думы Федор Никитич Самойлов. При нем музей заполнялся произведениями исторической живописи «для создания эмоционального подъема», за их отбор, приобретение у художников и экспонирование отвечала Добычина. На этой опасной должности она получила возможность применить свой дореволюционный опыт, хотя в основном ей приходилось иметь дело уже совсем с другой плеядой мастеров. Их творчество она тоже досконально изучила, составив на многих характеристики еще в 1934 году, когда планировала публиковать материалы о современной живописи и показывала их Грабарю{41}. Памятуя о крайне негативном опыте работы в Русском музее, Надежда Евсеевна старалась держаться подальше от всех интриг и не заводить дружеских отношений с коллегами. После оформления на службу ей удалось получить комнату в недавно отошедшем музею особняке в Лопухинском переулке. В нем ранее находился ликвидированный в 1935 году музей «Каторги и ссылки». Музей революции использовал часть помещений особняка как дополнительную экспозиционную площадку. Там Добычина сделала выставку, посвященную гражданской войне в Испании, для которой досконально изучила историю страны (сохранились ее записи).
Удостоверение заведующей художественным отделом Музея Революции Надежды Добычиной
Отдел рукописей РГБ
Музей революции в Москве служил эталоном для других выставочных организаций подобной тематики, поэтому весной 1939 года Надежду Евсеевну как самого опытного экспозиционера направили в город Орджоникидзе (совр. Владикавказ) для выполнения работы по оформлению историко-революционного музея С. Кирова и Г. Орджоникидзе. В задачи Добычиной входило изучить все детали биографий обоих революционеров и заказать советским художникам произведения, способные продемонстрировать их вклад в строительство советского государства. Надежда Евсеевна лично знала Кирова. Более того, находясь в 1934 году в сложном положении и опасаясь ареста, она составила длинное письмо Сергею Мироновичу с объяснением своей ситуации [179]. В декабре того же года Киров был убит, что послужило поводом к началу массовых репрессий. В 1939 году для подготовки экспозиции музея С. Кирова и Г. Орджоникидзе Добычина обращалась к знакомым еще по дореволюционной жизни художникам с предложением о сотрудничестве. Преподававший в Академии художеств в Ленинграде Евгений Лансере ответил, что не нашел среди старых работ ничего подходящего, а новую написать не успевает в связи с загруженностью. За несколько месяцев работы в будущем музее в городе Орджоникидзе сменился директор, и Мартирос Сарьян, к которому Добычина также обратилась, сомневался, насколько стоит иметь дело с назначенным товарищем Дербеневым, который подходил к делу «бюрократически сухо». Тем не менее Добычина блестяще справилась с поставленными задачами художественного оформления музея. Ее фото в окружении привлеченных ею к работе художников – Амшея Нюренберга, Евгения Кацмана, Николая Денисовского и Владимира Городецкого – было опубликовано в местной газете.
Сосланбек Тавасиев, Амшей Нюренберг, Надежда Добычина, Николай Денисовский, Евгений Кацман, Владимир Городецкий. 1939. Фото было опубликовано в газете «Рӕстдзинад», № 271, 27 ноября 1939
Отдел рукописей РГБ
Осенью 1939 года к празднованию 15-летнего юбилея была обновлена экспозиция самого Музея революции в Москве. За новую развеску произведений отвечала заведующая художественным отделом. Нюренберг в своем поздравлении музею отмечал, что если раньше при всем уважении к Музею революции он не стремился бывать в его унылых темных залах, на стенах которого висели фотографии с «длиннющими надписями», то теперь он идет туда с удовольствием. Музей кардинально изменился, утратив свой провинциальный облик. Он «стал более художественным и приобрел то лицо, которое он как центральный и как показательный должен иметь». Нюренберг видел в этом в первую очередь заслугу Добычиной, а также помогавших ей художников: И. Грабаря, К. Юона, В. Перельмана, Н. Денисовского и др. [180] Грабарь также поздравлял Добычину и рассказывал ей, как он защищал новую экспозицию перед коллегами, отметая критику недоброжелателей. Поддерживавший дружеские отношения с Надеждой Евсеевной Сергей Прокофьев в открытке замечал: «Последний раз наши выступления встретились: я дирижировал 17 мая Александром Невским, и Вы дирижировали праздником в музее» [181].
Надежда Добычина. 1935
Отдел рукописей РГБ
Конечно, работа Надежды Евсеевны получала не только хвалебные отзывы, но и критические. Она сама в записках, посвященных четырехлетию ее службы в музее, отмечала свои ошибки в экспонировании и в установке света, перечисляя, что было сделано: снята фанера и восстановлено естественное освещение (сняты щиты с окон); разрежена развеска, чтобы появилась легкость; поменяны рамы ряда произведений; появились яркие цветовые пятна; наконец, были введены новые работы. Коллеги Добычиной ходатайствовали о том, чтобы ее заслуги были отмечены, называя ее в письме «лучшим советским мастером художественной экспозиции» [182]. Обращаясь к фактам ее биографии, авторы послания пытались придать ее дореволюционной деятельности нужный характер, отмечая, что задачей бюро было продвижение молодых талантов, чему препятствовала реакционная часть художников и чиновники. Это письмо подписали Вера Мухина, Борис Иогансон, Константин Юон, Игорь Грабарь, композитор Юрий Шапорин и режиссер Сергей Эйзенштейн. Надежде Евсеевне в связи с состоянием здоровья было сложно выдерживать огромную нагрузку в музее. Благодаря просьбе друзей она получила персональную пенсию, но воспользоваться этим не успела. Началась Великая Отечественная война.
Надежда Добычина с коллегами – сотрудниками Музея революции. 2-я пол. 1930-х
Отдел рукописей РГБ
В августе 1941 года Добычина эвакуировалась из Москвы по реке – на баржах. Она описала ужасные условия этого вояжа: грязь, холод и голод. Первые годы войны Надежда Евсеевна провела в Алма-Ате вместе со своей невесткой Линой. Даниил Добычин женился очень рано, в 1935 году, на юной миниатюрной еврейской девушке. Надежда Евсеевна приняла ее как дочь, продолжала помогать оставшимся в Ленинграде родным, но сердилась на просьбы сына продать очередную партию работ из своего собрания. Совместная с невесткой жизнь в Казахстане была, конечно, спасением. Солнце и фрукты, которые Добычина всегда любила, способствовали восстановлению сил. Она не могла сидеть без дела и, едва обосновавшись, начала работу по организации выставок в Союзе художников Казахстана. За два года Добычина приняла участие в оформлении более чем 10 персональных экспозиций (Митрохина, Стерлигова, Зальцмана и др.), двух выставок, посвященных Великой Отечественной войне, и двух выставок плаката «Агитокна». Кроме того, она вела общественную работу, занимаясь делами эвакуированных художников. В Алма-Ате в эвакуации находились Амшей Нюренберг, Дмитрий Митрохин, Федор Бернштам, Николай Харджиев и Владимир Стерлигов. Последний женился на эвакуировавшейся из блокадного Ленинграда ученице Филонова Татьяне Глебовой. Вместе они делали многое для организации художественной жизни в Алма-Ате. После возвращения Добычиной в Москву их переписка со Стерлиговым продолжалась. В одном из писем соратник Малевича, работавший тогда над серией «Воспоминания о супрематизме», писал:
«…мне мерещится цветная архитектура. В той же мере цветная, сколько “бела” была архитектура Корбюзье, Мондриана и др. Предпосылки нового цвета в архитектуре были у Малевича. Между прочим Суетин, кажется, должен быть сейчас в Москве. Ему, очевидно, предстоит большая работа по архитектуре{42}…» [183]
Надежда Добычина. Алма-Ата, 1942
Отдел рукописей РГБ
Надежда Евсеевна тоже стремилась в Москву и в 1943 году получила возможность вернуться. Вероятно, ее беспокоили вопросы жилья и работы. И не напрасно. Послевоенные годы были тяжелыми, начался голод, и семье Добычиных вновь приходилось расставаться с сохраненными художественными работами. Одним из коллекционеров, наведывавшихся к ним в эти годы и желавших купить произведения художников «Мира искусства», был Илья Зильберштейн. В 1944 году Надежда Евсеевна стал