Одновременно королю был представлен еще один билль. Это был в спешке подготовленный билль о запрете роспуска нынешнего парламента без его на то согласия. Он был также подписан королем.
10 мая король подписал билль об опале, который был направлен против его величайшего и верного служителя. Казнь Страффорда была назначена на 12 мая. У короля оставалось совсем немного времени, чтобы что-то предпринять для его спасения. 11 мая он отправил принца Уэльского, молодость которого могла тронуть пэров, просить лордов о милосердии. Но все было напрасно. Напрасным было терзавшее его сожаление, его внезапное осознание той истины, что совесть короля и совесть человека едины и неразделимы. Он поступил неправильно и не мог простить себя.
Это была моральная трагедия для Карла; но он так и не осознал в полной мере чудовищности своей политической ошибки и жестокости своего личного предательства. Он ценил Страффорда как преданного служителя, но никогда не был его другом и не понимал в достаточной мере значимости дела Страффорда в свете конфликта между ним и его парламентом. Приближаясь к одинокому и ужасному концу своей жизни, король, должно быть, не раз говорил себе, что все его страдания постигли его как справедливое наказание за его грех, что он позволил Страффорду умереть. Возможно, он так и не понял, что все случившееся с ним – это логическое следствие ошибочного решения.
Архиепископ Лод, страшно одинокий в Тауэре, понимал это и с горечью признавался в своем дневнике, что король, которому он и Страффорд верно служили, был совсем не достоин этого. Ему довелось увидеть в последний раз своего великого соратника, которого любил и которому доверял. Он вспомнил то далекое время, когда они напряженно работали вместе ради великой мечты. Двум узникам не позволили проститься. Однако Лод, стоя у окна своей камеры в Тауэре, видел, как Страффорд, одетый во все черное, шел на смерть, и дрожащей рукой архиепископ дал ему последнее благословение.
Стоя на эшафоте под теплыми лучами майского солнца перед густой толпой, которая пришла порадоваться его смерти, Страффорд в своем последнем обращении просто сказал о том, что считал непреложной истиной: «Со всей честностью я служил его величеству, и у меня не было иного намерения, как делать все возможное для того, чтобы жил в благоденствии и король, и его народ…»
Эти слова перекликаются с другими его словами, произнесенными за двенадцать лет до того, когда он только занял высокий пост на службе короны: «Я приложу все свои силы, пока буду находиться на этом посту, чтобы добиться процветания суверенного государства и его подданных».
Страффорд не отрекся от своего идеала, но правитель, которому он служил, люди, которые были в его окружении, не оценили его талантов, разрушили все его начинания и извратили его идеал. Потраченная впустую жизнь Страффорда, даже больше, чем его напрасная смерть, – это упрек памяти короля Карла I.
Глава 6. Король и Джон Пим. Лето 1641
В последний раз Страффорд заявил о своих политических взглядах, стоя на эшафоте 12 мая 1641 г. В тот же день палата общин дала разрешение на публикацию литературного наследия покойного сэра Эдуарда Кока, который придерживался противоположных ему взглядов. В палате общин заседали представители того поколения юристов, которое сложилось под сильным влиянием идей Кока. Его труды замалчивали на протяжении последних двенадцати лет, когда уже начал править Карл I, все его рабочие бумаги и заметки были конфискованы, а работа над комментариями к законам Англии, в которых он защищал общее право против преимущественного, была принудительно прервана. Теперь парламент разрешил напечатать вторую часть трактата Кока Institutes of the Laws of England, который содержал комментарии к Великой хартии вольностей.
Кок с неопровержимой логикой применил основные положения 29-й главы хартии к конкретным реалиям своей эпохи. Средневековый правитель приносил своим баронам такую клятву:
«Ни один свободный человек не будет арестован, или заключен в тюрьму, или лишен владения, или объявлен стоящим вне закона, или изгнан, или каким-либо иным способом обездолен, и мы не пойдем на него и не пошлем на него иначе, как по законному приговору… и по закону страны. Никому не будем отказывать в праве и справедливости».
Кок обнаружил глубокий смысл в этих словах и счел их актуальными. Неопределенность королевского обязательства не позволить «обездолить» любого свободного человека он пояснил достаточно ясно и определенно. Он писал:
«Каждое нарушение закона со стороны правителя-узурпатора – это и есть своего рода „обездоливание“… и это есть самое грубое нарушение, которое совершается под маской правосудия».
Заключение в тюрьму по прихоти короля или отправление с дипломатическими поручениями кого-либо за границу против его воли – все это было нарушением хартии. Король Карл был вынужден это признать под влиянием Кока, и потому в 1628 г. была принята петиция о праве. Кок также прибег к положениям хартии, выступив против ограничений в торговле и против мануфактур.
«В целом принцип монополии противоречит Великой хартии, потому что все монополии выступают против личной свободы и прав подданного, как и против закона страны».
Такие выражения, как «закон страны» и «правосудие и право», могли трактоваться по-разному в зависимости от опытности и интеллекта судей. В этом была опасность для короны, когда общественное мнение, по разным причинам, расходилось с мнением короля. Король обещал «никому. не отказывать в праве и справедливости». Это означало, как утверждал Кок, что король должен быть не только справедлив к своему народу. Он также дарует ему право, которое в данном случае означает закон, так как с помощью его осуществляется справедливость. Тем самым король признавал, что его действия подчинены закону, и только ему. Кок не добавил к своему высказыванию замечания, но, несомненно, имел в виду, что в Англии король связан не каким-то абстрактным бестелесным законом, а он выражен в мнениях юристов.
Тем временем, сосредоточив все свои усилия на устранении Страффорда, Джон Пим не забывал и о других долговременных планах. Его заранее продуманное наступление на власть короны завершилось почти полным успехом в начале лета 1641 г. За семь месяцев работы парламента он расправился почти со всеми сторонниками трона. Страффорд был мертв, Лод находился в Тауэре, Финч – в эмиграции. Шестеро судей были под угрозой обвинения. Богатые друзья короля запуганы. Доходы таможни и чиновники, ответственные за их сборы, стали предметом расследования. Генеральный почтмейстер обвинен в злоупотреблениях в интересах короны. По наиболее тесно связанным с королем представителям администрации нанесен удар обвинением Уиндебэнка и его бегством. Трехлетний билль обрел юридическую силу в тот же самый день после того, как король согласился его признать, когда подписал билль об опале. Закон об отмене прерогативных судов в Уэльсе и на Севере и закон об упразднении Суда Звездной палаты без полемики приняты в палате общин. После назначения пуританина Уорвика лордом-адмиралом даже назначения на флоте были уже вне компетенции короля.
За последние полгода Пим в результате проводимой им политики поставил корону под контроль парламента и осуществил более далеко идущие политические реформы в Англии, чем те, которые провели в Шотландии.
Он не называл свои достижения революцией, так как не считал их таковыми. Он верил, что восстанавливал существовавшее издревле равновесие между сувереном и народом, которое отчетливо проявилось в славное правление королевы Елизаветы. Древние исследователи, такие как сэр Симондс Дьюис, депутат парламента от Садбери, полагали, что они могут обнаружить элементы подобного сбалансированного управления в общественных институтах времен англосаксов, а сэр Эдуард Кок, исследуя текст Великой хартии, доказывал, что к этому приложили руку 400 лет назад короли из династии Плантагенетов.
Действия Пима многие воспринимали как восстановление аутентичного общественного порядка, поэтому палата общин, за исключением близких друзей и приверженцев короля, охотно поддержала Пима. Но если немногие подданные короля Карла все же разделяли его возвышенное представление о королевской власти, то были и такие, и их было меньшинство, кто желал полного низвержения этой власти. Когда «злые советники» исчезли и худшие из них сложили голову на Тауэр-Хилл, они почувствовали, что пришло время оставить короля одного. Английское джентри привыкло свободно пользоваться своим правом громко, как только возможно, возмущаться действиями королевского правительства, но оно продолжало сохранять уважение к персоне короля. В то время как они считали, что ему сподручней править с помощью парламента, но продолжали относиться к нему как к несомненному главе государства, источнику правосудия, вершине общественной пирамиды, второму лицу после Бога, объекту благоговения и почитания. Сама мысль, что чернь принудила короля дать свое согласие на принятие парламентского билля, вызывала теперь, когда кризис закончился, тревожное чувство даже у членов парламента и лондонцев. Это было нарушением общественного порядка, отказом от принятых правил и договоренностей. Все это пугало английское иерархическое общество и способствовало тому, что в парламенте начала проявляться оппозиция политике Пима.
Заботы Пима не уменьшились со смертью Страффорда. Он знал, что король не смирится с поражением, что он пошел на уступки, только чтобы выиграть время и собраться с силами для новой контратаки. Однако в следующие месяцы цель политики Пима было сохранить завоеванные позиции и предотвратить любые нежелательные для него действия короля.
Пим в своих целях значительно преувеличил масштабы заговора двора и офицеров английской армии, но не выдумал его. Заговор существовал. В отчаянной ситуации король был вынужден прибегать к отчаянным же способам спасения. Сила в его положении была его единственным ответом, и именно ее опасался Пим. Слова, за которые поплатился жизнью Страффорд, когда сказал о возможности использовать ирландскую армию «для покорения этого королевства», были приведены на суде в качестве доказательства якобы угрозы с его стороны Англии. В то лето 1640 г., когда Страффорд произнес их, ирландскую армию намеревались привлечь только для войны в Шотландии. Но ныне, весной 1641 г., ирландская армия, насчитывавшая 8 тысяч человек, 7 тысяч из которых были католиками, все еще существовала. И Карл совсем не желал распускать ее. Поэтому у Пима была законная причина для беспокойства. К страхам перед военными заговорами в Англии и Ирландии добавился еще третий. Карл мог так повести дела, чтобы в итоге сорвать сотрудничество парламента и ковенантеров. Гамильтон продолжал пытаться заручиться дружбой Аргайла, в первую очередь в собственных интересах, а уже затем для короля. Сам Карл вел переговоры с Роутсом, который был не в ладах с Аргайлом и обещал королю применить все свое влияние, чтобы создать партию его сторонников в Шотландии.