л расположен верить хорошим новостям, что отныне он может полагаться на помощь ковенантеров в его борьбе с английским парламентом.
Внешняя видимость всегда легко вводила короля в заблуждение. В своей родной стране его манеры и увлеченность гольфом, его симпатия к слугам-шотландцам и шотландским шуткам заставляли его ошибочно считать, что он снова оказался дома. И это убеждение, несмотря на имевшиеся расхождения во мнениях с его соотечественниками, давало ему уверенность, что в минуту опасности они непременно встанут на его защиту. Английские посланники парламента при его дворе в Холируде с их тонкими южными голосами и скованными английскими манерами, столь отличные от суровых страстных шотландцев, казались иностранцами, которые никому не доверяли и которым было нельзя доверять. Во второй раз за два года король сделал ставку на силу национальных предрассудков. В 1640 г. он был уверен, что англичане защитят его от шотландцев, в 1641 г. верил, что шотландцы встанут все как один и защитят его от англичан.
Он ошибался. Джон Хэмпден, Филип Стэплтон и все остальные могут не понимать шотландских шуток, даже с трудом могут понимать шотландский английский, но общность интересов между ними и ковенантерами была существенным фактором. Общности же интересов между королем и ковенантерами вообще не существовало. Никто не знал этого лучше, чем Аргайл, и ни один человек не знал лучше, чем Аргайл, каким образом следует воспользоваться любым и внезапным изменением в политике короля. Карл поручил ему защищать Северную, горную, Шотландию и Гебридские острова от возможного нападения со стороны ирландских повстанцев, и для Аргайла эта обязанность в будущем оказалась очень полезной.
17 ноября король, находившийся в бодром расположении духа, объявил перерыв в заседании шотландского парламента. Сэр Томас Хоуп произнес благодарственные слова: «Довольный король покидает довольную страну». Вечером того дня Карл устроил торжественный обед для лордов в Холируде, и в завершение его прозвучали праздничные залпы замковых орудий. На следующий день он покинул свою столицу Эдинбург, чтобы заняться решением накопившихся в Вестминстере проблем.
В первый день своего пути он получил письмо от Николаса, предупреждавшее об ожидавшей его Ремонстрации. Но Карл был уверен, что его друзья в палате общин смогут предотвратить его принятие. Он был уверен во всем. Верил, что все худшее уже позади, что он привлек на свою сторону шотландцев и находится на полпути к разгрому Пима. Когда Николас сообщал ему об интригах врагов, одновременно он узнавал и об истинном положении дел. Жители Лондона уже начали уставать от постоянных претензий и требований палаты общин и проявляли недовольство деятельностью крайне правых пуритан. Для большинства из них религия протестантизма была формой общественной дисциплины, а не только верой. Они наблюдали со все большим раздражением, как вокруг самозваных проповедников, стоявших на каждом углу и толковавших по своему усмотрению Священное Писание, складываются объединения верующих, свободных от угрозы преследования и решений церковных судов. Многие проповедники были представителями простого люда – это были башмачники и лоточники-продавцы Чипсайда, мастеровые, делавшие пуговицы, среди которых были и женщины. Часто они переходили непосредственно к критике социального строя и призывали к покаянию. При виде всего этого сторонники религиозной реформации явно охладели к своей идее. Пуритане теряли влияние. При выборе нового лорд-мэра горожане под давлением сторонников короля остановили свой выбор на роялисте олдермене Генри Гарни. В его поддержку на улицы вышло множество людей.
Против брошенного ему со стороны роялистов вызова Пим боролся с помощью двух средств – слухов и клеветы. Он поощрял любую небылицу о заговоре, с помощью которой можно было дискредитировать королевских друзей и показать их связь с опасными папистами и ирландцами. Томас Биль, портной, потчевал палату общин несколько дней подробностями заговора, о котором случайно узнал, он клялся и божился, что готовится массовое убийство членов парламента.
Сэр Уолтер Эрл, депутат от Хемпшира, сообщал из своего графства, что королева в Отлэндсе и полковник Горинг в Портсмуте очень часто обмениваются письмами. Горинг, как утверждали местные жители, направил на город пушки, но никак не защитил его со стороны моря, будто ожидал высадку иностранных войск. По слухам, «паписты и радостные клирики воодушевлены более чем когда-либо». Но все эти подробности не имели смысла, потому что Горинг среди всех заговорщиков, с которыми переписывалась королева, был столь отчаянным лжецом, что смог бы опровергнуть любое в отношении него обвинение. Он появился в палате общин и привел столь убедительное объяснение своих действий, что ему позволили уйти без всяких последствий, да еще и поблагодарили за лояльность к ним.
Гораздо более опасные для королевского престижа разоблачения появились позже, в конце месяца, касавшиеся тайных планов короля по использованию северной армии против парламента прошлым летом. После расследования, проведенного комитетом палаты общин, сэр Джон Коньерс открыто заявил, что майор Дэниел О'Нил – причем все присутствовавшие обратили внимание на его фамилию – секретно посетил его летом, выполняя поручение короля, и попытался при помощи скрытых угроз и шантажа вынудить согласиться начать марш на Лондон, чтобы свергнуть парламент.
Тем временем король подъезжал к Лондону, миновав Норталлертон, Йорк и Донкастер на Большой Северной дороге, соединявшей Шотландию с Англией. В пути, 19 ноября, он встретил 41-й день своего рождения, но передвигался слишком быстро, чтобы уделить достаточно времени для торжественной церемонии. Жители зажиточной мирной местности, через которую он проезжал, приветливо встречали его. Новости из Ирландии едва ли дошли до них. Но к западу от Пеннинских гор, на побережье Ланкашира, в Уэльсе, в районе древней дороги Уотлинг-стрит, шедшей из Честера в Лондон, и далее в южном направлении в Девон и Сомерсет, последние новости распространились быстро. Первые беженцы, жены состоятельных поселенцев и чиновники из Дублина, нагруженные сундуками с домашним скарбом, рассказывавшие ужасные истории, выгрузились в Честере и Бристоле. Моряки из южных ирландских портов, возвращавшиеся в Глостер, Барнстапл, Майнхед, приносили с собой новости, которые быстро распространялись вверх по долине Северна. Из Честера известия, приходившие из Дублина, расходились по Мидлендсу и приграничным областям Уэльса. Корабли из Белфаста и Лондондерри несли печальную весть в Ливерпуль и Уайтхейвен, а оттуда – в Карлайл, затем в Эйр, Ирвайн и Думбартон и далее по всей равнинной Шотландии.
Молва разносила слухи о папистско-ирландско-испанском заговоре. В Северном Уэльсе содрогались от ужаса при известии о якобы имевшем место заговоре захватить замок Конвей. Леди Бриллиана Харлей, проживавшая в окрестностях Херефорда, по приказу своего мужа укрепила его замок Брэмптон-Брайен на случай возможной осады. Гонцы из Киддерминстера предупредили жителей Бридгнорта, что вторжение возможно в ближайшие часы, и они, как в дни Великой армады, зажгли на холме сигнальный маяк, потратив на это довольно много угля.
Все эти новости, непонятные и тревожные, порождали у людей страхи и сомнения. В Вестминстере получали более определенные известия из правительственных писем, шедших потоком из Дублина. В них были требования прислать 10 тысяч солдат, денег и оружие… О'Нил приближался к Дроэде, Макгир возглавил своих людей и двигался к Лондондерри, О'Бёрнс был уже в Уиклоу, О'Рили – в Каване. Мирные ирландские джентри предоставляли им убежище и оружие и сами неожиданно напали на своих английских соседей. Постепенно совет в Дублине пришел к пониманию, что это было заранее спланированное восстание.
В Манстере события были восприняты как удар грома среди ясного неба. Лорд Корк со своими четырьмя старшими сыновьями начал лихорадочно запасаться оружием и собирать слуг для защиты своей добытой нечестным путем собственности. Злобно торжествовавший после падения Страффорда престарелый лорд Корк не мог всерьез поверить, что мятеж ирландцев потревожит его уже на склоне лет. Он узнал о новости, пришедшей из Ольстера, когда сидел за праздничным столом в замке Лайонс вместе со своим любимым сыном лордом Брогхилом, который привез домой свою нареченую. Внезапно появившийся в зале испуганный гонец из Дублина сообщил о том, что произошло в Ольстере. А ведь лорд уже видел каких-то собиравшихся в деревнях вооруженных фермеров и встречал какие-то отряды на дорогах по пути сюда. Он уже слышал, как вслед ему летели странные угрозы, видел блеск оружия в свете факелов и что-то очень похожее на знамена в руках людей.
Среди гостей лорда Корка был ирландец лорд Маскерри. Он только посмеялся над словами гонца, сказав, что некоторые люди оказались настолько трусливы, что испугались крестьян, идущих на рынок. Семейство Бойлс наслаждалось своей обманчивой безопасностью несколько дольше, приняв точку зрения Маскерри. Как оказалось, он сам был одним из вождей мятежников, когда несколько дней спустя восстание вспыхнуло в Манстере.
Лорд-президент Манстера, ветеран многих войн сэр Уильям Леджер, высказался внятно и просто. Он в гневе писал в Дублин, что ему было бы достаточно одного кавалерийского полка, присланного из столицы, чтобы разогнать эту «банду жуликов и оборванцев». Лорды-судьи в Дублине не прислали никакой кавалерии, они и новости сообщали не всегда. Дороги между Дублином и южными областями страны были перерезаны инсургентами. Поселенцы, бросая свои фермы, бежали, охваченные ужасом, в Килкенни. Каждый человек, каждая местность боролись в одиночку. У правительства не было войск для подавления восстания, а офицеры разогнанной армии Страффорда присоединились к повстанцам.
В то время как лорды-судьи в Дублине стенали о необходимости помочь своим друзьям в английском парламенте, ирландско-нормандские землевладельцы, лорды английского пейла, который некогда был бастионом английских поселенцев, противостоявший ирландскому югу и западу, вели себя подозрительным образом. Агрессивная политика английских поселенцев на протяжении последних пятидесяти лет привела к тому, что католическая ирландско-нормандская аристократия сблизилась с ирландскими родовитыми дворянами. Теперь, когда пришло время испытаний, если они немедленно не присоединятся к восставшим, то в результате рокового промедления помогут правительству удержаться во власти. В то время как фермерские хозяйства в Ольстере сгорали дотла в пламени пожаров, а банды грабителей похищали скот и сжигали амбары поселенцев, лорды пейла направили письмо королю с нижайшей просьбой обезопасить в будущем земли ирландцев и не позволить им стать жертвой «причуд и странностей» английского закона. Это была очень важная просьба, но вовсе не означало в представлении официального Дублина и английского парламента, что лорды пейла были готовы защищать закон, порядок и существующее правительство от восставших.