Взобравшись на грот-трюмсель, я, схватившись одной рукой за флагшток на котором трепыхался, как раненая птица, испанский флаг, стал смотреть во все стороны, наслаждаясь штормом. Жаль, не было у меня кружки, но всё равно, сложив правую руку лодочкой, я набрал в неё воды и выпил её из ладошки, держась левой рукой за клотик, после чего спустился обратно на палубу. Здесь меня уже ждал боцман и все марсовые. Галеон, действительно, как будто шёл легче и даже не скрипел, а шторм больше не казался таким страшным, как поначалу.
Спасённого марсового звали Диего, и он держал в своих руках чашку с подогретым вином, сдобренным сахаром и пряностями, выпрошенными у кока с разрешения старпома.
— Выпей, амиго, ты весь промок.
С благодарностью я принял от него чашку с глинтвейном и выпил её маленькими глотками. Ушёл я с палубы только когда уже совсем рассвело и то, после того, как меня чуть ли не силой отвели на нижнюю палубу.
Там, позавтракав всухомятку, я упал в свой гамак и заснул сном праведника, успев смазать мазью руку, раны на которой уже начали заживать. В это время контрмаестре, или боцман по-нашему, подошёл к старпому.
— Сеньор премьер офисиаль, мальчишка-то молодец! Может, оставим его юнгой. После того, как он спас марсового, грех такого отпускать на вольные хлеба. Мальчишка чувствует море, настоящая морская порода и отец у него был моряк не из последних.
Старший помощник капитана Агустин Савальядос, выслушав контрмаестре, только вздохнул. Он прекрасно знал, что де Сильва не уступит и не возьмёт мальчишку юнгой, хоть он и спас марсового, да и вообще, был весьма необычным. Но попытаться всё равно следовало.
— Хорошо, я попытаюсь, контрамаестре!
Себастьян Доминго де Сильва находился в своей каюте, когда раздался осторожный стук в дверь.
— Войдите!
На пороге показался его старший помощник Агустин.
— Проходите, Агустин, как команда? Шторм нанёс много повреждений?
— Как раз об этом я и хотел с вами поговорить, капитан.
— Слушаю тебя внимательно, Агустин.
— Дело в том, что шторм нас хоть и потрепал, но незначительно. Как это ни странно, но в основном, благодаря предупреждению этого бывшего пленника пиратов, Эрнандо.
— Чем же он мог помочь, Агустин?
— Он предупредил боцмана, что надо убрать оставшиеся паруса на грот-мачте.
— А что, боцман сам этого не видел?
— Да, он обратил на это внимание, но дело даже не в этом.
— А в чём?
— Дело в том, что он спас марсового Диего.
— Каким образом, он что, тоже бегал в шторм по вантам?
— Да, бегал, и не только. Отчаянный парень, настоящий испанец. Храбрый, сильный и не боится моря, он прирождённый мореход. Теперь я понимаю, чья кровь течёт у него в жилах. Недаром его отец был моряком и даже имел собственное прозвище — Портулан.
— Гм, наш малыш тоже имеет прозвище — Филин.
— Это, наверное, из-за перебитого носа.
— Наверное, — не стал спорить де Сильва, — но прозвище у него не морское, да и дочь не хочет, чтобы он оставался на корабле дальше, как и жена.
— Дочь младшая? — осторожно поинтересовался Агустин.
— Нет, старшая, Долорес. И я уже начинаю догадываться, почему.
— Что ты хотел-то узнать насчёт этого мальчишки, мне докладывают, что он ещё и пьяница.
— Не знаю, — смутился старпом.
— Да, ладно, всё ты знаешь, — отмахнулся от него капитан. — Напился, говорят, с одного стакана разбавленного вина и песни стал непонятные орать.
— Да, с одного стакана, всё верно, только не вина, а рома, да ещё и не разбавленного.
— Как, он смог выпить стакан рома залпом? Ему же четырнадцати ещё нет?!
— Да вот, как-то так, махнул, говорят, его залпом, как воду, и опьянел, конечно, но дальше только песни пел и что-то вашей дочери Мерседес говорил.
— Что за песни?
— Да чужие и непонятные, про ром что-то, а потом и вовсе на варварском языке каком-то, и не английский, и не французский. Никто ни одного слова не понял. Грубый язык, но не восточный.
— Да, странные дела твои, господи. Теперь я ещё больше утвердился в мысли, что с этим юнцом что-то не так, и его обязательно нужно высадить в Гаване. Постой, так что ты хотел-то?
— Хотел, чтобы вы разрешили взять его юнгой на корабль. Да видно, напрасно вас об этом просить.
— Да, я не разрешаю! Как только мы прибудем в Гавану, мы оставим его там, и этот вопрос я не намерен больше обсуждать, ни с кем. Тебе понятно, Агустин?
— Более чем, ваше сиятельство.
И он вышел из каюты, тихо прикрыв за собою дверь. А де Сильва только тяжело вздохнул. Младшая дочь росла непредсказуемой, и такой парень бы ей не помешал, чтобы обуздывать её натуру. Но разница в положении была чересчур велика, и он ей не пара и не ровня, а слугой, как она хотела, такой гордый мальчишка ей никогда не станет.
Да и мало ли что. Сегодня слуга, а завтра…, завтра позора не оберёшься. Пусть себе живёт в Гаване, а дочь пойдёт учиться в университет магии. Там ей мозги вправят, как надо, и он закрыл глаза, размышляя о будущем.
***
Оставшиеся дни я проводил с матросами, внимая их советам и подсказкам. За такое короткое время научиться правильно ставить и убирать паруса я не успел, но и тех знаний, которые мне достались, было достаточно для того, чтобы уметь что-то делать самостоятельно.
Изредка внизу мелькало маленькое цветовое пятно синего или зелёного цвета. Это Мерседес, вырядившись в импозантное платье, с грустью смотрела на море, или снизу вверх на мачты. С ней мы не общались, да и кто я был для этой девчонки. Меня предупредил её отец, и её старшая сестра Долорес, чтобы я держался подальше. Это было так.
— Стой! Спустившись с мачты, я собирался помочь боцману с ненужными канатами, но этот неожиданный окрик остановил меня. Обернувшись, я увидел величественную и надменную девушку. Это была Долорес.
— Чем обязан, донья? — слегка поклонился я.
— Ты?! Ты нам ничем не обязан.
— А тогда зачем мне стоять?
— Затем, что это приказала я!
— Без сомнения, у вас есть на то причины, но я бы хотел узнать подробнее, чем заслужил такое внимание к своей скромной персоне? — учтиво спросил я её.
Эта, без сомнения красивая, девушка чем-то напоминающая мне Нелли Фуртадо, даже растерялась от такого продолжения. Не таких речей она ожидала от презренного гачупина. Ну, а мне? Мне было плевать, что она там думает обо мне. Быстро справившись с собой, она спросила.
— Что ты наговорил моей сестре и что за песни пел на незнакомом языке? Ты пират?
— Нет, донья, я не пират, и это, во-первых. А во-вторых, я не помню ничего из того, что говорил, но насколько я знаю, ничего особенного, что могло бы оскорбить слух благородной младшей доньи. Что же касается песен, то я пел песни собственного сочинения, на выдуманном языке.
Не буду же я ей говорить, что пел на русском всё подряд. Услышав об этом, начали бы поступать очередные вопросы, откуда я знаю русский, и тут я точно не смог бы ответить ничего вразумительного. Если кто из них вообще знал, что такое Россия и где она находится. В 1671 в Испании о России не знали ничего, да и называлась она не Россией, а Тартарией, если верить старым портуланам.
Поджав губы и сверкая на меня чёрными, как ночь, глазищами, Долорес о чём-то лихорадочно размышляла, судя по блестевшим в возбуждении глазам.
— Я поняла. Мы тебе ничего не должны. Ты сам хотел напасть на сестрёнку, иначе, зачем тянул её к себе, а твоя правая рука была сжата в кулак и…
Не знаю, зачем я решил ляпнуть глупую фразу. Наверное, разозлился, со всеми бывает… вот и вспылил.
— Нет, я не хотел её бить, просто захотел поцеловать в нежные щёчки.
Долорес запнулась и долго всматривалась в меня своими чёрными глазами, очевидно не веря тому, что услышала от меня, надеясь, что это неудачная шутка.
— Тем более, ты будешь высажен в Гаване, а к сестрёнке больше не подходи, иначе я превращу тебя в жабу и выкину в море.
Ого, пошли угрозы. Я пожал плечами и согласно кивнул головой. В ответ получил надменный кивок благородной молодой доньи и был отправлен восвояси. Сделав несколько шагов, я не удержался и громко квакнул несколько раз, вызвав смех у команды.
И сразу же почувствовал что-то неладное за спиной. Быстро оглянувшись, я увидел судорожно сжатые пальцы в магическом пассе и уже готовую слететь с красивых губ формулу преобразования магической энергии. Инстинкт самосохранения бросил моё тело на палубу, и направленный на меня заряд пролетел мимо и упал в море, на поверхности которого заплясала небольшая льдина.
— Щенок, гачупин, безмозглый каброн, филин без перьев!
Долорес, наверное, бушевала бы ещё долго, в праведной ярости благородной дамы, если бы откуда-то не взялась Мерседес и успокоила её одним своим присутствием. Ведьма плюнула в мою сторону и, развернувшись, ушла, в обнимку со своей младшей сестрой. Уходя, Мерседес оглянулась и поймала мой весёлый и ироничный взгляд. Наши глаза встретились, и свет её зелёных глаз ещё долго мне снился по ночам.
Думаю, Мерседес получила те же инструкции, что и я, и больше я её на корабле не встречал. Поэтому я целиком и полностью отдался морю и кораблю, с интересом осваивая всё, что они могли мне предложить. К исходу недели впереди показались очертания крупного острова, это и была Куба.
Подойдя к острову ближе, мы взяли курс на Юкатанский пролив и преодолев его, с северо-запада обогнули остров и вскоре прибыли в Гавану. К тому времени, как моё пребывание на галеоне «Сантьяго» близилось к завершению, наступил уже июнь. В огромном Гаванском заливе постепенно накапливались суда «золотого» испанского флота, чтобы в августе, в составе огромного каравана, отплыть в Испанию.
Заняв подходящее место на рейде, «Сантьяго» бросил якорь и спустил шлюпки на воду для того, чтобы перевести семью де Сильвы и часть команды на берег. В числе прочих в шлюпке был размещен и я. Расставание произошло на новом пирсе. Мария и Себастьян Доминго де Сильва отвели меня в сторону и вручили небольшой мешочек с серебряными монетами.