ий парламента и, конечно, религиозный вопрос.
Страффорд все еще не терял надежды, он видел в непреклонной позиции палаты общин возможность, что такое их отношение может нанести оскорбление лордам, и надеялся, что тем самым верхняя палата станет на сторону короля и принудит к подчинению нижнюю палату. Осуществляя эту новую стратегию, король лично обратился к палате лордов, предложив приостановить сбор «корабельных денег», если они проголосуют за ассигнования. Страффорд использовал все свое красноречие и выступал более убедительно, чем Уиндебэнк, и привлек на свою сторону большинство членов верхней палаты, которые в результате выступили против решения палаты общин рассматривать первым пунктом вопрос о жалобах, а уже затем голосовать за ассигнования. Развивая одержанный успех, Финч на общем заседании двух палат трагически провозгласил, что, пока они здесь медлят, война уже началась. Восставшие шотландцы обстреляли королевский гарнизон в Эдинбурге.
Так закончилась вторая неделя. В понедельник, 27 апреля, палата общин сразу же после начала заседания заявила, что поведение лордов при обсуждении вопроса об ассигнованиях является нарушением ее привилегий, и потребовала проведения консультаций между обеими палатами. Страффорд полагал, что теперь дело может дойти до открытого противостояния между палатами, но также помнил, как в прошлом палата общин не раз брала на себя лидерство в разрешении различных проблем. Джон Пим был настроен решительно против возможного конфликта и не собирался его допустить. У него было несколько друзей в палате лордов – Уорвик, Сэй и Брук, – которые, как и он, были твердо намерены избежать раскола. Пожар, который собирался разжечь Страффорд, был потушен в результате двухчасовых переговоров. Новые известия из Эдинбурга пришли в Лондон в течение этой недели. По-видимому, не шотландцы, а именно королевский гарнизон произвел первые залпы в войне.
В тавернах Вестминстера шли разговоры, что простой народ поднимется и сожжет дотла Ламбетский дворец, но не позволит архиепископу развязать свою дьявольскую епископскую войну против протестантской Шотландии. Страффорд упорно продолжал верить, что король все-таки проявит осмотрительность и сдержанность и найдет общий язык с палатой общин. Сложившаяся в палате оппозиция была делом рук нескольких людей. Представители короля, такие как Вейн, Уиндебэнк и еще с десяток парламентариев, а также спикер Гленвиль непременно смогут вырвать инициативу из рук Пима. Страффорд предложил им дать соответствующие инструкции государственным секретарям, чтобы те повлияли на короля и тот смягчил бы свои требования – вместо двенадцатиразовых выплат денежных субсидий согласиться только на шесть выплат. Если палата примет это предложение и проголосует за него, то тогда вступит в силу ранее принятое решение палаты лордов об отсрочке выплат «корабельных денег».
Но король был согласен только на восьмиразовые выплаты ассигнований. Секретарь Вейн неумело повел дело в парламенте, и спикер Гленвиль, пытаясь успокоить членов палаты общин, намекнул о сомнительной законнности «корабельных денег». Это высказывание человека короля еще больше ожесточило оппозицию, и вызывающее по тону послание было направлено в Уайтхолл. В нем говорилось, что палата общин желает выслушать мнение Королевского совета по поводу «корабельных денег», прежде чем они рассмотрят сделанные им предложения.
Вейн, то ли по собственному почину, то ли нет, неожиданно попытался найти выход из тупиковой ситуации. Он заявил членам палаты общин, что, если они согласятся на первоначальное требование короля о выплате ассигнований, налог «корабельные деньги» будет отменен. Пим и его соратники, естественно, восприняли этот демарш как знак того, что король находится в бедственном положении. Не желая идти на компромиссы, они вторично заявили, что вначале должны быть рассмотрены их жалобы, все жалобы.
Страффорд считал, что еще возможно что-то предпринять и сломить сопротивление этого несговорчивого парламента, но большинство советников короля были настроены против него. Сам король был разгневан и раздосадован тем деловым подходом, с которым Пим и его друзья учреждали специальные комитеты для сбора и рассмотрения жалоб граждан на королевскую политику. Еще более угрожающими были слухи, что вожди оппозиции имели связи с шотландцами и намеревались подать в парламент жалобы верующих Шотландии, а заодно и своих прихожан. Тем самым полностью подменялась цель, ради которой был созван парламент, который превратился в инструмент фундаментальной критики политики короля. Перед лицом явной угрозы с его стороны рано утром 5 мая собрался Королевский совет. Страффорд, который опоздал чисто случайно, из-за ошибки во времени, столкнулся с уже сложившимся на Совете большинством, которое вместе с королем решительно выступало за роспуск парламента. В этот же день в 11 часов король произнес речь, полную упреков и чувства разочарования. Он распускал четвертый неуправляемый парламент своего правления и последний, который еще имел право распустить.
Глава 3. Вторая Шотландская война. Май-ноябрь 1640
Роспуск парламента не оставил королю иного выбора, как продолжать править твердой рукой. Страффорд, которому он продолжал доверять, полагал, что еще возможно обеспечить эффективность системы управления, если твердо следовать выбранному курсу. На собрании Совета в день роспуска парламента он отмел все сомнения реалиста Нортумберленда и призвал своих более оптимистичных и более безответственных коллег действовать энергично.
Ирландия, по его словам, только ждет повелений короля. Восьмитысячная армия сможет уже через несколько недель высадиться в Западной Шотландии или в любом другом удобном для десанта месте. Если англичане промедлят в оказании помощи своему суверену, чтобы привести к покорности взбунтовавшихся шотландцев, то, как сказал Страффорд, обращаясь к королю, «у вас есть армия в Ирландии, на которую вы можете опереться здесь и подчинить себе это королевство». Так или похожими словами это описывает государственный секретарь Вейн в своих дневниковых заметках. Имелись ли какие-либо замечания относительно этого проекта у Гамильтона, Вейн об этом не упоминает. Но Гамильтон, вероятно, должен был знать, что из всех действий, которые могли бы разжечь пламя сопротивления шотландцев королю и особенно равнинных шотландцев и клана Кэмпбеллов, наихудшим решением было бы именно привлечение ирландских войск для борьбы с ними. Это выглядело так, как если бы король принял под свою руку и дал оружие диким ордам, натиск которых шотландцы сдерживали на протяжении столетий.
После бурного утреннего заседания Совета 5 мая Страффорд поехал в свой особняк на встречу с испанскими послами. Три посла при дворе короля Карла – два из Испании и один из испанских Нидерландов – представляли интересы Габсбургов в Англии. С тех пор как испанский флот был разгромлен, а французы оккупировали Брайзах в долине Рейна, помощь короля Карла в транспортировке войск из Испании на поля сражений во Фландрии была, как никогда, важна. Весь предыдущий год перевозки только росли. В то время как парламент заседал, транспорты с 3 тысячами испанских солдат в сопровождении конвоя шли из Даунса к побережью Фландрии. Но Испания и фламандское правительство нуждались в регулярном и надежном сообщении и были готовы, находясь в стесненном положении, платить за это большие деньги.
Предложения, обсуждавшиеся 5 мая в особняке Страффорда, поражали воображение: испанцы обещали выплатить 4 миллиона дукатов Англии, если она предоставит 35 боевых кораблей для конвоя испанских транспортов, шедших через Ла-Манш. 4 миллиона дукатов сделали бы короля Карла снова хозяином в своем доме, если бы он смог выполнить свою часть сделки, но испанцы хотели получить нечто большее, чем пустые обещания, прежде чем они заплатят деньги. Король обладал достаточным количеством судов для выполнения поставленной задачи, но не мог найти достаточно капитанов для своего военно-морского флота. Как стало известно испанцам во время разгромного морского сражения на рейде Даунса прошлой осенью, способность короля командовать флотом была совсем не такой уж выдающейся, как он хотел это представить. Несмотря на это, испанцы были готовы предоставить королю кредит доверия; они все еще верили или, возможно, хотели верить, что он поможет им. Король Испании даже намекнул, что готов обсудить возможность заключения брачного союза между его единственным сыном и старшей дочерью Карла.
Обещанные 4 миллиона дукатов заставили бы короля почувствовать себя уверенней и проявить свою власть в отношении тех, кто был к нему оппозиционером и выступал против него в последнем парламенте. В течение суток после разгона парламента три ведущих члена палаты лордов и три человека в палате общин были арестованы, а в их домах прошел обыск в поисках улик, то есть переписки с шотландцами. Это были граф Уорвик, лорд Брук, лорд Сэй, Джон Пим, Джон Хэмпден и сэр Уолтер Эрл. На следующий день еще четыре члена палаты общин были вызваны в Совет, их попросили объяснить, почему они оспорили на заседании парламента право короля взыскивать целый ряд налогов, список которых был им предъявлен. Член парламента Джон Кру, глава Комитета по рассмотрению жалоб верующих на церковную политику, в ответ на постоянные требования предоставить список поступивших жалоб объяснил, что не может этого сделать. Кру пояснил свой отказ тем, что полученная информация была конфиденциальной и частной. В результате он тоже оказался в тюрьме.
Роялисту лорд-мэру Гарравею поступило официальное заявление короля об удвоении его первоначального требования к купцам Сити о предоставлении ему кредита в 100 тысяч фунтов. Мэра попросили предоставить список горожан, способных выделить достаточные денежные суммы, самое позднее – к воскресенью, или же требование возрастет до 300 тысяч фунтов. Гарравэй старался как мог, но в воскресенье четверо олдерменов, которые должны были сообщить имена самых богатых горожан, отказались предоставить какую-либо информацию. За подобный проступок они были бы сразу же арестованы, однако продолжали упорствовать.