Эти уступки были недостаточны для Пима, у него сохранялись подозрения по поводу будущих намерений короля. На совещании в палате лордов он добился от них поддержки своего требования – отныне все назначения в домашнем хозяйстве королевы и ее детей должны согласовываться с парламентом. В то же время он вновь подчеркнул необходимость удаления всех католиков из ее свиты и высылки Россетти. Король, который уже разрешил парламенту допросить духовника королевы отца Филиппа по делу об армейском заговоре, продолжил свою политику умиротворения, согласившись на высылку из страны Россетти. Король и королева пришли проводить папского посланника, а венецианский посол со своими слугами сопроводил его на корабль, чтобы защитить от возможных нападений простолюдинов. Это было триумфом протестантизма; в опубликованном спустя несколько дней парламентском манифесте король заявил о своем намерении вернуть курфюрсту его законное наследство.
В начале июля королю подали на подпись Билль об отмене прерогативных судов. Он просил дать ему 48 часов на размышление, за это время он хотел узнать мнение парламента и лондонцев, но по этому вопросу большинство в обеих палатах придерживалось единого мнения. На третий день он принял билль, тем самым покончив с прямой судебной властью короны.
Интерес к армейскому заговору ослабевал, хотя Пим весь июль вел допросы офицеров, причастных к нему, чтобы ни у палаты общин, ни у лондонцев не пропало ощущение нависшей угрозы. Прибыл новый французский посол, и его встретили король и королева. В частной беседе с ним они провели четыре часа, и это обстоятельство вызвало различные толки. Королева объявила о своем намерении поехать в Спа поправить здоровье, возможно вместе со своей матерью, чей отъезд постоянно откладывался и теперь был намечен не позднее августа. Палата общин возражала против этого и настаивала на необходимости выслушать лечащего врача королевы. Даже на эту беспрецедентную наглость король никак не ответил и дал свое согласие. Сэр Теодор де Майерн удовлетворил вульгарное любопытство членов палаты, рассказав об утренних слезах королевы, об искривлении ее позвоночника и сыпи на верхней губе. Присутствующие не были удовлетворены ответом, они задали дополнительные вопросы о ее личных счетах и проявили беспокойство по поводу безопасности ее драгоценностей, они не хотели, чтобы королева взяла их с собой за границу. После этого королева отменила свое решение о поездке, поняв, какую тревогу она вызывает у подданных ее мужа. На самом деле она хотела взять с собой драгоценности, чтобы заложить их, и путешествие потеряло бы свой смысл, если бы она отправилась с пустыми руками.
Всеобщая подозрительность в отношении католиков в Лондоне продолжала только нарастать. За отцом Уильямом Уордом, священником из Дуэ, была установлена слежка, а затем он предстал перед судом. Второй священник, отец Кутберт Грин, который состоял при венецианском после, был лишен дипломатической неприкосновенности. Оба они были приговорены к повешению и четвертованию. Венецианский посол решительно заявил, что никому не позволено нарушать дипломатические права Светлейшей республики; ему удалось спасти отца Грина, несмотря на агрессивное поведение секретаря Вейна, который принялся поучать короля при всех, что нельзя прощать священника ни под каким предлогом. Вейн, потерявший надежду на благосклонность короля, стал рупором своих друзей в палате общин. У отца Уорда не было никого, кто смог бы заступиться за него. Король не мог вмешаться после случая с отцом Гудманом, произошедшего полгода назад. Поступить так во второй раз – это было бы уже слишком. Священник был уже в преклонном возрасте, и ему предложили отказаться от католических заблуждений, в обмен на это ему обещали казнить его менее мучительным способом. Но он оставался непреклонным и умер мужественно, поразив своим поведением даже лондонцев.
Король продолжал свою политику примирения. Когда вспыльчивый граф Пемброк, занимавший должность лорда-камергера, нанес пощечину глупому лорду Малтраверсу во время спора, король сместил его и назначил на его место пуританина графа Эссекского. Это назначение было очередным шагом Карла, означавшим его поддержку всех умеренных людей. На исходе лета, когда критики короля замолчали, ему уже начали приписывать намерение ввести в свой Тайный совет не только лорда Сэя и Брука, но и Пима, Хэмпдена и Хоулса.
Все надежды короля сосредоточились на Шотландии. На протяжении последних девяти месяцев Гамильтон пытался снискать расположение Аргайла, кое-что у него, несомненно, получилось, когда Карл прибыл в Эдинбург собственной персоной. Роутс, тяжело болевший последние недели и вынужденный отправиться в Ричмонд отдохнуть и подышать целебным деревенским воздухом, был твердо уверен, что сумел создать партию сторонников короля. В целом Карл имел возможность получить поддержку в Шотландии от той или иной группы государственных деятелей. Он даже лелеял идею объединить вооруженные силы шотландцев на Севере с английскими войсками, находившимися там, чтобы создать эффективную армию на его службе. Имея подобное намерение, он послал двух офицеров, Уильяма Легге и Даниела О'Нила, на Север с тайным заданием проверить лояльность офицеров и выяснить их намерения.
Пиму, со своей стороны, с большим трудом удавалось поддерживать связи с шотландцами. «Наш брат Шотландия», чьи чувства были столь дружественными зимой, со временем остыл, и Пим, сталкиваясь со многими опасностями, в том числе с ослаблением его большинства в парламенте, должен был восстановить свою дружбу с шотландцами, демонстрируя им свою решимость бороться с епископатом. В начале августа 13 епископов были обвинены, что поддерживали продолжение заседаний Короткого парламента после его роспуска. Подобное решение могло помочь восстановлению доверия между палатой общин и ковенантерами; к сожалению, оно разгневало палату лордов, большинство которых все больше возмущалось притязаниями партии Пима в палате общин. Задача объединить все разрозненные силы против короля – лордов, палату общин, ковенантеров и английских протестантов – становилась все более проблематичной по мере дальнейшего развития сложной ситуации. Карл, который с удовлетворением наблюдал за разногласиями между лордами и палатой общин, в то же время покупал себе поддержку и получал деньги от продажи новых титулов. Стоимость возведения в баронетское достоинство упала в июле с 400 фунтов до 350. 19 новых баронетов появилось в июле, 24 – за первые две недели августа. Благодеяния за сравнительно умеренную плату пролились на тех, кто мог пригодиться. Король был завален различными делами и в некоторых случаях просто терялся; так, однажды, увидев на своем пути коленопреклоненного просителя, он сильно удивил его, когда сразу же даровал ему титул рыцаря.
Вся эта бурная деятельность беспокоила Пима. В последний момент он предпринял попытку вопрепятствовать королю отправиться в поездку, которая была окончательно намечена на 10 августа. Небольшая толпа собралась поблизости от Вестминстера, когда утром этого дня король направлялся в парламент, чтобы дать свое согласие на принятие следующей партии законопроектов. Люди окружили его, сидевшего на коне, но он не остановился и продолжил свой путь, заметив только с ноткой иронии в голосе, что рад такому почтению, которое ему оказывают в обоих его королевствах.
В полдень этого дня началось его путешествие в Шотландию. Он взял с собой своего племянника-курфюрста, в чьих интересах намеревался просить шотландский парламент разрешить ему набрать армию и возглавить ее. Он оставил королеву в Отлэндсе, снабдив ее инструкциями для передачи своим друзьям по противодействию Пиму во время следующей сессии парламента. Король был полон надежд, что в его судьбе в эту осень произойдет перелом. Его собственные проблемы, хотя и тяжелые, были, по крайней мере, не более серьезными, чем год назад. Более того, после казни Страффорда и заключения мира с Шотландией исчезли две причины споров между ним и его подданными. Король надеялся в следующие месяцы склонить ковенантеров на свою сторону, расширить и углубить брешь между палатой общин и палатой лордов в Англии и заполучить, не важно откуда – из Ирландии, Англии или Шотландии – ударные военные части и держать их в резерве, он хотел иметь их на случай новых волнений в Лондоне, а также задействовать их против своих врагов.
Для достижения первой из этих целей Карл надеялся на свой опыт и способность договариваться со своими соотечественниками в Эдинбурге. Что касается реализации последующих намерений, то он полагался отчасти на помощь королевы. Она дожна была использовать все свое влияние и очарование в общении с теми членами палаты лордов, которые могли бы помочь ее мужу. И ей предстояло также постараться наладить контакты с молодыми беззаботными дворянами, которые до сих пор пренебрегали исполнением своего политического долга. Ей предстояло убедить их в том, что для них – дело чести посещать заседания парламента на следующей сессии, защищать достоинство их палаты лордов против посягательств палаты общин и следовать в русле политики их короля.
Роль королевы в политике на этом не заканчивалась. Она должна была поддерживать связь с армейскими офицерами, верными королю, особенно теперь, когда происходило расформирование армии. Было необходимо сохранить основной костяк военных, которые еще могли послужить королю.
При наличии стольких направлений в политике короля и стольких дел, которые требовалось держать в секрете, Карл понял, что ему нужны люди, которым он мог бы доверять. Он был вынужден взять с собой в Шотландию секретаря Вейна, но предупредил всех, что с ним можно поддерживать связь через его кузена Леннокса, которого сделал герцогом Ричмондским. В Англии он особенно доверял – и это было оправдано – Эдуарду Николасу, который показал свою исключительную преданность с тех пор, как полтора года назад, весной 1640 г., стал секретарем Военного совета. В эти опасные недели своего отсутствия Карл поручил Николасу наблюдение за действиями своих врагов и был готов принять любой его существенный совет.