пиющее невежество в этом вопросе. В словаре Павленкова{747} (изд. Larousse) было приведено слово «зузя» (имелась в виду мезуза) и давалось объяснение: «иудейская божница, стоящая возле двери»… В энциклопедическом справочнике о России, изданном царским Географическим обществом, в 13-м томе, посвященном Белоруссии, была опубликована статья о евреях. Авторы статьи – проф. Довнар-Запольский{748}, известный русский историк, основатель киевского коммерческого института, и Беляев, лектор Дерптского университета. В этой статье имелось множество курьезов, домыслов и глупостей, которые были расценены мною как «грубое невежество, прикрытое псевдонаучной фразеологией». Помимо рассказа о «ребе, живущем в городке Сталин и имеющем большое влияние», в котором упоминались два класса евреев, «асидимы» (хасиды) и «миснахадимы» (миснагеды), там говорилось о еврейских праздниках: «Самый важный их праздник – это праздник Суккот, десятый день этого праздника называется Судный день…» Я объяснил приятелям источники ошибок профессоров, как в отношении странной транскрипции «хасидов» и «миснагедов», так и в отношении истории о еврейских праздниках. Все это излагалось по «строго научным» источникам; с одной стороны – упоминание слова «хасиды» («праведные») в Первой книге Маккавеев (2:41) в греческом написании, затем – предположение, что им – это неотъемлемая часть слова, а не окончание множественного числа; и наконец – мнение школы «библейской критики» Вельхаузена{749} о том, что Судный день восходит к упомянутому в книге Нехемии (9:1) посту… Так вот и скакали уважаемые ученые мужи с помощью новейшей «научной литературы» – от времен Нехемии к временам «ребе из Сталина». Эти мои комментарии, как мне потом рассказали, были напечатаны в чьем-то фельетоне «Путевые заметки по Швейцарии» (или что-то в этом роде), в котором фигурировала беседа с «евреем-ученым» в Швейцарии. Я ни разу не видел этот фельетон, но когда я рассказывал об этом в 1918 году одному известному российскому историку, преподавателю Петроградского университета, он сказал мне, что читал этот фельетон в какой-то газете, и добавил: «Он не произвел на меня никакого впечатления. Невежество царит зачастую даже в более знакомых нам областях науки. Вспомнить хотя бы про Рюрика и его братьев – Синеуса и Трувора. Даже в новейших учебниках (например, в учебнике издания 1915 года) эта история рассказывается так же, как в летописи. И вот приходит ученый, немецкий ученый, профессор из Грайфсвальда, и доказывает, что «Синеус» и «Трувор» – это не что иное, как искаженные древненорманские слова Sine Aus = Sein Haus, Tru Wer = Treue Wehr, означающие: «его семья» и «верная дружина»… Автор летописи не знал значения этих слов и решил, что это братья Рюрика, а поскольку не нашел никаких других упоминаний о них, сделал вывод, что они сразу умерли…
Дело Бейлиса взбудоражило общественность, все находились в напряжении, наблюдали за допросом свидетелей и внимательно следили за всем этим фарсом, лживость которого разоблачалась на глазах у всего мира. Оправдательный приговор Бейлису был встречен всеобщим ликованием. В Берне на следующий день, 27 октября 1913 года, в понедельник вечером, состоялось собрание всех еврейских студентов. С речью выступили два еврейских профессора – Лотмар и Рейхесберг{750}. Второй из них, профессор политэкономии, – российский еврей, социал-демократ, принявший швейцарское гражданство. Из числа студентов выступали сионисты, бундовцы (Рохкин) и представители других партий, а также «независимые ораторы», в том числе Эмануэль Ольсвангер{751} и я. Ольсвангер говорил о символичности «тернового венца», возложенного процессом Бейлиса на голову российского еврейства, и его речь произвела впечатление своим мистическим духом. Я решил немного охладить пыл «победных истин» и умерить пафос гражданского героизма присяжных, преувеличенного кое-кем из выступавших, и попробовал задаться вопросом о том, каков политический смысл этого процесса. Согласно российскому закону, сказал я, у евреев до настоящего времени имелась лишь одна сфера жизни, где они чувствовали себя в безопасности, – религиозная сфера. Еврейская религия признана законом и находится под его защитой. Власти всегда признавали еврейскую религию и считались с ней. Политическая подоплека дела Бейлиса состоит в том, чтобы создать еще один повод для гонений на евреев, вывести еврейскую религию из-под защиты закона. На это недвусмысленно намекал в Думе Замысловский{752}, один из «гражданских истцов» на процессе против Бейлиса. Суд присяжных пришел к компромиссному решению, признав, что Ющинский был замучен, но Бейлис невиновен. Цель подобного решения, на мой взгляд, была следующей: найти повод для гонений на всех евреев и при этом не запятнать своей репутации в глазах мирового «общественного мнения»! Я посоветовал не строить иллюзий в отношении будущего: «Нам следует ожидать, что преследования евреев усилятся». Начавшаяся вскоре волна гонений против российских евреев полностью подтвердила мой «прогноз».
Лотмар пригласил меня к себе после этого собрания и попросил поподробней объяснить сказанное; и хотя он признал, что «сказанное мной выглядит очень убедительно и логично», тем не менее, ему «не хотелось бы верить, что все так и будет…»
Помимо дела Бейлиса, имелись и другие проблемы, привлекавшие внимание еврейской студенческой общественности. Обособление еврейских студентов из России, языковой конфликт в диаспоре (иврит – идиш){753}, дебаты о языке преподавания в Технионе{754} и языковая война в Эрец-Исраэль{755}, разговоры про еврейский университет, который еврейские общественные деятели из России планировали создать за границей (в Швейцарии) и который должен был решить проблему высшего образования российской еврейской молодежи{756}. Они рассматривали этот план как «реальное» предложение, в отличие от «утопической идеи» создания еврейского университета в Иерусалиме. Я активно участвовал в обсуждениях этих вопросов. Аарон Сингаловский{757}, с которым я был немного знаком еще со времен нашего участия в движении сионистов-социалистов, активно выступал за объединение студентов из России. По его просьбе я составил обращение, которое в итоге ему не понравилось – чересчур академичное…
В Берне проходил День еврейских студентов, основными ораторами были Цви Аберсон и Александр Гольдштейн{758}. Меня впечатлила речь Аберсона, который остроумно и иронично говорил об организациях, которые по сути – еврейские, но при этом не допускают, чтобы их называли еврейскими; льстят Аману{759} – но закрывают двери, прежде чем к ним присоединится хоть один нееврей, хоть один представитель тех народов, которые притесняют евреев и закрывают перед ними двери университетов. Было в этом Дне еврейских студентов что-то от национальной демонстрации.
Примерно в то же время состоялось собрание бундовцев, на котором выступал проф. Герш{760} (известный бундовец из Женевы) и рассказывал о создании университета… в Швейцарии. Я первым начал дискуссию и в «академической» манере (имитируя стиль докладчика) показал, что единственно возможный путь развития университета – это наличие научных задач, тесно связанных с его расположением и местонахождением. «Университет для российских евреев в Швейцарии» неизбежно станет символом еврейской «оторванности»: отсталым в научном аспекте, убогим с социальной точки зрения и не имеющим никакой национальной ценности. Напротив, университет в Иерусалиме может занять почетное место в науке – окружающая реальность станет источником актуальных научных задач, благодаря чему появится почва для новых научных открытий и роста молодых талантов. Университет в Иерусалиме станет еврейским центром, поскольку реальность будет еврейской и социально-общественные проблемы тоже будут еврейскими. Герш (его партийное имя было Песах Либман) был впечатлен моими словами, покивал мне головой и ответил всего лишь одной фразой: он согласен со всем, что я говорю, и не может принять лишь основное допущение – что «Иерусалим – это еврейская реальность»… Я получил большое удовольствие, когда в 5707 (1947) году мне довелось пригласить проф. Герша на Всемирную конференцию по иудаике в Иерусалим. Придя ко мне в гости, он стал вспоминать о споре, имевшем место 34 года назад с «одним студентом-сионистом в Берне», пересказал мне мои собственные слова… и был потрясен, когда я ему напомнил, что тот «спорщик-сионист» – это тот самый человек, который пригласил его на Всемирную научную конференцию по иудаике в Иерусалиме.
Моим самым лучшим другом в Берне был Гриншпон. И он же привел меня в федерацию «Иврия»{761}. Помнится, меня выбрали ее председателем. Кроме Гриншпона, который был ее активистом, в работе этой организации принимали участие Ольсвангер, Брудный (Бар-Эли){762}, Арье Брамсон{763}, Крупник{764}, Гершон Штерн{765} и еще несколько молодых людей. Со многими из них у меня были очень хорошие дружеские отношения.
Мне нравился Арье Брамсон, двоюродный брат Л. М. Брамсона