Показателен следующий эпизод. Шантаж короля, направленный против лондонской «Винтнерс компани», породил нехорошие предчувствия в Сити. Король потребовал от компании платить ему 4 фунта за каждую бочку вина. Когда они отказались, Звездная палата издала указ, запрещавший компании готовить мясные блюда для клиентов. Поскольку «Винтнерс» давно занималась этой подсобной торговлей, запрет принес им ощутимые убытки. Они заплатили 6 тысяч фунтов стерлингов королю в надежде, что он отменит этот указ. Вскоре, однако, все повторилось: до сведения «Винтнерс» было доведено, что для окончательной отмены решения суда необходимо, чтобы компания согласилась выплачивать королю 1 пенни за каждую кварту проданного вина. Некоторые члены компании были настроены сопротивляться и обратиться в Звездную палату, но глава компании олдермен Абелл был прежде всего бизнесмен, а уже потом для него речь шла о принципах. Он спас компанию от дальнейших бед, выговорив сделку с королевским шталмейстером маркизом Гамильтоном. Компания обязывалась платить 30 тысяч фунтов стерлингов в год (4 тысячи фунтов из общей суммы – Гамильтону) за привилегию готовить обеды наряду с продажей вина.
В начале правления короля обнаружился дефицит соли в королевстве, и Карл начал подумывать о введении королевской монополии на соль, как это было сделано во Франции. Следовало обложить налогом соль, предмет первой необходимости, и обеспечить тем самым постоянный доход. Крайняя потребность в деньгах вынудила его выдать не один, а два патента на добычу соли. Естественно, между обладателями патентов возник конфликт. Их действия также не нашли понимания у жителей Ярмута, когда они попытались поставить чрены для выварки рассола на проверенных временем общинных землях. К тому же обладатели патентов постоянно вмешивались в дела заготовки и продажи соленой рыбы, очень важного для людей продукта, что крайне раздражало рыбаков и купцов по всей стране. Недовольный работой обоих соперничавших обладателей патентов, Карл возродил старый налог на соль, чтобы отдать на откуп его сбор за довольно значительную сумму. Монополисты потребовали освободить их от уплаты налога, и Карл начал преследовать их в судебном порядке в интересах откупщика, но последний пожаловался, что, поскольку теперь все покупают шотландскую соль, он много теряет от сделки. Шотландцы сделали противоречащее заявление, утверждая, что английская монополия нанесла большой ущерб их торговле. Не все жалобы могли быть обоснованными, но, по крайней мере, было ясно одно: корона не стала богаче, и весь деловой мир еще меньше стал доверять королевской власти.
Еще более абсурдным и столь же раздражающим фактором, как соляной бизнес, стала проблема, касавшаяся мыла. В 1631 г. король даровал на четырнадцать лет группе проектантов – некоторые из них были католиками – исключительное право на производство мыла из растительного масла. Они согласились выплачивать королю 4 фунта стерлингов за бочку и производить 5 тысяч бочек продукта в год по 3 пенса за фунт веса. Проектанты получили разрешение, ввиду ожидавшегося высокого качества их мыла, проверять все другое произведенное мыло и конфисковывать или уничтожать любое мыло, которое, по их мнению, было ниже стандартной нормы. В результате испытания, проведенного при закрытых дверях в Лондоне, их мыло было признано лучшим по качеству, чем то, которое производили лондонские фабриканты. Оно не так хорошо проявило себя в Бристоле, где горничная таверны и прачка намылили при большом стечении народа грязные льняные салфетки мылом проектантов и мылом местных бристольских фабрикантов. Они продемонстрировали всем, что бристольское мыло лучше отстирывает вещи и оно более экономно, чем мыло проектантов. Несмотря на это, король приказал закрыть семь из одиннадцати мыловаренных предприятий Бристоля.
В Лондоне борьба продолжалась с неослабевающей энергией. Королевские проектанты потребовали от короля полностью запретить использование рыбьего жира при мыловарении; в силу этого они захватили все запасы лондонских мыловаров и возбудили против них дело в Звездной палате, предложив выкупить их бизнес. Лондонские производители мыла отказались от сделки, и некоторые из них были посажены в тюрьму. Ропот недовольства раздавался со всех сторон. Рыболовецкие компании были недовольны запретом на употребление китового жира, а люди в большинстве своем говорили, что мыло проектантов было плохим. Тогда проектанты обратились к фрейлинам королевы, чтобы те написали благоприятные отзывы об их мыле, однако прачки и, что более важно, суконщики по всей стране продолжали ругать его. В ответ на это король полностью запретил частное производство мыла и предоставил проектантам право заходить и обыскивать каждый дом. Все было напрасно. Летом 1634 г. незаконно сваренное мыло продавалось по шиллингу за фунт или в шесть раз больше его истинной цены, такого невысокого мнения были все о новом мыле. Тогда проектанты отказались от своих планов использовать только растительное масло и начали применять рыбий жир, всем остальным это было запрещено. Король предпринял последнее усилие, чтобы покончить с конкурентами: ввел налог в 4 фунта стерлингов на бочку бристольского мыла. Бристольские мыловары отказались его платить, и 14 из них оказались за решеткой, разделив участь лондонских мыловаров. Подобный фарс не мог долго продолжаться, и в 1637 г. король закрыл проект и купил права его участников за 40 тысяч фунтов стерлингов, из которых половину уплатил в качестве компенсации лондонским мыловарам. Затем позволил им вернуться к своим прерванным делам; теперь они должны были платить королевский налог в 8 фунтов за бочку.
Подобные преследования вплоть до тюремного заключения принесли большие убытки людям. Это постоянное вмешательство в их дела постепенно отвращало народ от Карла; случалось так, что когда какой-то неизвестный человек вдруг начинал задавать обычные вопросы, то сразу начинал чувствовать к себе враждебное отношение, потому что его принимали за шпиона короля.
Ставшие проблемными вопросы о соли и мыле раздражали шотландцев так же, как и англичан. Более бедная нация ощущала и опасалась финансовых махинаций короля в большей степени, чем богатая. Англия уже занимала прочное положение в экономике Европы, Шотландия еще боролась за это место, и то, что в Англии могло выглядеть как помеха, в Шотландии оборачивалось бедствием. Соль занимала в экспорте Шотландии второе место после производства материи для пледов. И хотя в действительности введение по решению короля соляной монополии не имело тяжелых последствий, она вызывала большое беспокойство, пока действовала. Более серьезным был вопрос о мыловарении, потому что ограничения на использование китового жира задевали интересы шотландского китобойного промысла в арктических водах. Дальнейшие убытки понесла шотландская торговля, когда, несмотря на энергичные протесты, в два раза возросла экспортная пошлина на уголь. Но наибольшее возмущение вызвала чеканка медных монет.
В Шотландии, где люди все еще прибегали к бартеру при заключении сделок, постоянно ощущался недостаток мелкой монеты. Поэтому король предоставил графу Стирлингу право чеканить разменные медные монеты. Этот патент преследовал две цели: монеты должны были решить вопрос мелких денег в Шотландии, а полученные доходы шли Стирлингу в погашение значительного долга короля перед ним. К Стирлингу относились в его родной стране с подозрением, поскольку он принадлежал к большой группе шотландских придворных, которые последовали за своим королем на юг и связывали с ним свое будущее, пренебрегая интересами своей страны. Будучи поэтом и ученым, но никаким не финансистом, Стирлинг так повел дело чеканки медных монет, что оно стало причиной значительной инфляции, качество же королевских монет было далеко от идеального, и деньги так и не покрыли всех долгов короля. Не имея других возможностей заплатить свои долги, король оставался глух к постоянным протестам шотландцев и оставил Стерлинга одного решать, что делать с обесценивающейся валютой Шотландии.
Уильям Ной умер в 1634 г., оставив в наследство финансистам свою систему налогообложения. Он говорил о себе скорее как о юристе, чем финансисте, и возможно, что если бы у короля был казначей, который совмещал бы в себе государственного деятеля и администратора, то все наработки Ноя могли бы лечь в фундамент эффективной политики. Найдись человек, который организовал бы и контролировал сбор налогов так, чтобы самые большие суммы поступали королю, и который держал бы коррупционеров двора в определенных границах, то он мог бы обеспечить королевскому правительству постоянный доход. Не было проблемы большей у Королевского совета, как отсутствие умного человека в казначействе.
Когда первый казначей короля Портлэнд, ловкач и бесчестный человек, умер в 1633 г., архиепископ Лод использовал все свое влияние, чтобы назначить на его место Вентворта, который обладал талантом государственного деятеля, был неподкупен и бесстрашен. Но тогда пострадали бы придворные, которые набивали свои карманы за счет короля, и потому они, зная об этом, объединились, чтобы воспрепятствовать его назначению. Король не хотел видеть ежедневно вокруг себя возмущенные и укоризненные лица, если бы назначение Вентворта казначеем состоялось. Вместо этого он послал его в Ирландию. Пусть все эти возмущенные лица, которые породили бы методы Вентворта, будут вне его поля зрения – в Дублине. Сначала король создал комиссию из нескольких советников, которая выполняла бы функции казначейства. В результате возникла путаница в делах и беспорядок, появились взяточничество и хищения. Затем король назначил на должность казначея епископа Лондонского. Уильям Джаксон был человеком честным и внимательным во всех делах, куда доходили его руки. Но, несмотря на все свои усилия, не мог пресечь коррупцию на корню, контролировать все проекты и лицензии, заниматься вопросами откупщиков и проводить продуманную революционную реформу. Он получил назначение потому, что был известен как человек, который не создает проблем.