Как я уже говорил, часть своей случайной «писательской зарплаты» я послал жене. Не помню, почему Тойблеру стало об этом известно, но как-то раз он сказал мне, что я поступаю неправильно. «Вы не получаете никакой помощи из дома, но это еще можно понять. Но когда вы, при ваших обстоятельствах, посылаете отсюда деньги жене, которая живет в своей семье, в своем доме, и к тому же что-то зарабатывает, – это уже не совсем понятно». В ответ я достал из кармана фотографию моей жены и сына и показал ему. Фотография была маленькая и красивая. Он долго смотрел на нее – и улыбнулся: «Теперь я понял. Видно, что вы учитель и любите все объяснять наглядно».
На семинаре Эльбогена я приготовил доклад «О текстах кинот{689}» и прочитал его Девятого ава. Мне кажется, этот доклад все еще хранится у меня. Эльбоген был им очень доволен и даже предложил мне подготовить его к печати. Я доказывал, что наши траурные песнопения-кuнот, посвященные Девятому ава, являются очень древними. Вначале они были привязаны к чтению свитка «Эйха» («Плач Иеремии»): к стихам свитка добавлялись рассказы о разрушении Храма. Этот обычай был принят еще во времена Второго Храма, во всяком случае в конце этого периода. В более поздний период – с конца византийской эры – эти кинот состояли из разных слоев, построенных по принципу «от рассказа о бедствиях – к утешению», в каждом слое – свое бедствие и свое утешение. Но в основном Эльбогена заинтересовали затронутые мной в лекции вопросы о «легенде о разрушении Храма» и «возникновении ритуалов Девятого ава» (кое-что на эту тему я опубликовал несколько лет назад).
В ходе подготовки к этой лекции я пару раз имел возможность побеседовать с Эльбогеном. Однажды он даже пригласил меня к себе домой, с тем, чтобы сделать мне какое-то предложение. По поручению Общества содействия науке о еврействе{690} Эльбоген предложил мне выпустить книгу об «истории современной ивритской литературы». Он видит, что у меня есть все необходимые для этого знания и научная подготовка. Если я приму это предложение, то с меня, конечно, будут в большой мере сняты заботы о пропитании и заработке, необходимом для продолжения избранной мной научной карьеры. Само это предложение заключало в себе огромный комплимент для меня, так как общество издавало книги знаменитых ученых и других выдающихся авторов, как то: самого Эльбогена, Крауса{691}, Мартина Филиппсона{692} и других. Я рассказал Эльбогену о своих планах, о том, что я хочу посвятить себя изучению еврейской истории, а не литературы. Я обещал дать ему ответ в течение недели, чтобы обдумать этот вопрос как следует. В этом разговоре я также неодобрительно отозвался о программе курса еврейской истории, принятой в нашем учебном заведении, сказав, что крайне удивлен тем, что в ней отсутствует курс новой истории евреев, начиная с восьмидесятых годов. «Ну какая же это история», – заметил Эльбоген. Я рассердился: «Рассказывать об изгнании трех семей из Эльзаса в шестнадцатом веке – это история, а говорить об изгнании миллионов в нашем поколении – ведь еврейская эмиграция это, в сущности, изгнание – это не есть история?! Как странно!» Эльбоген сказал: «Вы, может быть, правы, но почему же вы так рассердились? „Да не приидешь во гнев…“».
Назавтра я рассказал Тойблеру о сделанном мне предложении и спросил его совета. «Послушайте, вы приехали учить или учиться?! – сказал он. – Эльбоген полагает, что у вас огромные знания, но, с моей точки зрения, они минимальные. Вы хотите заниматься настоящей историей или писать историю еврейского «кугеля»? Выбросьте из головы эту дребедень!»
Я прислушался к его совету, и хотя Эльбогена явно изумил мой отказ, нашим дружеским отношениям это ни капли не повредило. Впоследствии он обещал по мере своих сил помогать мне, когда я буду в Берне, и правда, он не только поддерживал со мной переписку и интересовался моими успехами, но и время от времени посылал ко мне студентов, которым, как он считал, я могу помочь советом.
В конце лета я выехал из Берлина в Берн, имея при себе теплое рекомендательное письмо от Йехуды к профессору Марти{693} и заручившись обещанием Эльбогена раздобыть мне дополнительную стипендию, чтобы я мог спокойно учиться. Когда мы расставались, он вновь напомнил мне о своем предложении насчет «Истории новой ивритской литературы», которое оставалось в силе. Он полагает, что мое еврейское образование и весь мой научный метод позволяют мне необыкновенно продуктивно изучать литературу в ее связи с историей и историю, отраженную в литературе.
Вечером накануне отъезда я обедал с Тойблером и резюмировал для него всю проделанную мною в течение десяти месяцев работу. Ему было очень приятно, когда я расхвалил его руководство в чтении немецкой литературы и его мнение о Густаве Френсене{694} и о немецких писателях и конкретных произведениях, которые он посоветовал мне прочесть, чтобы составить себе представление о настоящей, не «прилизанной» Германии.
Глава 27. В Бернском университете(1912–1914 годы)
В конце лета я уехал в Берн. У меня с собой было письмо д-ра А.-Ш. Йехуды к Карлу Марти, профессору библеистики и семитской филологии Бернского университета. Марти был к тому же редактором «Журнала библейских исследований»{695}. Д-р Йехуда не слишком лестно отзывался о его интеллекте (о «достоинствах» которого красноречиво свидетельствовали труды д-ра Марти), но зато высоко ставил его душевные качества.
В своем рекомендательном письме д-р Йехуда подчеркнул, что я занимаюсь историей Второго Храма и эллинизма, заметив, что этот факт поможет мне в общении с Марти и поэтому он считает необходимым о нем упомянуть.
Атмосфера Берна, свобода, отсутствие страха перед полицией, ее притеснениями и допросами, а также улучшение финансового положения вселили в меня уверенность и чувство безопасности. У меня было ощущение, что я на верном пути и смогу теперь продолжить учиться без лишних хлопот; я знал, что у меня есть постоянный доход – 25 марок в месяц, к тому же мои друзья, в частности Эльбоген, постараются вытребовать мне вторую «стипендию».
Я посетил Марти; он жил в скромном доме, вдали от городского шума, на тихой и красивой улице; он принял меня очень приветливо, рассказал мне о своих учениках и об уроках, которые он ведет, и, между прочим, показал мне письмо от Теодора Нельдеке (Noldecke){696}, которое он получил в тот же день или днем-двумя раньше.
Нельдеке писал, что ему уже давно не приходилось читать в «Журнале библейских исследований» такой толковой филологической статьи, с таким количеством научных нововведений, как статья Я.-Н. Эпштейна{697} «Комментарии к элефантийским надписям». «Эпштейн, – сказал мне Марти, – это мой ученик, он ходит ко мне на лекции, и я рекомендую вам познакомиться с ним поближе, если вы еще не знакомы. Он большой ученый, у него блестящее будущее». Марти заинтересовали дисциплины, которые я собирался учить. Я сказал ему, что собираюсь изучать семитскую и классическую филологию; третьей дисциплиной, вероятно, будет общая история, либо философия, либо психология. После беседы со мной Марти сказал, что готов взять меня в свои семинары уже в этом году, несмотря на то, что официально мне надо было сначала еще целый год ходить в подготовительный семинар.
Мне предстояло сдать вступительный экзамен, так как у меня не было аттестата. В экзаменационную программу входило шесть дисциплин: немецкий, французский, латынь, математика, история и география. Я сдал экзамен по всем этим предметам и по каждому из них получил самую высокую оценку. Экзаменаторами были университетские преподаватели, некоторые из них отнеслись ко мне с большим дружелюбием.
В бернских газетах довольно часто публиковались объявления о сдаче комнат с пометкой «кроме русских». Я ничего не знал про этот обычай. Мне попалось в руки объявление, где было написано, что сдается комната в одном из пригородов. Этот вариант показался мне наиболее подходящим: во-первых, за городом, а во-вторых – цена невысокая. Когда я пришел туда, я увидел на лицах хозяев сомнение и неуверенность; в конечном счете они все-таки сдали мне комнату. Через полгода, когда меня приехала навестить племянница Рахель, изучавшая медицину в Женеве, хозяева квартиры приняли ее очень дружелюбно и уважительно; они рассказали ей, что вначале не хотели сдавать мне комнату, потому что я русский, а русские пользуются дурной славой: много спорят и страшно шумят. Но такого жильца, как я, у них еще не было: за полгода – первый гость. «Мы не слышали от него ни звука: он бесшумно ложится спать и тихо-претихо встает утром; самый настоящий «книжный червь»; никогда не сердится и всегда встречает тебя с улыбкой…» Я порадовался этим «комплиментам» и снял себе другую квартиру.
В течение первого месяца учебы я много ходил на лекции и семинары различных университетских преподавателей, на разные курсы: по общей истории, географии и римскому праву, немецкой литературе Средних веков и т. д. и т. п…. За месяц я выбрал дисциплины, которые я намеревался изучать, и курсы, которые я собирался посещать: семитская филология и Танах (Марти), классическая филология (Шультхесс{698}), философия и психология (Дюрр) и «отчасти» римское право (Лотмар{699}) и география (Вальзер). В целом я остался верен этой программе в течение всего времени моей учебы в Берне.
Первое время мне очень нравились лекции, а еще больше – семинары профессора Шультхесса. Он был строгим и о