ро, так его, кажется, сейчас звали, пришло осознание себя.
— Эй, ты! — и его сильно пнули старым растрескавшимся башмаком, — хватит прикидываться дохлым, очнись, малыш! И перейдя от ног к рукам, его стали хлестать ими по лицу.
Голова болталась из стороны в сторону, не в силах оказать ни малейшего сопротивления. Сергей Воронов не понимал, что происходит. Какой Эрнандо? Какой ещё Гарсия? Где он? При чём здесь он? И зачем его бьёт какой-то урод?
Получив ещё один удар по лицу, он, так и не открыв глаз, снова потерял сознание. Очнулся уже ночью, от доносившихся звуков рыданий. Приподняв тяжёлую голову и оглянувшись вокруг, он увидел, что лежит на полу огромной церкви, а вокруг него сидели, стояли и лежали женщины и дети, их плач и заставил его очнуться.
Вместе со звуками к нему вернулась и боль, но она исходила не от побитого лица, а от ног. Неловко вывернув шею, он обнаружил, что его ступни представляют собой сплошное обгоревшее мясо. Там, где коже повезло больше, вздувались огромные пузыри, наполненные жидкостью, там, где ожоги были гораздо сильнее, запеклась чёрная корка, заменяя полностью сгоревшую кожу.
Кто-то попытался облегчить его страдания, смазав ступни небольшим количеством неизвестной ему мази, но этого было явно мало. Очнувшись, он застонал от пронзительной боли, на этот звук к нему опустилось лицо рядом сидящей женщины.
— Эрнандо! Ты меня слышишь?
— Да!
Слова, которые вылетели изо рта, не были словами русского языка, и английскими они тоже не были, его он худо-бедно знал. Они вообще были ему не знакомы, но он говорил на нём. Как это могло случиться, и при чём тут Эрнандо?
Но факты говорили сами за себя. В недоумении он осмотрел своё тело, стараясь не реагировать на мучительную боль. Это ему дорого стоило. Издав ещё один нечленораздельный вопль, он откинулся обратно на каменный пол, застеленный какой-то тряпкой, на которой и лежал.
— Эрнандо, не вставай, ты ранен! Тебя пытали! Подлые пираты, будьте вы прокляты! — в гневе женщина подняла вверх сжатый кулак и зарыдала.
Пираты?! Что за хрень? Эрнандо? Я теперь Эрнандо? Церковь? Испанский? Боже, я же говорю по-испански! Точно!
В голове стала складываться неприглядная картинка. Во-первых, моё тело моим уже не было. Это было тело подростка лет двенадцати-тринадцати, и оно было гораздо меньше моего, а также обладало необычной для меня полнотой. Этакий раскормленный малыш. А ведь я всегда был худым, как щепка, из-за чего вечно выслушивал насмешки со стороны одноклассников, а потом однокурсников и однокурсниц.
А теперь я был больше похож, нет, не на малыша, а на Карлсона, только вот, вместо пропеллера, в ж… ниже спины у меня были обожжённые ноги. Я ведь помнил, как горел в своей квартире! А где я сейчас? И почему меня зовут Эрнандо, а не Хуан. После всего, что со мной случилось, не иначе, как Хуаном, меня назвать было нельзя.
Бонус, приобретенный в качестве подросткового тела и лишнего веса, судьбе не засчитывается. Я, кажется, не просил! С другой стороны, мог вообще попасть в женщину, и потом что бы я делал со своею сущностью? Ненавидел, или получал удовольствие, хватая себя за грудь?
Скорее, ни то, и ни другое. В том, что мою душу забросило в чужое тело и в параллельный мир, я уже не сомневался. Боль хорошо прочищает мозги, даже такие ленивые, как у меня. Я попал, как минимум, в прошлое, но вот некоторые особенности этого мира меня уже начали настораживать.
Недалеко от меня, неизвестная мне пожилая женщина делала над другим пострадавшим неясные пассы рукою, бормоча при этом молитву. Всё бы ничего, но я ясно видел в полутьме слабо освещённого помещения, как с её губ слетали светящиеся сгустки материи.
А если присмотреться, то можно было заметить, как слова, которые она говорила, трансформировались из слабого звука в светящиеся символы и, опустившись на тело больного, медленно проникали в него. Удивительная жизнь, мать моя — женщина.
А кто, кстати, моя мама? Я же подросток, могу я спросить, кто моя мать, или нет? И где мой, с позволения сказать, отец? Чтобы никого не задеть, какого овоща он не защитил меня? Или, как настоящий мужчина, он всё бросил и побежал спасать другую семью? А то и вовсе, сделал дело, посчитал себя молодцом, а ребёнка — неудачным экспериментом, и свалил в дальние дали, только его и видали?
С этим делом надо было срочно разбираться и, не обращая внимания на боль, которую я от груза свалившихся на меня проблем несколько подзабыл, я спросил у доброй женщины, которая нависала над моим лицом своей грудью.
— Кто вы? И где моя мать и отец?
— Ты что, Эрнандо, ничего не помнишь? Несчастный малыш, эти пираты пытали тебя, я видела, как ты мучился, когда они смазывали твои пятки маслом, а потом поджигали их. Ты всё забыл от шока.
Действительно, тут немудрено всё забыть от такого… И как я ещё остался в живых. Да, похоже, этот Эрнандо в живых и не остался, а вместо него я прилетел. И не надо меня называть Эрнандо, зовите Карлсон, просто Карлсон, который живёт, а где это я живу всё-таки?
— Где я?
— Ты в городе Панама, в церкви святой Анны. Нас загнали сюда пираты этого исчадия дьявола Генри Моргана, и теперь мы все ждём своей незавидной участи. Твоя мать, добрая женщина и верная супруга, уже два года как потеряла твоего отца Хосе Мигеля Гарсия-Санчес. Он ушёл на своём корабле в море, на острова Товаго и Тавагилья, и не вернулся, а вместе с ним уплыли и все ваши деньги, на которые он купил множество товаров.
— ???
— Он был купцом и моряком, твой отец, одним из самых известных в Панаме. Твоя мать, Мария Анна Монтеро-Гомес, долго горевала о нём. Но ничего поделать не могла. Ты был единственным ребёнком в вашей семье.
Слушая её очень внимательно, я постепенно ужасался, это куда же я попал, в семнадцатый век, получается? Интересные дела творятся, святые угодники. Боже, что я несу, какие святые угодники, я же, как и большинство молодёжи, практически атеист, не верю ни во что, а во что верю, того и сам не понимаю.
А здесь эти слова так и льются из меня, да и верю я, что само по себе странно. Чувство причастности к окружающей обстановке в полной мере овладело мною. Про отца я узнал, также обнаружилось, что я один ребёнок в семье. Про пиратов, в принципе, и так было всё понятно. Но где мать?
— Мама!?
Тут почтенная донья залилась слезами, которые потекли мне на грудь, прикрытую рубашкой из довольно тонкого, хоть и простой выделки, сукна.
— Мама? Твою мать убили эти английские собаки, они пытали её, намереваясь забрать ваши последние гроши, а потом взялись за тебя. Когда она, бедняжка, увидала, что они с тобой сделали, её сердце, и так подкошенное нечеловеческими муками, остановилось, и она умерла у меня на руках. На этом месте почтенная женщина зарыдала, а я почувствовал себя неловко.
Самое странное, но в моей груди поднялось жаркое пламя ненависти. Это что же получается? Выходцы из старой «доброй» Англии, о которой они так любят вспоминать, к месту и не к месту, отметились тут только тем, что пытали женщин да детей, требуя выдать, где они спрятали своё имущество? А как же толерантность? А доброта к ближнему к своему? Демократия, честь, рыцарство, свобода, братство и прочая лабуда, которая усиленно льётся сейчас в уши всем подряд.
Ах да, из пиратских романов, прочитанных мною в детстве, я не раз узнавал про так называемое «береговое братство». Так вот ты какое, оказывается, «братство»! Ну, это лирика. Главное-то впереди. Итого, что мы имеем? Мозг логиста и любителя «стратегий» усиленно прорабатывал полученную от женщины информацию. Так, получается, что я — сирота! Да ещё и нищий! Убойное сочетание. Да здравствует новый мир!
Тело жирное, плюс малолетка, плюс сирота, плюс в плену у пиратов, которые только и ждут, чтобы забрать последние восемь реалов у пацана. Что делать? А кстати, что за 8 реалов? Эта мысль сама по себе пришла в мою голову. Моя голова? Эй, Эрнандо? Ты где? Ау? В ответ — тишина! Точка бифуркации успешно пройдена, и я один. Одни на один со своими проблемами.
А если точнее, то один на один с проблемами в новом мире. Ну, подростком я уже был, нищета тоже знакома. Вот только, боюсь, нищета в том времени, и нищета в этом — это совсем разные понятия. Кроме всего, я ранен, и очень серьёзно, взгляд на ноги, обглоданные огнём, не предусматривал иного толкования. А что меня ждёт дальше? Есть ли хоть что-нибудь, что давало бы мне плюс или преимущество перед другими?
Словно в ответ на мои мысли, сидящая рядом женщина торопливо проговорила, глядя на пожилую донью, бродившую несколько в стороне от нас, среди других людей.
— Сейчас и до тебя очередь дойдёт, Эрнандо. Магесса Анна никого не оставляет без своей заботы, она известный врачеватель и быстро ставит на ноги всех. А ты ещё ребёнок, да к тому же, обладаешь «ядром».
Да, да, магесса. Магесса? Ке? Ой, это я по-испански, в смысле, что? Какая такая магесса? И каким это ядром я обладаю, стесняюсь спросить? Верхнее моё ядро бестолково, а нижние «ядра» чересчур маленькие и, вообще, не имеют к словам женщины никакого отношения.
Блин, ноги резануло острой болью. Я и не заметил, как ко мне подошла эта самая донья Анна и коснулась моих израненных огнём ног.
— Ну что, польо (цыплёнок), ты терпишь боль?
Действительно, цыплёнок, по-другому и не скажешь. Можно было в принципе и цыпой назвать, но это, наверное, уже перебор. А так да, терплю, ещё каааааак…
Не сдержавшись, я громко закричал от невыносимой боли, которая волной судороги прошлась по мне, начиная от ступней и дальше к промежности, животу и, поднявшись на уровень груди, постепенно заглохла, сменившись тупой саднящей ломотой.
Грёбаные пираты, грё-ба-ные пи-ра-ты! Где ты, Джек Воробей, и все твои подельники? Ну, на Джека я наезжаю зря, он полностью плод фантазии голливудских сказочников. Но пытать ребёнка, за что?
Спасибо еще, что я не ощущал всё это непосредственно, и раны мне достались постфактум, но болят они по-настоящему.