Предоставьте Богу, благодаря которому король правит, явить Свою благую волю и власть.
Глава 1. Ковенант[3]. Июнь 1637 – февраль 1638
Благоприятное решение в деле Хэмпдена и принятие нового молитвенника для Шотландии могли бы открыть перед королем путь в направлении двух его честолюбивых целей: финансовой независимости его власти и унификации богослужения в его английских и шотландских владениях. Тем временем Суд Звездной палаты жестоко расправился с тремя людьми, которые в своих проповедях и памфлетах обличали епископат и, в частности, епископа Рена. Принн, Бертон и Баствик были не столь заметными фигурами, но для короля было важно наказать их. «Намерение этих людей, – заявил Лод во время суда над ними, – было и остается подстрекать народ к мятежу. Едва ли встречались прежде большие сеятели раздора в государстве и церкви». Лорд главный судья Финч, основной столп судебной системы короля, так же как Лод – церкви, был полностью согласен с этой точкой зрения. Он убедил советников вынести чрезвычайно суровый приговор. Все три обвиняемых были должны заплатить штрафы, которые превышали стоимость всего, чем они владели; всем троим предстояло провести остаток своих дней в отдаленных областях королевства. Прежде чем исчезнуть навсегда из поля зрения общественности, они должны быть наказаны стоянием у позорного столба и отсечением ушей. Принна также должны были заклеймить.
30 июня 1637 г., в жаркий солнечный день, осужденных повели к месту казни на Пэлис-Ярд у Вестминстера. Сочувствующая толпа собралась наблюдать за казнью. Под ноги мученикам бросали ветки розмарина и пряные травы, им подносили кубки с вином и aquae vita[4], чтобы они могли освежить свои силы. Когда их привязали к столбам, жена Бертона взобралась на скамью и поцеловала мужа. В толпе послышались одобрительные возгласы. На Бертоне был парадный камзол, он был в белых перчатках и держал в руке букетик цветов, на который присела пчела, что вдохновило его на краткую проповедь. Страдальцы стояли на своих громоздких «кафедрах» в течение двух часов под раскаленным солнцем, и у них было много времени для проповеди. Принн говорил громче и дольше всех. Когда палач приблизился, чтобы отсечь им уши, Баствик, который был врачом, достал хирургический нож и показал ему, как им пользоваться. С Принном палач обошелся сурово, потому что тот дал ему всего лишь полкроны, причем одними шестипенсовиками.
Толпа, подобно волне, прихлынула к жертвам; стремясь заполучить реликвию, люди окунали свои платки в пролитую ими кровь. Бертон, которому было за шестьдесят, потерял сознание из-за страшной духоты; врач из-за жуткой давки никак не мог пробиться к мученикам, чтобы обработать их раны. Принн, проявив удивительную силу духа, прочитал эпиграмму, в которой дал такое объяснение двум буквам-клеймам S. L. (Seditious Libeller – крамольный клеветник), которые были запечатлены на его лице: Stigmata Laudis – знак Лода. Кто-то в толпе прокричал, что вызвало всеобщее одобрение, что если бы эти трое были папистами, то им не причинили бы никакого вреда.
Когда архиепископу доложили об отношении горожан к произошедшей расправе, то к его обеспокоенности примешалось еще чувство тревоги. Он поделился своими мыслями с Вентвортом. Оба признали, что за всеобщей народной поддержкой фанатиков скрывается грозная сила. Подобные чувства испытывали не только лондонцы. На обратном пути в тюрьму мучеников сопровождала огромная толпа сочувствующих. Принна особенно тепло приветствовали в Честере; мэр устроил в его честь торжественный обед и подарил ему несколько портьер для его комнаты в замке Карнарвон, куда он был заключен. С достойной похвалы покорностью судьбе он обзавелся Библией на валлийском языке и начал его изучать.
Звездной палате предстояло рассмотреть еще одно очень важное дело, перед тем как уйти на летние каникулы. 15 июля 1637 г. противник Лода епископ Линкольна Уильямс был осужден за лжесвидетельство. Не вызывает сомнений вина Уильямса в этом чрезвычайно сложном и несчастном деле. Но его репутация посредника в спорных вопросах и оппонента Лода была хорошо всем известна. И народное мнение, что его преднамеренно оклеветали, было небеспочвенным. Его обвинение было средством, позволявшим покончить с епископом, что особенно приветствовали король и архиепископ.
Звездная палата и Высокая комиссия действовали рука об руку в этом важном судебном расследовании. Звездная палата приговорила Уильямса к уплате штрафа в 10 тысяч фунтов стерлингов, лишила его всех церковных доходов и заключила в Тауэр к радости короля, а Высокая комиссия лишила его епископского сана. Лжесвидетельство и подкуп были не теми правонарушениями, которые могли повлиять на высокое положение епископа в церкви. Он возглавлял диоцез Линкольна и был деканом Вестминстера. Лод питал надежду, что очерненный в глазах общества епископ будет униженно просить освободить его из Тауэра в обмен на отказ от церковных должностей и согласится стать во главе какого-нибудь небольшого отдаленного диоцеза Ирландии или Уэльса.
Джон Уильямс не был религиозным фанатиком, мучеником за веру, не был он и невинной жертвой правосудия; прежде всего он был политиком, обладавшим небывалым упорством. Он был убежден, что его суждение о церковных делах было верным, а Лод был не прав. У него не было никакого желания оставлять два ключевых поста в церкви только из-за обвинения в лжесвидетельстве. Лод взял на себя управление диоцезом Линкольна, но Уильямс отказывался подать в отставку, надеясь, что какое-либо непредвиденное обстоятельство сможет вернуть его к власти. Он выжидал, пока Лод потерпит поражение. Находясь под угрозой дальнейшего уголовного преследования, лишенный всех средств существования, вынужденный скудно питаться, и то всего лишь раз в день, он продолжал принимать за скудной трапезой желанных гостей. Тауэр не сломил его и не запугал.
Конец лета был отмечен еще одним событием. Генеральный прокурор Джон Бэнкс раздумывал над тем, что необходимо предпринять в отношении памфлета с вызывающим названием «Краткое послание о незаконном захвате прелатами духовной власти», который случайно попал в его руки вместе с письмом, предназначенным лично ему, и в котором говорилось, что можно только сожалеть, что такой «верующий и благочестивый джентльмен», как Бэнкс, встал на сторону гонителей. Сказать по правде, Бэнкс был одним из советников короля, обладавшим умеренными взглядами, и он не советовал Звездной палате начинать судебное расследование.
В судах наступило каникулярное затишье, король наслаждался своим любимым занятием – охотой в Отлэндсе, и вдруг в первую неделю августа 1637 г. из Эдинбурга пришли неприятные новости.
Совет короля в Шотландии назначил на 28 июля, в воскресенье, официальное принятие в качестве богослужебной Книги общих молитв. Торжественная служба должна была пройти в кафедральном соборе Сент-Джайлс. Едва настоятель собора доктор Ханна начал богослужение, собравшиеся в церкви прихожане подняли крик и начали бросать свои увесистые Библии и складные стулья в настоятеля и советников. Стражам порядка удалось вытеснить протестовавших верующих из собора, но огромная толпа на улице принялась стучать в двери и бросать камни в окна, и так продолжалось до конца службы. Подобные выступления состоялись и в других церквях, а днем банды на улицах Эдинбурга совершали нападения на сторонников короля, подвергая опасности их жизни.
Демонстрация силы была преднамеренной. За прошедшие три месяца настоятели церквей, джентри, горожане и лорды, все, кто выступал против принятия молитвенника, подробно обсудили, что им делать, когда настанет кризисный момент. Религиозный пыл населения был искренним, оставалось только возглавить его. Королевские советники, зная о решимости людей и серьезности их намерений, понимали, насколько велика опасность для королевской власти в Шотландии. Но также понимали, в каком опасном положении оказались сами. В итоге, хотя они и заявили, что бунтовщики виновны в измене и заслуживают смерти, но временно отказались от использования молитвенника и поменяли место своих заседаний, перенеся его из охваченных волнениями Эдинбурга в безопасный Холируд.
Такова была новость, пришедшая в Отлэндс. Король был страшно разгневан и трусостью шотландского совета, и наглостью, как он высказался, городского сброда. Не колеблясь, он приказал вернуть в церкви молитвенник, а основных зачинщиков бунта арестовать и судить за совершенные преступления. Карл действовал с королевским безразличием к подлинной реальности. Восстание было для него не более чем нарисованным драконом, тяжелого опыта которого ему еще не довелось пережить, а поведение советников – всего лишь результат их страхов, когда они проходили по узким темным улицам Эдинбурга.
Советники не могли выполнить королевский приказ, потому что им не хватало силы. Даже приходские священники, готовые пользоваться молитвенником, могли сделать это только с согласия прихожан. Уильям Аннанд, священник из Глазго, который осмелился вести службу по новому молитвеннику, был просто растерзан толпой женщин, а епископ Бречина, суровый и грозный, проводивший богослужение, наведя на верующих пару заряженных пистолетов, был принужден бежать по его окончании, спасаясь от толпы, поджидавшей его у церкви.
Петиции против принятия молитвенника шли нескончаемым потоком из южных областей Шотландии. Толпы жителей из Файфа и Лотиана начали собираться в Эдинбурге. Их выступление поддержали и простые горожане, и образованные люди, лэрды и дворяне со всего юга. Их гнев питали национальные и религиозные чувства. Тридцать пять лет копилось негодование народа, теперь королю приходилось платить за пренебрежение давно назревшей проблемой, от которой отстранились его отец и он сам, за его долгое отсутствие, за попытку управлять Шотландией из Уайтхолла росчерком пера.