Ступай сейчас в лес и веников навяжи.
– Покорной буду, мама, отправлюсь в лес.
отдай меня за кого-то из наших мест.
– Лес в наших краях огромен и свеж, и чист,
здес, где знаком мне каждой березы лист,
я крепких березовых веников навяжу.
Вяйнемёйнен идет сюда. Я опять дрожу.
– Вяйнемёйнен, ты мудр, ты стар и сед,
убереги нас обоих от этих бед,
не проси ни юность мою, ни страсть,
не удастся тебе ни вымолить, ни украсть…
– И иди себе, Вяйнемёйнен, своим путем.
Разными дорогами мы пойдем.
Я вернусь домой, Йоукахайнена умолю и мать —
не бывать мне женой твоей, не бывать!
И бежали белые ноги в родимый дом.
– Мама, там лесная птица поет о том,
что счастливой не быть мне, мама, и не бывать
этой свадьбе. Слышишь, поет опять.
– Айно, детка, Вяйнемёйнен в жены тебя берет,
Сдайся, как весеннему солнцу сдается лед,
Серебро надень и ленту вплети в косу,
то кукушка в нашем кричит лесу.
Айно вплетала ленту, брала серебро и медь,
уходила на берег грустную песню петь,
видела дев, плескавшихся среди волн,
сбрасывала ленты с себя и лен,
и бросалась к суровому камню вплавь.
– Забери меня, море – себе оставь!
Опускало море Айно к себе на дно.
Только птичий крик раздавался – Айно!
Вяйнемёйнена лодка плыла, разрезая гладь,
удалось ему в сети рыбу одну поймать.
Вынул финский нож Вяйнемёйнен, а рыба – вон
из руки его в воду, махнув хвостом.
– То не рыба была, Вяйнемёйнен, то я была —
Айно! Вода меня приняла…
Говорила же – не бывать мне твоей невестой,
твоей женой,
не делить нам ложе и хлеб ржаной.
Гадок ты, Вяйнемёйнен, и стар и сед,
Не накличь на себя еще пущих бед…
Не поймал Вяйнемёйнен Айно, ушла на дно.
Только птица лесная кричит – Айно…
«Не думай о том, что кончается время…»
Елена Пиетиляйнен
(Петрозаводск)
Не думай о том,
что кончается время.
Не думай о том,
что гаснет пламя.
И под снегами
ростки даст семя.
И слабая капля
точит камень.
Не думай о том,
что придет ненастье
И липким дождем
заклеит небо.
На мельнице Сампо —
теплое счастье,
Кусочек которого
мне бы,
мне бы…
Видения о КалевалеВоенная легенда-небылица
Николай Прокудин
(Сертолово)
Эти события происходили в годы перестройки. Старый Карельский укрепрайон ветшал, но генералы никак не могли решиться, что с ним делать: полностью восстановить нельзя, и поддерживать в боевом состоянии очень дорого, а выбросить (ликвидировать) – жалко! Тем более что на складах полка за пятьдесят лет скопилось такое огромное количество старого и нового оружия, даже танки «ИС-з»! Этим старьем можно было вооружить две дивизии резерва в случае войны.
И тогда в округе придумали спасительный вариант – развернуть полк (отмобилизовать) в дивизию, убедить Генеральный штаб в жизнеспособности части и необходимости ее существования, постараться выбить деньги на ремонт. А в случае сохранения УРа начались бы работы по реанимации полутора сотен фортификационных сооружений: дотов, артиллерийских капониров, полукапониров. Помимо этого требовалось спилить вокруг них тысячи гектаров леса, заменить электрические и телефонные кабели, трубопроводы и т. д.
Подсчитали московские военные чиновники – прослезились, даже без хищений и воровства – нужен миллиард (на миллиард советских рублей можно было построить пару атомных ракетных подводных лодок)! Сухопутные генералы все же пошли на доклад. В Совете министров перед представителями военного ведомства покрутили пальцем у виска, дали понять, что «динозавр» должен благополучно умереть от старости, и план восстановления укрепрайона отправили пылиться в архив. А вот менее расточительные, но крайне затратные учения почему-то не отменили, и подготовкой к ним измучили пулеметный полк.
В части начиналась настоящая революция – предстояло развернуть «кастрированный» полк в полнокровную дивизию и призвать из запаса десять тысяч приписного состава – «партизан». Чтобы эту дикую орду разместить, требовалось построить в полевых условиях временные жилища, столовые, склады, бытовки и, конечно, ленинские комнаты (а как же без них, без агитации и пропаганды нельзя прожить ни дня!).
Как строить, чем строить и кем строить лагеря – эти вопросы командование Ленинградского округа и Генштаб не волновали. Командиры должны были сами выкручиваться, как могли и даже если не могли. Первая проблема – материалы: необходимо было воздвигнуть каркасы казарм с крышами, стенами, с нарами, с остроугольными крышами, так называемые «чумы», а поверх них позже натянуть брезенты, которыми обычно укрывают технику.
Танковому батальону требовалось возвести двенадцать «чумов» для размещения и проживания целого полка. Бесполезно пытаться закупить бревна, балки, доски, рейки в магазине или на промышленной базе в эпоху тотального дефицита. Так ведь даже если и найдешь строительный «Клондайк», на эти цели средств-то ни рубля не выделено! А помимо стройматериалов еще необходимо заготовить несколько машин дров для печей, ведь учения планировались в октябре-ноябре, а это не самое теплое время года на Северо-Западе.
Откуда взять дровишки? Из леса, вестимо… Вот только другая беда – вокруг полигона заповедные леса и рубить их легально никто не даст разрешения. Что делать? Выходило, что военные должны действовать самовольно, на свой страх и риск!
В апреле отправились первопроходцы – рабочий десант танкового батальона: старый капитан-ротный, два лейтенанта и десять солдат убыли в лес в конце апреля. Они пробили колею, поставили в глубине леса две палатки, вывезли полевую кухню, столы, скамьи, и начался подпольный лесоповал и строительство.
Главная проблема подпольных лесорубов: деревья не должны валяться на земле ни дня. Быстренько срубили сосну, утащили, скоренько ее ошкурили, вкопали столб (а загодя выкопали яму), и только тогда можно рубить следующую. И такой конвейер «браконьерства» работал без остановки: одни валили лес и носили бревна, другие рыли землю и сколачивали каркасы. Кору, ветки и щепки частично жгли на кострах, частично вывозили в дальний овраг. К началу лета остовы бараков выстроились в ряд: казармы, бытовки, ленинские комнаты. Дело шло медленно, а сроки поджимали, ведь помимо каркасов следовало сделать эти домики-«чумы» пригодными для жилья.
Комбат прибыл с проверкой, чтобы на месте разобраться, как идут дела у строителей, и сразу понял – к сроку не успеть, темпы далеко не рекордные, и следовало поднапрячься. Но каким образом? Самым простым – советским: усилить воспитательную работу, поднять морально-волевые качества, воодушевить бойцов, живущих в лесу два месяца. Кто будет воодушевлять? Конечно же, ответственный за это дело – замкобата капитан Громобоев!
– Не обессудь, но тебе надо самому отправляться в полевой лагерь, тем более что ленинские комнаты не имеют даже каркаса. И офицериков подгоняй, пить им не давай! – напутствовал комбат.
Вновь началась у Громобоева походная жизнь и работа на природе, почти как в Афганистане, только вместо гор и пустыни леса и болота. Бойцы рубили лес, а Эдуард в свободные часы бродил по округе, собирал грибы, ягоды и находил немало любопытного. Однажды набрел на густо поросшие ельником развалины особняка: высокий каменный фундамент и в нескольких местах по углам и в центре груды кирпичей на месте печек.
На одном из камушков тускло блеснула старая, довольно сильно окислившая монетка. Поднял, начал тереть, чтобы понять какой год, что за страна, – но не разобрал. Хотел положить в карман, позже очистить в лагере.
– Не тронь, мил человек! Не твое! – послышался за спиной тихий голос. – Лежала себе и пусть лежит – не тобой положена.
Оглянулся – никого. Послышалось?
– Чо зенки пялишь? Не видишь, што ль, мя?
Эдик потряс головой – чудятся голоса? Глюки? Но с чего? Уже вторую неделю ни капли не пил.
– Вот чудак-человек! Да тут я, не вверх таращи гляделки – ниже смотри!
И верно, за густыми молодыми елкам стоял густо заросший бородой плюгавенький человечек, настоящий мужичок «с ноготок», ростом заметно ниже полутора метров, одетый не по сезону в потертый полушубок, подпоясанный армейским ремнем, на голове треух и обутый во что-то похожее на лапти.
– Извините, товарищ. Не сразу заметил.
– Чудак! Ну, какой я тебе товарищ? Я шиш! Зовут меня Мартин, правнук великана Ильмаринена.
– Шиш? Леший?
– Ага! – обрадовано закивал мужичок. – Шиш-шишок, человек с вершок! Хозяин здешнего леса и озер.
Капитан был озадачен и растерянно почесал ухо, потом нос. Псих? Хорош внук богатыря – недомерок.
– Какой я тебе псих? Сам ты псих и маломерок!
– Я этого не говорил!
– Зато подумал!
Эдик усмехнулся:
– Верно, угадал – так и подумал.
– Гадать не надо – все твои мысли на лице отражены. Эх, простофиля! Ладно, я вовсе не ругаться с тобой вышел – поговорить. Вы зачем лес разоряете? Пошто природу тысячелетнюю губите? Да ведомо ли тебе, что об этих местах эпосы слагали и легенды? Мы в этом домике с Элиасом Лённротом выпивали и я ему истории разные рассказывал.
– А это кто такой?
Мужичок ошалело уставился на капитана и не знал, что и сказать.
– Ты не слышал про автора «Калевалы»?
– Такой фамилии не слышал. Знаю, что есть такая книга финского эпоса, но кто автор не знал, думал это типа сборника русских былин – без автора.
– Верно, – согласился шиш. – Но именно Элиас их собрал и записал.