Глухое недовольство протестантского Лондона, большого морского порта, внезапно выплеснулось наружу. Рассерженные моряки и докеры были глубоко возмущены, что купеческие суда были задержаны в порту и им препятствуют в торговле. Что некогда славный флот стал объектом насмешек, что их любимые проповедники посажены в тюрьму, а папистов и испанцев повсюду поощряют, что парламент изгнан, потому что рассматривал их жалобы, ну а старый морской волк Уорвик, которого любили матросы, заключен в Тауэр.
Все они собрались на южном берегу, придя из Саутуарка и Блэкфрайарза. Кто-то бил в барабан, чтобы привлечь больше народа. Толпа в несколько сотен человек устремилась в западном направлении к Ламбетскому дворцу Лода. Архиепископ бежал, а его слуги остались охранять здание, которое вскоре окружила толпа, один молодой моряк попытался взломать двери с помощью лома. Зачинщики беспорядков были арестованы, но мастеровые ворвались в тюрьму и освободили их. «Господь, благослови их всех; Господь, помоги им всем!» – кричал один взволнованный лондонец, когда сражался с констеблями, пытавшимися снова поймать арестованных. Позднее, когда его допрашивали, требуя объяснить, что значили эти его выкрики, он заявил, что молился за короля и его Совет, а вовсе не за бунтовщиков. Новые толпы начали собираться в Саутуарке и Блэкхите. Карл приказал лорд-мэру разогнать всех смутьянов, и тут, подобно внезапно пронесшемуся летнему ливню, они все рассеялись.
Карл, все еще отказывавшийся верить, что именно его действия могли быть причиной бунта простого народа, был уверен, что это дело рук его недоброжелателей. Воспользовавшись королевской прерогативой во второй раз за время его правления, он приказал пытать того человека, который бил в барабан, но жертва ни в чем не призналась, ей было просто нечего сказать. Моряк, который с помощью лома пытался взломать двери архиепископского дворца, был обвинен в государственной измене, при этом судьи воспользовались статьей закона без достаточных оснований. Он был повешен и четвертован, а его голова выставлена на пике на Лондонском мосту. Его звали Томас Бенстед, и ему было всего 19 лет; некоторое время спустя его вспоминали в лондонских доках как мученика, чья невинная кровь была на руках главного виновника архиепископа Лода.
Позже в этом же месяце после первомайского бунта в Лондоне вспыхнул бунт на Троицу в Колчестере. Среди невежественных бедняков этого пуританского района начали распространяться фантастические слухи, что Лод и ненавистный Мэттью Рен, епископ Или, собравшись в просто набитом оружием доме известного местного католика, замышляли недоброе дело. Слухи о пороховых заговорах всегда находили благодарных слушателей; так, мэра Колчестера, здравомыслящего человека, окружила разгневанная толпа, люди кричали, что их город находится в опасности. Некоторые утверждали, что видели двух подлых ирландцев, которые крались вдоль стен с явным намерением совершить поджог. Чтобы утишить страсти, мэру пришлось вызвать отряды ополченцев.
В то время как в народе роились всякие абсурдные подозрения, епископы продолжали заседать в Вестминстере под защитой вооруженной охраны на случай вторжения городской черни. Законность собрания была под вопросом, так как епископы собирались, только когда заседал парламент, и критики короля не замедлили пожаловаться, что англиканское духовенство беспрепятственно продолжает свои дебаты, в то время как светские советники короля – парламент Англии – были принуждены к молчанию.
Архиепископ согласился со Страффордом, что надежда на будущее зависит от их бесстрашной решительности сегодня – никаких уступок и никакого отступления. Собрание епископата в мае 1640 г. торжественно объявило об официальном триумфе реформ Лода, в результате которого был принят ряд новых канонов. В них была ясно и недвусмысленно изложена доктрина о Божественном праве королей; было постановлено, что клирики на приходах должны разъяснять смысл этой доктрины своим прихожанам по крайней мере один раз в квартал. Дважды в год им полагалось произносить проповеди о необходимости следовать этой доктрине. Законность иерархии церкви была подтверждена, а престол должен был обязательно находиться в восточной части храма. Следуя нововведению, принятому Страффордом в Ирландии в предыдущем году, собрание епископов ввело торжественную клятву для всех представителей ученых профессий – теологов, врачей, юристов и других, – что они никогда не будут умышленно подрывать «власть церкви в лице архиепископов, епископов, деканов и архидиаконов и так далее, в ее нынешнем виде». Среди всех канонов именно этот вызвал самый гневный протест. Должны ли люди подвергать опасности свои бессмертные души, спрашивали пуритане, клянясь в верности некому «и так далее» – нулю, монстру, маске, под которой может скрываться месса, папа, церковь Рима?
«Клятва Etcetera» – так вскоре стали все ее называть, и это наименование превратилось в ругательное слово. Фраза «и так далее» для пуританина стала «меткой Антихриста». Оппозиция дерзко высмеивала все и вся. О каком почтении к власти короля и епископата можно было говорить в таких условиях? Однажды, когда епископ Лондона, перед которым несли огромный жезл, входил в церковь для произнесения клятвы, церковный служитель преградил ему путь, воскликнув: «Мне нет дела ни до вас, ни до вашего артишока!» И все прихожане радостно подхватили его издевательскую шутку.
Еще одно обстоятельство омрачило принятие этих несчастных канонов. Годфри Гудмен, епископ Глостерский, заранее предупредил Лода, что он не будет их подписывать. Добродушный старик, уже не совсем хорошо соображавший, был в прошлом духовником королевы Анны, матери короля, в самом начале правления Карла был возведен в сан епископа, и с тех пор все его поступки стали сильно раздражать Лода. В науке он был последовательным плюралистом, как многие из его коллег. А запутанное состояние его финансов и долги стали предметом открытой критики в обществе, равно как и его приверженность обрядам в его пуританском диоцезе. Что касается его религиозных взглядов, то он питал надежду, что единство католического христианства будет все же восстановлено и появится возможность добиться примирения с Римом. Каноны 1640 г. казались ему слишком секулярными. Они устанавливали тесную связь англиканской церкви с королем и государством и тем самым, как ему казалось, наносили жестокую рану духовному единству церкви, достигнутому благодаря Реформации. Он не был ни римокатоликом, ни английским католиком, он верил, согласно Символу веры, в одну Святую кафолическую церковь, и, как он патетически заявил Лоду, скорее он позволил бы разорвать себя на части диким коням, чем согласится с канонами, которые принимают и подтверждают разделение христианства.
Когда дошло до дела, Гудмен постарался уклониться от обсуждения вопроса, просто отказавшись подписать каноны на том основании, что их нельзя принимать, пока не соберется парламент. Подобное поведение епископа, который явно склонялся к принятию католицизма, но в последнюю минуту прибег для оправдания своего мнения к пуританскому аргументу, было уже слишком для Лода. Епископ был заточен в Гейтхаус.
В то время как судьба Гудмена еще только решалась, в суд поступило новое дело о «корабельных деньгах». Лондонский купец, на товары которого был наложен арест за его отказ платить налог, подал в суд на шерифа, обвинив его в незаконном захвате собственности. Его дело вызвало новую дискуссию в обществе о «корабельных деньгах», что было совсем не в интересах короны.
Эти отдельные проблемы мало что значили бы, если бы Страффорд смог заключить союз с испанцами, обещавшими 4 миллиона дукатов. Но не прошло и недели после роспуска парламента, как Страффорд тяжело заболел и в течение месяца не мог заниматься делами. В это время французы и голландцы сорвали заключение англо-испанского договора. Кардинал Ришелье, поняв, что король больше не хозяин в своей стране, не видел необходимости в отправке в Англию посла. Соответственно он отозвал французского посланника, и в стране остался только секретарь Монтрёй, весьма опытный дипломат, чтобы представлять интересы Франции в Англии.
Примерно в то же самое время, выказав при этом явное неуважение к королю Карлу, Ришелье освободил от должности его племянника курфюрста Пфальцского. Юноша хотел вернуться в Англию, но его начал отговаривать от подобного шага государственный секретарь Вейн, сообщив ему, что его дядя не может сейчас принять его. Приезд низложенного племянника-протестанта может быть использован для агитации в среде пуританской оппозиции и поставит короля, который вел переговоры с испанцами, в неудобное положение.
Испанцы в Англии, без сомнения, сделали нелестные для короля Карла выводы, увидев презрительное равнодушие Ришелье. Действия голландского посла барона де Хеенфлита привели к прекращению переговоров. Для Франции, великой державы, английская помощь Испании была негативным фактором внешней политики, но не более того, а вот для голландцев это было вопросом жизни и смерти. Хеенфлит приложил все свои усилия помешать переговорам. Он ясно дал понять, что если английские суда помогут испанцам в перевозке их войск, голландцы больше не будут считать их нейтральными. Фактически Карл не мог стать союзником Испании на предложенных условиях, без риска вовлечь себя в войну с Голландией. В то же время он имел дело с ведущими купцами британской Ост-Индской компании, корабли которой, чаще чем суда других компаний, нанимали для перевозки испанцев. Ост-Индская компания не питала симпатий к голландцам, своим основным соперникам в торговле с Азией, и поэтому охотно соглашалась перевозить людей и деньги, тем самым помогая вести войну против них. Но тем не менее купцы были протестантами, на каждом их судне были «Книга мучеников» Фокса и Библия, которые экипаж читал в свободное от вахты время. Хеенфлит играл на религиозном вопросе, в то же время обещая значительные уступки со стороны голландской Ост-Индской компании. В течение нескольких недель он решил все спорные вопросы, препятствовавшие заключ