Его письмо не имело никакой связи с «инцидентом», оно касалось других, более ранних событий.
Тем не менее это не помешало Мюррею процитировать двусмысленные фразы из этого письма, которые якобы поощряли заговорщиков. Он ловко использовал их, чтобы отвлечь внимание от себя и своих друзей и все подозрения сосредоточить на Монтрозе.
По всему Эдинбургу мгновенно распространилась весть, что Монтроз предлагал перерезать глотку Гамильтону и Аргайлу, захватить Эдинбургский замок для короля и утвердить в Шотландии его власть силой оружия. На явную абсурдность этой истории не обратили внимания не только враги короля, но и его друзья. Представление о Монтрозе – зачинщике кровавых заговоров в интересах своего суверена – как нельзя лучше подходило ковенантерам, стремившимся дискредитировать роялистов. Но раз уж он оказался в поле зрения общества, то стал служить козлом отпущения для тех роялистов, которые действительно разрабатывали подрывные планы. Кокрейн, Кроуфорд, Уилл Мюррей стали в представлении простого народа обыкновенными исполнителями и второстепенными фигурами в «инциденте», главным организатором которого был Монтроз.
Этот перенос ответственности на других людей спас заговорщиков от более опасных последствий их глупости, но не предоставил королю возможности сформировать роялистскую партию в Шотландии. Умеренные политики, не доверявшие ковенантерам, теперь имели повод не доверять также и королю.
Грозовые тучи так же, как и в Шотландии, сгустились над его головой и в Англии. Преданный Николас, потрясенный шокирующими версиями «инцидента», которые молва разнесла по всей Англии, из Вестминстера умолял короля прислать ему четкие разъяснения относительно того, что произошло, чтобы можно было сделать официальное заявление и заставить клеветников замолчать. Но Карл не послал ему никакого объяснения, потому что ему нечего было объяснять.
Пим и его соратники все это время тщательно следили за малым двором королевы в Отлэндсе. Начиная с августа они пытались догадаться по ее часто менявшемуся настроению, какие надежды и страхи обуревают короля. Постоянный комитет палаты общин первоначально с невозмутимостью воспринял известие, что ковенантеры все еще имеют под ружьем 4 тысячи человек, но, когда они узнали, что королева довольна этим, у них вытянулись лица, и они начали подозревать, что между королем и Лесли имеется тайное соглашение. Они приободрились, когда мимолетная радость королевы испарилась: она расстроилась, услышав, что король не добился своего при назначении нового канцлера, и разразилась горькими слезами при известии об «инциденте».
У нее были обоснованные причины для беспокойства. Какие бы заговоры она ни поддерживала ни в прошлом, ни в настоящее время от имени короля, она была сама объектом заговора. Лорд Ньюпорт, констебль Тауэра, в апреле заявил о своем намерении отрубить Страффорду голову по собственному приказу, и с тех пор он увеличил численность гарнизона Тауэра. И допустил еще одно неосмотрительное опасное высказывание: обедая с лордом Холландом в Кенсингтоне, он заметил, что, в случае если король предпримет какие-либо угрожающие действия, королева и ее дети будут немедленно взяты в заложники.
Внимание врагов короля в данный момент сосредоточивалось на его действиях в Шотландии и на поведении его жены в Англии. Они на время забыли о неспокойной обстановке в Ирландии. Они доверяли сильным и уверенным в себе людям, тем англичанам и ирландцам, которые помогли им уничтожить Страффорда и контролировали ситуацию в стране. Но не оценили мощь тех дремлющих сил, которых смерть Страффорда и последующая политика привела в движение. Они не оценили две вещи. Во-первых, армия Страффорда, даже распущенная, все еще представляла опасность, потому что семь или восемь тысяч оказавшихся не у дел людей в такой небольшой стране – это явная угроза ее стабильности. Во-вторых, армия Страффорда была не единственной скрытой силой в Ирландии.
Страффорд, который истово верил в закон и порядок, в 1639 г. отверг опасное предложение графа Антрима прибегнуть к помощи ирландского клана Макдоннеллов в борьбе короля против партии ковенантеров. Он укрепил и увеличил численность ирландской армии, так как это давало ему возможность сдерживать разгул диких, никому не подчинявшихся сил и предоставлять им возможность получить почетное положение и законный заработок. Части этой профессиональной армии, разбросанные по всей стране, были своего рода закваской для формирования ирландских отрядов, с которыми они могли поделиться своим опытом и оружием. Расформированная армия Страффорда сделала то, для предотвращения чего и была создана, – передала оружие и военный опыт «диким ирландцам».
План графа Антрима был смешон, потому что он сам был смешной фигурой. Но этого нельзя было сказать о его людях. Действуя в составе небольших отрядов под командованием мало кому известных вождей, Макдоннеллы проявили свой бойцовский характер. Такими же были их соседи – кланы О'Нил в Ольстере, О'Бернс в Уиклоу, О'Рейлис в Каване, О'Грэдис в Крэле и другие. На протяжении последних сорока лет их набеги пытались сдерживать, но они не прекратились. Объединенные католической верой, ирландским языком и острым чувством совершавшейся несправедливости, эти разрозненные отряды были потенциально опасны.
Король не мог забыть план Антрима. Летом 1641 г. он общался с молодым ирландским вождем сэром Филимом О'Нилом, которого Антрим собирался сделать своим помощником. Филим О'Нил провел этим летом в своем доме несколько собраний джентри Ольстера. Другие лорды на севере Ирландии, Мак-Магон и Макгир, были заняты набором рекрутов. Набранное ими войско, как они говорили, предназначалось для отправки в Испанию. Король и О'Нил обменялись несколькими посланиями. Но со стороны короля это была одна из многочисленных попыток обрести союзников для поддержки его пошатнувшейся власти. Если парламент знал и понимал ничтожно мало об Ирландии, то Карл знал и понимал еще меньше. Что касается Джона Пима, то он хотел разобраться в ирландской политике только с одной целью – уничтожить Страффорда. Для Карла Ирландия всегда была всего лишь источником его доходов, а теперь еще и военной силы. Никто не видел, что ирландский народ доведен до отчаяния, и если он возьмется за оружие, то сложит его не скоро.
Когда быд повергнут Страффорд, а Уэндсфорд умер, правительство страны, хотя и чужое для ирландцев, но отчасти представлявшее их интересы, прекратило свою деятельность. Та партия во власти в Англии, которая убила Страффорда, теперь поддержала авантюрных англичан и шотландцев, праздновавших свой триумф. Это были переселенцы, ненасытные в своем алчном стремлении захватить как можно больше ирландской земли, не признававшие никаких прав местных ирландцев, стоявших, как им казалось, у них на пути. Страффорд напрасно старался убедить короля поставить на его место человека, кто хотя бы немного разбирался в ирландском вопросе и уважал бы права самих ирландцев. Знаменательно, что он назвал двух кандитатов, которые оба имели нормандско-ирландских предков, – лорда Диллона и графа Ормонда. Король не смог последовать его совету. С одобрения парламента были назначены временно два лорда-судьи – сэр Джон Борлас и сэр Уильям Парсонс, которые следовали только своей точке зрения.
Господство партии пуритан в английском парламенте и повторное восстановление его власти над ирландским парламентом означало, что идеология крайнего протестантизма может быть в любой момент насильственно ввведена в Ирландии со всеми сопутствующими уголовными законами против католиков и полным искоренением их религии.
Перед лицом столь великой угрозы их стране, их религии, самой их жизни у народа, который все еще не потерял своего боевого духа, еще не был покоренным и превышал по численности пришельцев, был единственно возможный ответ. Ничто и никто осенью 1641 г. не мог предотвратить восстание в Ирландии. Оно не было похоже ни на одно из тех восстаний, о которых король знал, как, например, в Шотландии, с ее организованным протестом. Оно было стихийным взрывом, движением, во главе которого на протяжении всех десяти лет не появилось ни одного лидера, который мог бы полностью возглавить его.
В Дублине, в ночь на 22 октября, Оуэн О'Конолли, не совсем трезвый, постучал в дверь Уильяма Парсонса и объявил, что завтра, в субботний рыночный день, отряд ирландцев под командованием лордов Мак-Магона и Макгира захватит Дублин. Парсонс в эту же ночь арестовал Мак-Магона дома, но Макгир был предупрежден и бежал; на следующее утро его обнаружили спрятавшимся в курятнике на окраине города. Городские ворота были сразу же закрыты и базар отменен. Весь день, вплоть до глубокой ночи, Парсонс и члены совета допрашивали заключенных. Двое молодых людей вели себя дерзко и вызывающе; зная, что захват Дублина был всего лишь частью более обширного плана, они с надеждой ждали известия, которое вполне могло прийти еще вечером. Но оно пришло в полночь, когда обеспокоенный совет все еще продолжал заседать. Это была первая из многих ужасающих вестей, которые обрушились на Дублин, посеяв тревогу и ужас. Люди клана О'Нил окружили замок, где находились жена и дети лорда Блейни, и осадили замок Монахан, гарнизоном которого командовал лорд, старый валлийский воин. В Восточном Ольстере повстанцы жгли фермы и сгоняли поселенцев с насиженных мест. Они захватили Ньюри и угрожали Белфасту. На вершинах холмов зажигались сигнальные костры, которые передавали весть о восстании и призывали соотечественников к оружию. В то время как правительство находилось в нерешительности, не зная, что предпринять, а поселенцы продолжали спасаться бегством, клан О'Нил собирал силы. Огромное войско, по приблизительной оценке в 20 тысяч человек, устремилось к Дроэде. Белфаст был уже отрезан.
Король, как обычно, играл в гольф в Лейте, когда 27 октября ему впервые сообщили о событиях в Ирландии. Подобно сэру Фрэнсису Дрейку, но только в иной ситуации, он прекратил игру. Позже в этот день он представил это чрезвычайное сообщение шотландскому парламенту.