Какие бы ни были его мотивы, Вейн ответил без колебаний. Он заявил, что Страффорд советовал королю помнить о том, что у него имеется в Ирландии армия, которая может быть использована «здесь для покорения этого королевства». В свою защиту Страффорд обратился к трем другим советникам, которые присутствовали на заседании в тот день – Гамильтону, Коттингтону и епископу Лондона. Все они категорически отрицали, что он советовал использовать ирландскую армию против Англии. Сессия суда длилась десять часов, были высказаны все за и против, со стороны обвинения прозвучали страстные речи Глина и Мейнарда, а Страффорд призвал судей не доверять устным показаниям, «так как слова улетучиваются и могут быть легко перетолкованы». Никто не мог сказать определенно, кто взял верх – защита или обвинители. На следующем заседании 7 апреля Страффорд явно побеждал. Тогда сторона обвинения привлекла внимание присутствующих к обвинению, связанному с тираническим поведением подсудимого во время второй Шотландской войны, но Страффорд смог опровергнуть это утверждение или, по крайней мере, заставить усомниться в этом.
В целом он смог доказать беспочвенность многих обвинений, снискать тем самым к себе симпатию и вызвать недоверие к обвинителям. Ни он сам, ни кто-либо иной не мог надеяться, что он обретет всенародную поддержку, но всеобщая нерассуждающая ненависть к нему в обеих палатах и среди тех, кто следил за процессом, несколько спала и уступила место какому-то еще не определившемуся чувству. Законные доказательства, которые он использовал в свою защиту, их весомость и значимость произвели глубокое впечатление. Англичанам, которые знали законы и чтили их, не нравилось намерение осудить человека на смерть за государственную измену на основании столь сомнительных доказательств. Отпечатанные прокламации было надежно использовать в качестве пропаганды, а вот голос обвинителя звучал очень слабо в присутствии тысяч человек.
Пим осознавал всю сложность положения. Требовалось что-то предпринять, чтобы придать вес свидетельству секретаря Вейна, на котором в первую очередь и основывалось обвинение. Пим и комитет следователей решили подкрепить его письменной копией заметок Вейна. Все, чем они на данный момент располагали, была скопированная лично Пимом та копия, которую сделал молодой Вейн с бумаг своего отца и которая затем была уничтожена. Это была слабая улика, но при случае она могла стать полезной.
10 апреля, когда снова собрался суд, Глин начал заседание с обращения к пэрам, в котором проинформировал их, что у него появились новые свидетельства по 23-му пункту. Страффорд немедленно попросил разрешения вызвать новых свидетелей, и не только относительно упомянутого пункта, но и по ряду других статей, если в том появится необходимость. Посовещавшись, лорды удовлетворили его просьбу. Это была уступка, которая отражала появившиеся у многих из них сомнения по поводу беспристрастности следствия.
Эта уступка разрушила стратегию обвинителей, которые хотели обсудить вновь только 23-й пункт и думали только о том, как предотвратить рассмотрение других пунктов, иначе подсудимый мог получить дальнейшее преимущество перед ними. Глин, убежденный, что Страффорд блефовал, тем не менее согласился вызвать нового свидетеля по 23-му пункту. Страффорд сразу заявил, что у него есть показания еще по четырем ранее рассмотренным пунктам обвинения, которые следовало бы заслушать первыми.
В шумной обстановке, среди возмущенных выкриков сторонников партии Пима, Глин предложил отказаться вообще от новых показаний. Граф Арунделл, который всегда поддерживал палату общин, быстро принял решение закрыть заседание суда. Страффорд наблюдал с сардонической усмешкой за их беспорядочным бегством из зала, а король, сидевший в одиночестве в своей ложе, открыто смеялся. Оба в этот момент верили, что опасный час миновал и теперь ход за ними в этой игре. Обвинение провалилось.
Джон Пим не ожидал такого поражения в такое время и в той форме, которое оно приняло, но был готов к подобному возможному финалу. Утром 10 апреля 1641 г. его первая кампания против Страффорда, настойчиво проводившаяся им с осени, внезапно завершилась. Во второй половине того же дня он начал вторую кампанию, к которой давно все заранее подготовил.
Его представителем в этом деле был сэр Артур Хазельриг, который в этот день внес на утверждение в палату общин билль об опале, предполагавший вынесение приговора о смертной казни кого-либо во внесудебном порядке. Этот билль был не чем иным, как подтверждением обвинений, выдвинутых ранее против Страффорда. Но тут важно было понимать следующее. Целью обвинения было убедить большинство в палате лордов, что Страффорд по английским законам виновен в некоторых преступлениях, которые карались смертной казнью. Целью билля было продекларировать парламентским актом, что казнь Страффорда необходима ради безопасности государства. Обвинение могло состояться, если только в наличии будут законные доказательства вины Страффорда, но билль об опале мог быть принят при условии, когда большинство согласно с презумпцией его виновности. Это изменение в тактике снова привлекло на сторону Пима тех, кто верил в виновность Страффорда в измене, но понимал, что это будет сложно доказать. Для людей такого склада, как логически мысливший Фолкленд или скрупулезный Селден, подобный билль оказывался прекрасным решением.
Было возможно для поддержки билля об опале в палате общин на дневном заседании представить для 23-го пункта письменное свидетельство, то есть уже упомянутую копию, сделанную рукой Пима. Этот эпизод вызвал болезненную реакцию секретаря Вейна, который с выражением крайнего удивления и ужаса на лице поднялся со своего места и осудил предательский поступок своего сына, сделавшего копии с его бумаг для Пима.
Старший Вейн, должно быть, знал, что Пим имел доступ к его документам; то, какими словами был сформулирован 23-й пункт, говорило о многом. Это свидетельствовало о сотрудничестве Вейна со стороной обвинения. Можно было сделать логический вывод, что старший Вейн был готов позволить использовать улику для формулировки обвинения. Но он не хотел, чтобы о его беспечности, позволившей сыну достать эту улику, стало известно всем в обществе.
Несмотря на внесение билля, процесс обвинения все еще не был завершен. Страффорд должен был выступить 13 апреля с речью в свою защиту. В существующих обстоятельствах его речь стала бы призывом к палате лордов отвергнуть принятие билля, который палата общин готовила против него. Пим представил лордам копию Вейна накануне выступления Страффорда, чтобы они могли с ней ознакомиться до того, как окажутся под влиянием его красноречия. Положение все еще оставалось неопределенным; хотя Пим нисколько не сомневался, что палата общин поддержит билль, он не был полностью уверен в решении палаты лордов. Хорошо продуманное воззвание Страффорда к их чувству справедливости и политической мудрости могло бы легко предотвратить его принятие.
Опасения Пима в полной мере оправдались, когда 13 апреля Страффорд произнес двухчасовую речь в свою защиту. Вначале он рассмотрел каждый пункт обвинения один за другим и продемонстрировал их злонамеренность и несостоятельность, выделяя те обстоятельства, которые говорили в его пользу. Затем перешел к общим аспектам обвинения. Его преступление заключалось, как он полагал, всего лишь в том, что он защищал прерогативы короля с излишним рвением. В последние месяцы само слово «прерогатива» приобрело в палате общин какой-то скандальный характер, будто любое действие, совершенное под знаком исключительного права, было злом само по себе. Против этого опасного утверждения он сейчас протестовал. Безопасность общественного блага, доказывал он, не зависит от того, злоупотребляют ли прерогативой или от нее отказались. Она зависит от наличия гармонии и баланса между властью короля и свободой подданного.
Прекрасно зная своих соотечественников, Страффорд в качестве последнего средства защиты решил воззвать к законам страны. Не было приведено никаких доказательств тяжкого преступления, якобы совершенного им. Выдвигая против него всевозможные обвинения, палата общин не смогла найти никаких свидетельств его измены.
В своей речи он обратился также к палате лордов и дал понять, что и им может угрожать опасность, когда против одного из них палата общин выдвинет голословное обвинение. Он попытался привлечь на свою сторону лордов, и отчасти это ему удалось. Он знал, что значительная их часть выступает за него, и не из-за любви к нему, а просто потому, что они не хотят, чтобы опасным образом был нарушен естественный ход вещей. Казнь министра и пэра королевства по настоянию палаты общин и против воли короля могла стать новым и опасным феноменом в политике. Когда суть вопроса стала понятна лордам, верхняя палата стала подвергать сомнению необходимость союза с палатой общин, который был характерен для первых месяцев работы парламента. Сторонниками изменения политического курса стали граф Бристольский и граф Бедфорд, выступавшие за формирование умеренной партии, которая поддерживала бы баланс между требованиями короля и запросами палаты общин.
Оба графа, вероятно, не подозревали о существовании тайного союза молодых армейских офицеров. Они верили, что король готов прибегнуть к их помощи и совету, чтобы выпутаться из затруднительного положения и спасти жизнь Страффорду, а затем он поставит их на важные посты в государстве.
Джордж Дигби, сын графа Бристольского, до тех пор один из самых надежных сторонников Пима, внезапно изменил свою тактику в палате общин. Он не только не поддержал 23-й пункт, но и решил выступить против него после консультаций со своим отцом лордом Бристольским и тестем лордом Бедфордом. Время было выбрано очень удачно. Но, несмотря на предварительную договоренность и поддержку со стороны лордов, нельзя отказать юному Дигби в смелости и решимости открыто выступить со следующим утверждением. По закону требовалось представить двух свидетелей, чтобы обвинить человека в государственной измене, но до сих пор был найден только один свидетель. Это был Гарри Вейн, который дал показания, что случилось. Существовала еще и копия показаний, но при этом невозможно было назвать ее вторым свидетельством. Обвинять человека в таком случае значило бы, что это было не отправлением правосудия, а обыкновенным убийством. «Клянусь Богом, – заявил Джордж Дигби, – я не собираюсь голосовать за смертный приговор Страффорду».