уются полагаться на мою рекомендацию и выбрать его раввином.
Это было в среду вечером 15 ава (14 июля по юлианскому календарю). Я запомнил точную дату еще и потому, что на следующий день, в четверг 16 ава, 15 июля, был убит министр внутренних дел Плеве.
После субботы я поехал в Кременчуг. Обратился к главе общины, д-ру Аврааму-Яакову Фройденбергу, сионисту со стажем, члену «Бней Моше», который писал под псевдонимом Авраам-Яаков Хар-Сасон в альманахе «Кавверет» («Улей»), издаваемом Ахад ха-Амом, и выпустил год-два назад русскоязычный «Сионистский альманах», который произвел большое впечатление на сионистскую общественность. Он слыхал мое имя и даже знал все обстоятельства дела и принял меня холодно и весьма сдержанно. Однако письмо, его содержание и имена подписавших удивили его. Ему с трудом удалось скрыть свое изумление. После очень краткой беседы он предложил мне обратиться к господину Меирсону, человеку просвещенному, который закончил педагогический университет в Вильно, знает иврит, имеет общее образование и очень сведущ в иудаизме. «Господин Меирсон, – сказал Фройденберг, – получил сейчас моими стараниями право преподавать иврит и Закон Божий в средней школе, и это человек, который сможет осуществить реформы в образовании и в общине». Мы договорились, что через два часа я нанесу визит господину Меирсону, а он, Фройденберг, тем временем увидится с ним, поговорит и подготовит его к моему визиту. Я видел, что мое предложение по сути заинтересовало д-ра Фройденберга, но он хочет, чтобы оно было сделано Меирсону при его посредстве.
В 12.30 я был у господина Меирсона. Тот сразу же согласился. Ему было интересно посмотреть на мою доверенность. Мы поговорили о его обязанностях по проведению реформы образования в городе, когда он будет учителем Торы. По прошествии пяти недель, 28 элула (26 августа по юлианскому календарю), состоялись выборы раввина общины города Хорал, и господин Меирсон был выбран подавляющим большинством голосов. Меня во время выборов в городе не было. Еще в начале августа старый полицмейстер Лященко сообщил отцу и матери (под большим секретом), что мне нужно как можно скорее покинуть город: имеется «намерение» окружных властей и «рекомендации» арестовать меня и отправить в «места не столь отдаленные» административным порядком, по законам «чрезвычайного положения». На следующий же день я покинул Хорал. Вступление в должность господина Меирсона не состоялось. Когда он появился в городе, его пригласили домовладельцы из партии моего дяди и сообщили ему, что постараются сделать так, что у него будет мало доходов и много проблем. Он согласился взять несколько сотен рублей «отступных» и спокойно вернулся домой…
С дядей я не встречался шесть лет. В 1910 году я приезжал в гости к родителям и встретил его на улице. Он стоял. Протянул мне руку и сказал: «Давай помиримся! Забудем то, что было, и обновим нашу дружбу!» Я протянул ему руку. В тот же день после обеда он пришел ко мне. Это было чем-то из ряда вон выходящим. Он ни разу за долгие годы не приходил в наш дом: с тех пор как из-за меня стало известно о деятельности «Черного бюро»… Он задержался на целый час, пил чай и разговаривал со мной на общие темы, интересовался, продолжаю ли я заниматься историей Израиля. В течение всего разговора он обращался ко мне на «Вы»: «Вы знаете», «Вы помните», и все в таком духе. Это резало слух. Даже к отцу и матери он всегда обращался на «ты». На замечание матери ответил: «Бен-Циан стал теперь другим человеком, и мое отношение к нему теперь стало иным».
С исправником Назаренко я случайно увиделся в Полтаве. Через три года, причем именно в то время, когда полиция искала меня, мы столкнулись в переулке нос к носу.
– А, неужели это ты? А тебя ведь ищут!
– Сказано ведь в Новом Завете: ищите и обрящете! Если ищут, значит, обязательно найдут!
Он засмеялся:
– Надо надеяться, – махнул рукой и исчез.
Не позвал полицейского и не сообщил «куда следует».
Глава 17. Сионистская деятельность в Одессе(элул 5664 (1904) – 5665 (1905) год)
Я решил отправиться в Одессу, большой город мудрецов и писателей. Единственный университетский город в черте оседлости; в Одессе евреям разрешалось селиться, там была большая библиотека и много школ. К тому же Одесса стала центром сионистского возрождения российского еврейства. Там сейчас происходила острая и сложная внутренняя борьба СИОНИСТСКИХ течений.
За десять месяцев, что я пробыл дома, я скопил немного денег: ежемесячно я посылал брату в Гадяч от десяти до пятнадцати рублей, чтобы он возвратил мне их перед моей поездкой в Одессу. Я не хотел хранить деньги у себя, потому что опасался, что растрачу все на книжки. Итак, я решил покинуть город. Хотя словам старого полицмейстера я верил не до конца, но был согласен с тем, что на всякий случай мне стоит убраться подальше, особенно после того, как исправник пообещал мне «побеспокоиться о моем будущем». К тому же у меня были основания опасаться, что в городе найдется пара «доброжелателей», которые напомнят исправнику о его обещании. Сначала я поехал в Гадяч, где пробыл неделю и прочел лекцию в сионистской организации «Любящие Сион». Среди слушателей оказались мои друзья – экстерны из Прилук Гогиль и Хаймович, которые к тому времени получили свидетельства об окончании шести классов гимназии. Сейчас они готовились к экзаменам на аттестат зрелости, снимали на двоих две комнаты в Одессе на Базарной улице и предложили мне поселиться в той же квартире. Там есть еще одна маленькая комната, которую они готовы предоставить мне – когда я приеду в Одессу, я могу сразу ехать в ту квартиру. В Гадяче я встречался с сионистами-домовладельцами и членами организации «Мизрахи»{471}, в основном мы обсуждали проблему Уганды. Меня особенно впечатлили слова Элияху Цифроновича, писателя и маскила, который говорил, что евреи должны собрать все свои силы: силы разума, организационные и финансовые силы, – чтобы покинуть Россию в самое ближайшее время, пока не поздно. Все способы для этого хороши…
За две недели до Рош ха-Шана{472} я прибыл в Одессу и разместился у моих друзей. Нельзя было сказать, что мне предоставили не то, что обещали: комната действительно была маленькой. Кроме того, она оказалась проходной, и в нее почти не проникал свет. Тем не менее я устроился там и энергично взялся за учебу. Я решил начать систематически учить латынь, немецкий и математику, а также старославянский. По остальным предметам я был достаточно силен и полагал, что достаточно будет лишь регулярно просматривать их. Первой фразой в учебнике латыни Виноградова была такая: argentum metallum est («серебро – это металл»)… И помню, как надолго я задумался над ней. Я думал о том, что вся еврейская молодежь, которая покидает скамью бейт-мидраша, отходит от изучения Торы, от «шатров Бога», и входит в «шатры Яфета», в храм науки, тратит много времени на заучивание этого нехитрого предложения. Почему-то я решил тогда, что даже Бялик, поэзию которого я обожал, – он тоже некогда зазубривал эту фразу. Спустя годы я получил большое удовольствие, приведя в изумление Бялика сообщением о том, что он учил латынь по учебнику Виноградова и его, вероятно, удивила первая фраза учебника. Он спросил меня: «Когда я вам это рассказывал? Конечно, я зубрил и зубрил фразу: argentum metallum est!»
Как и в моем родном городе, в Одессе я посвящал все утренние часы чтению. Каждое утро я шел на другой конец города в городскую библиотеку, которая располагалась в красивом доме на Херсонской улице. Просторный зал, изобилие книг и хорошее освещение влекли меня туда. Я установил себе часы для дисциплин, которые я просматриваю, и для дисциплин, которые учу. В моем учебном плане были и гуманитарные предметы. Теперь вместо еврейской истории я уделял много времени изучению проблем эмиграции и поселенческого движения. В «ха-Шилоах» в то время как раз была опубликована статья Зеева Смилянского{473} «Обманчивый свет», в которой он пытался доказать, что нет надежды на массовое переселение, а все попытки решить еврейский вопрос путем массовой эмиграции и массового заселения новой территории – не что иное, как иллюзия. Аналогичным духом была пропитана и статья Членова «Сион и Африка на шестом конгрессе», опубликованная в русскоязычном сионистском ежемесячнике «Еврейская жизнь»{474}. Я решил самостоятельно изучить эти проблемы с помощью научной литературы. Я прочел перевод книги француза Леруа-Болье «Колонизация у современных народов»{475}, книги русского писателя Мижуева{476} про переселенцев и эмиграцию – и особенно внимательно читал про заселение русскими Сибири, критерии его успеха и причины неудач. Я помню, что на все аргументы Зеева Смилянского и Членова – что массовое переселение никогда не было успешным, и поэтому переселение не может решить еврейский вопрос, – у меня был только один довод: на это уже ответил Герцль в своей книге «Еврейское государство», сказав: «Несчастья евреев – это могучая сила, которая способна осуществить эмиграцию и массовое переселение». Разумеется, если умело использовать эту силу и грамотно направлять ее. Я сопротивлялся всем своим существом сионизму, не связанному с массовой эмиграцией и переселением. С каждым днем во мне крепло несогласие с идеями Ахад ха-Ама, которые завладели оппозиционными кругами в сионистском движении, называвшими себя «Сионисты Сиона».
Тем временем я продолжал свою сионистскую деятельность в Одессе. В одну из первых суббот после моего приезда в Одессу я пришел в сионистскую синагогу «Явне». К своему удивлению я обнаружил там полный двор молодежи, повсюду велись дискуссии об Уганде, территориализме, о практической работе в Эрец-Исраэль; о сионизме и социализме и о взаимоотношении между ними, о назначении князя Святополка-Мирского