Пим и группа его сторонников летом 1641 г. постоянно помнила обо всех этих опасностях, но самой серьезной угрозой для него была вновь возникшая симпатия к королю и сложившееся в среде «умеренных» в палате общин искреннее мнение, что Карл поменял свои убеждения и был готов идти по пути парламентского правления.
Сам король усердно поддерживал тех, кто придерживался этого мнения, постоянно демонстрируя умеренность и сдержанность в своих решениях. По распоряжению короля Коттингтон был снят со своих постов в Казначействе и Опекунском суде, председателем которого стал лорд Сэй, что давало ему большие возможности для личного обогащения. Король на протяжении лета часто оказывал милости Эдуарду Хайду, способному красноречивому юристу, при поддержке которого был подготовлен билль, отменявший прерогативные суды. Во внешней политике король начал проявлять холодность к своим испанским друзьям, он постарался выслать беспокойную мать своей жены из страны и принял посла Португалии, которая восстала против Испании.
Королева Богемии с облегчением восприняла эти изменения в политике короля, к тому же ее сын-курфюрст снова был в фаворе у Карла. Более дружественное отношение короля к своему племяннику стало возможным с отъездом молодого принца Оранского спустя три недели после его свадьбы с принцессой Марией и две недели после казни Страффорда. В то время как жених все еще находился при дворе, король считал необходимым вести себя согласно этикету и был вынужден смирять своего взрослого племянника, заставляя его занимать второе место, зятя, после своего ребенка. Но как только новобрачный уехал домой, курфюрст стал объектом всеобщего внимания. В отличие от матери он не обманывался. Король говорил о наборе войск в Англии и Шотландии, чтобы помочь племяннику отвоевать его немецкие владения, но тот воспринимал его слова без энтузиазма. Он понимал, что королю нужны войска для своих целей, и потому использовал его имя и идею о защите протестантского дела только как прикрытие. Конечно, он не мог сказать об этом открыто, но и не видел причины, почему должен поддерживать обман своего дяди. Хотя он в течение следующих месяцев не раз выводил его в свет и делал касавшиеся его заявления, племянник практически ничего не говорил и продолжал сохранять скучающий вид. У него были свои шпионы и информаторы при дворе, и он прекрасно представлял, насколько сильно влияние королевы. Он знал планы короля и поддерживал отношения с некоторыми членами палаты общин.
Для короля было очень важно иметь в своем распоряжении войска. Он мог достичь этой цели, поддерживая роялистское крыло в английской армии, опираясь на все еще существовавшую ирландскую армию, добившись победы над всеми ковенантерами под командованием Аргайла или над половиной из них во главе с Роутсом или набрав войска для своего племянника. Все это он пытался делать в своей обычной манере – действуя по всем направлениям одновременно. В то время как королева поощряла роялистские настроения среди английских офицеров и поддерживала надежды и опасения ирландцев, король старался привлечь на свою сторону умеренных деятелей в палате общин, пытался добиться дружбы Аргайла через посредство Гамильтона, обещал покровительство Роутсу, если тот покончит с властью Аргайла и начнет тайную переписку с Монтрозом. Король поставил перед собой много разных целей, но его действия были плохо скоординированы.
Это ставило перед Пимом сложную задачу: ему приходилось в одно и то же время и сохранять контроль над большинством в палате общин (а это зависело от поддержки умеренных членов), и не давать королю поддерживать тесные связи с ковенантерами. Две вещи были несовместимы. Он мог помешать дальнейшему общению ковенантеров с королем, только приступив к быстрому реформированию англиканской церкви по пресвитерианскому образцу. Но такие чрезвычайные меры в интересах экстремистского меньшинства могли только оттолкнуть от него протестантское консервативное большинство в палате общин.
Тем не менее лето 1641 г. было временем смены настроений в обществе и лицедейства. Король внешне проявлял во всем умеренность и терпимость, выказывал преданность протестантскому делу, в то время как Пим пытался объяснить умеренным парламентариям, верившим королю, что подобное поведение всего лишь поза. Карл и Пим, совершенно несхожие буквально во всем, имели одну общую черту – крайний политический фанатизм. Король верил, что ему благоволит Бог, что его власть священна и должна быть восстановлена, если это потребуется, даже при помощи силы. Пим верил, что ему помогает Бог, что король должен нести ответственность перед своими подданными (он имел в виду палату общин), и вообще таков порядок вещей. Оба этих деятеля были готовы использовать любые доступные средства, чтобы доказать – то, во что они верят, является истиной.
Сразу же после казни Страффорда Пим упрочил союз с шотландцами, позволив пресвитерианам в палате общин подготовить билль о реорганизации церкви. Он предполагал отмену епископата и секуляризацию колледжей и кафедральных соборов. Эти проекты вызвали потрясение в интеллектуальных центрах страны, напугали старую профессуру Оксфорда и Кембриджа, обеспокоили многих юристов и всех людей консервативных взглядов. Университеты направили петиции в парламент с протестами против секуляризации кафедральных капитулов, так как достоинство клира пострадает от этого.
В университеты, за исключением отдельных островков пуританства, таких как Эммануил-колледж в Кембридже, глубоко проникла модная англиканская теология; если пуританство получит преимущество, то им потребуется больше усилий, чтобы сохранить свое знание. Любимый Лодом Оксфорд был в величайшей опасности, и как раз в это время он писал из Тауэра, что отказывается от ректорства. «Университет, – писал он, – очень нуждается в друзьях на каждый день… Если у вас будет другой ректор, вам не потребуется больше помощь, в которой вы теперь нуждаетесь». Его отставка была актом истинной преданности университету. Принадлежавшие архиепископу манускрипты, находящиеся в Бодлеанской библиотеке, и колоннада колледжа Сент-Джонс являются живой памятью о Лоде, который всего себя посвятил служению этому месту.
Начав наступление на организованную церковь, Пим столкнулся с целым клубком проблем. 24 мая лорды отклонили билль, который исключал епископов из состава их палаты. Это привело к дальнейшему размежеванию между двумя палатами, чего так добивался Страффорд и чему так способствовал король. Пресвитериане в палате общин сразу представили на рассмотрение законопроект об отмене епископата – билль о корнях и ветвях. Чем более яростными становились выступления религиозных экстремистов в палате общин, тем более насущной для Пима вставала проблема, как сделать так, чтобы подорвать всеобщую уверенность, что король проводит умеренную политику. В мае, чтобы ускорить разрешение кризиса, который стоил Страффорду жизни, он раскрыл информацию, переданную ему Горингом об армейском заговоре. В июне, чтобы отвлечь внимание от религиозных споров своих коллег, поддерживал интерес к заговору частыми сообщениями из комитета, который был создан для его расследования.
8 июня Натаниэл Фьенн, сын лорда Сэя, сообщил несколько шокирующих подробностей. Сэр Уильям Бальфур, заместитель коменданта Тауэра, показал, что во время подготовки заговора пять недель назад Страффорд предложил ему 20 тысяч фунтов для организации своего побега. В то же самое время полковник Горинг, комендант Портсмута, признал, что двор предпринимал попытки передать Джермину пост коменданта Портсмута, предположительно с целью позволить французским кораблям с солдатами на борту захватить город. Он намекнул, что генеральный комиссар Уилмот принимал непосредственное участие в этом деле. Выслушав эти разоблачения комитета, Уилмот и Джордж Дигби заявили, что эти обвинения беспочвенны. Они потребовали более веских доказательств, чем простой пересказ слов Горинга. Члены палаты криками с мест заставили их замолчать. Лентал, беспомощный спикер в буйной палате, напрасно взывал к порядку, но его голоса не было слышно в страшном гомоне. Сумерки сгущались, и он едва мог видеть, кто поднялся и требовал слова. Кто-то отправился за свечами. Другие кричали им вослед «Не надо!», так как дебаты были близки к завершению. Двое парламентариев все же принесли свечи. Подобное необычное поведение напомнило членам палаты об их достоинстве; большинство проголосовало за то, чтобы этих людей заключили в Тауэр за нарушение распорядка, и спикер на этом закрыл заседание.
Разразился ожидаемый кризис, и появившийся вновь слух о заговоре в армии помешал королю в проведении его политики, как и надеялся Пим. Идя навстречу экстремистам, дебаты в палате общин по вопросу о принятии билля о корнях и ветвях продолжились, и сэр Симондс Дьюис попытался доказать, основывая свой вывод на тексте древнегреческого манускрипта, сохранившегося в личной библиотеке короля, что апостол Павел, обращаясь к Титу и Тимофею, не называл их епископами. Это слово – вставка более позднего происхождения. Но в центре внимания были другие темы. Это были утверждения и возражения Горинга, Уилмота и Дигби. Способный полемист Дигби был в своих действиях, к сожалению, импульсивен и несдержан. Возможно, из-за тщеславия, которым отличался, но, вероятней всего, в качестве средства пропаганды против партии Пима он выбрал именно этот момент для опубликования своей замечательной речи, произнесенной в защиту Страффорда. Это было прямым нарушением правил, так как для этого требовалось разрешение парламента, и Дигби мог бы оказаться за это в Тауэре, если бы не мгновенное решение короля возвести его в пэры. Пим не осмелился бы выступить против пэра, иначе раскол с лордами только усилился бы.
Кризис не был преодолен. 14 июня граф Нортумберленд неожиданно изменил королю. Граф был другом Страффорда, и, возможно, ко всем тем унижениям, которые он перенес, добавилось презрение к королю за то, что он бросил в беде своего верного слугу, и все это вкупе настроило Нортумберленда против двора. Семейные и личные связи ускорили, возможно, его решение. Он действительно мог чувств