Все случается очень быстро. Здоровяк выхватывает нечто вроде дубинки с хлыстом на конце и начинает лупить Ронни Чжана по голове – вернее, это была бы голова, если бы Ронни не прикрыл ее руками, защищая лицо, которое придется зашивать, если хлыст ударит слишком резко. Ронни будто плевать, что кожа на его предплечьях рвется, и держит блок, одновременно отступая. Я бы попытался увернуться от хлыста и найти длинную толстую палку, но Ронни то ли слишком горд, то ли срать хотел на ваши посохи. Он выжидает время и, когда здоровяк допускает неверное движение хлыстом, с громким треском вышибает оружие у него из рук – боль, должно быть, адская. У Ронни Чжана на левой руке обнажается кость, но крови практически нет. В этом суть наших тренировок: различные части его тела стали невосприимчивы к простым травмам.
Ронни начинает сложную аритмичную комбинацию ударов, легко переступая с ноги на ногу, меняя таким образом угол и убирая центральную линию своего тела из зоны поражения. Самые легкие его удары свалили бы меня с ног, сильные почти наверняка положили бы конец бою. Но этот здоровяк без труда их отражает, встречает с равной силой и пару раз даже ощутимо задевает Ронни Чжана. Наконец тренер делает захват, осыпает врага пинками и наносит мощный удар обеими руками в грудь – словно в железную стену врезался вилочный погрузчик. Здоровяк отлетает и падает на спину, взметая удушливое облако пыли. Ронни ковыляет к нему.
Незнакомец снимает черную маску.
– Гонзо, – говорит Ронни Чжан, – это дерьмо, а не драка. Ты пентюх!
Он ужасно доволен, потому что губы у него распухли, а под глазом – невероятно! – фингал. Гонзо расплывается в улыбке и кашляет. Ронни помогает ему встать.
– Я же мог тебя убить, дурень, – говорит Ронни, а Гонзо отвечает, нет, мол, не мог, и тренер опять смеется. Тут Гонзо замечает меня, и его помятое лицо преображается.
– Здорово! – Он подскакивает ко мне, порывисто обнимает, и я чувствую, как перекатываются мускулы на его плечах и груди. Год назад Гонзо был крупным парнем, теперь он титан. – Вот черт, а?! – восклицает он и добавляет, обращаясь к тренеру: – Видал этого малого? Безгласный Дракон. Бесшумный и смертельный! – Здоровый глаз Ронни Чжана смотрит на меня с неприкрытым презрением.
– Помалкивай об этом, – говорит тренер. – Я думал, их больше нет. Исчезли. – На последнем слове он перебирает пальцами в воздухе, подразумевая, что все загадочно и туманно. В то же время он окидывает меня взглядом, который можно принять за оценивающий. Спасение от дальнейших расспросов (а Ронни так любит сплетничать, что вогнал бы в краску и вдовствующую королеву) приходит в лице Райли Тенча: восхищенно посмотрев на Гонзо, он пытается наладить с ним мужскую дружбу.
– Брат, да ты хренов ниндзя! – восклицает он, хлопая Гонзо по спине, и улыбается.
Тут же наступает тишина из разряда «вот дерьмо», когда все хотят оказаться в другом месте. Гонзо мрачнеет, а Ронни Чжан замолкает. Он не напряжен. В нем нет звериной агрессии. Он спокоен и бесстрастен, идеальное самообладание берет верх над петушиным гонором. Это плохо. Это значит, что он готов убивать. Когда Ронни произносит: «Я не тренирую…» – их с Райли Тенчем разделяют пять метров, но когда он заканчивает: «…ниндзя», – то стоит уже вплотную к нему, незаметно миновав промежуточные стадии. Он говорит тихо и размеренно, с расстояния примерно в пятнадцать сантиметров. Становится ясно, что даже в схватке с Гонзо он не выкладывался на полную. Ронни Чжан куда быстрее и опаснее, чем можно вообразить. Он повторяет свои слова, Райли Тенч затаивает дыхание и пялится на него. Ронни опять заговаривает, медленно поворачивая голову, и на точке, которую он умудряется озвучить, его взгляд падает на меня.
– Я не тренирую ниндзя.
Он едва заметно кивает, и я понимаю, что так он извиняется за Райли Тенча. Киваю в ответ.
– Ну ладно. Ты, – Ронни Чжан указывает на меня, – и Кончина, – указывает на Райли Тенча. Малый только-только сообразил, что сегодня его не убьют, зато отныне и навсегда прозовут Кончиной, и теперь он размышляет, что лучше. – Будете драться. Покажешь ему, что мягкий стиль охеренно крут и опасен, а жестким можно только корову с недержанием подмыть. Двигайтесь, мальчики и девочки, сейчас сила и легкость встанут перед вами во всей красе, как мой хрен перед дорогой шлюхой. Приготовились… Начали!
Вот засада.
Итак, теперь дерусь я, не по-настоящему, но куда реальней, чем двадцать минут назад. Ронни Чжан следит, чтобы я не сачковал и не сдерживался, а моему противнику велит бить со всей силы. Райли Тенч мечтает вернуть себе хоть часть уважения и расходится не на шутку. Он делает высокий сильный удар, открывается, а я, увернувшись, шагаю вперед, ловлю его руку, выкручиваю – захват готов. Райли дергается в одну сторону, в другую и падает на пол. Вскакивает. Ронни кидает ему тренировочный нож. Райли замахивается сплеча, метя мне в живот, но я успеваю подскочить и толкнуть его бедром. Он охает, а я обертываю руку с ножом вокруг себя (очень кстати упираясь плечом в грудь Райли, так что он вынужден двигаться со мной), потом разворачиваюсь и зажимаю его скрученную руку возле своей груди. Когда он пробует освободиться, я подхватываю его движение, выкручиваю руку в обратную сторону, и резиновый клинок прижимается к шее Райли Тенча.
Наступает неприятно личный момент: на лицо моего противника вдруг накладывается собачья морда, кашляющая кровью в хибарке неподалеку от Криклвудской Лощины. Я отгоняю воспоминание и кладу Райли на лопатки, крепко его держа, чтобы нож не дрогнул. Он грузно падает на землю (как и было задумано), и я легко придавливаю клинок, показывая: Райли Тенч пополнил славные ряды обескровленных мертвых. Ронни Чжан останавливает поединок и смотрит на меня со сдержанным любопытством, будто на козявку, которую он только что обнаружил на рукаве.
– Добровольцы есть? – спрашивает он, показывая на меня.
Ричард П. Первис выходит вперед, и его я тоже разделываю, хотя довольно неумело – Элизабет бы только фыркнула. Гонзо отказывается. Ронни Чжан пожимает плечами, встает в боевую стойку, быстро ломает мою оборону и уже через секунду сбивает меня с ног – признаться, с большим трудом, и на сей раз слово «пентюх» он произносит задумчиво. Что-то пробубнив, он кивает сам себе, и день заканчивается для нас в баре. Ронни Чжан забывается настолько, что поначалу даже угощает всех выпивкой.
Как же сюда попал Гонзо? Последний раз, когда я видел Г. В. Любича, он направлялся в коммерческий банк с грозной аббревиатурой в названии, где его жалованье измерялось бы цифрой с телефонный номер (через пять лет – включая код города). И тут Гонзо Вильям Любич выскакивает из-за ящика, как черт из табакерки! Откуда он знает Ронни Чжана? Ответы я получаю за кружкой свежего пива и тарелкой соленых наггетсов, обжаренных в насыщенном жире. У Гонзо есть форма, но точное название его подразделения засекречено. Гонзо тоже проходит подготовку, хотя готовят его к выполнению более прямых и военных задач, нежели те, что генерал Копсен припас для меня. Гонзо рассказывает, как, проведя три недели на новой работе, он подумал: «Если так пойдет и дальше, в пятьдесят пять меня найдут голым под двумя секретаршами, с лимоном во рту и ногами, привязанными к столбикам кровати, а сам я буду мертвый и толстый, и никто не станет по мне горевать, кроме робкой соседки, которая всегда меня любила, но боялась признаться и которая могла бы спасти меня от самого себя, но не спасла».
Если следовать этой странной логике, то неудивительно, что Гонзо выбрал военную службу, да не где-нибудь, а в войсках особого назначения, обстряпывающих грязные делишки во благо тех, кто никогда об этом не узнает. Гонзо не стал бы простым рядовым, хоть тресни. Он может быть только Таинственным Странником, вершащим правосудие в темных переулках этого мира.
Он покупает нам по второй кружке и отказывается продолжать разговор, потому что еще ничего не добился, а только учится. Гонзо ненавидит говорить о будущем, ведь так ему приходится признать, что он – всего лишь новобранец.
Лично я никаких стриптизерш тем вечером не запомнил. Гонзо наутро клянется, что их были десятки.
Глава VНе-война; преисподние и кексы; свидание; звонит красный телефон
Серо-коричневая земля и зеленые склоны гор; туманный воздух. Вдалеке одно из озер Аддэ испаряется на жаре. Когда ветер дует оттуда, пахнет водой и дизельным топливом. Апатично меняя направление, он приносит с Катир ароматы хвои и каких-то цветов. Но откуда бы ни дул ветер, в моей палатке прохладнее не становится, одиночество тоже не отступает – я не пойми где, среди сотен других палаток и людей, которым так же одиноко.
Мы на родине Фримана ибн Соломона; гора оружия, по поводу которой он так сокрушался, оказалась вулканом. Страна перестала быть Аддэ-Катиром – теперь ее чаще называют Выборной Ареной, подразумевая, что кто-то сейчас принимает важные решения. Однако вопрос этот чрезвычайно спорный.
В далеком прошлом, которое можно назвать Золотыми Днями Войны, сеять хаос и разрушение среди соседей (единственных людей, среди которых вы могли сеять хаос и разрушение) было делом нехитрым. Вы – Король – показывали пальцем на ближайшую страну и говорили: «Хочу эту!» Ваши вассалы – преданные сподвижники с выдающимися весом и мускулатурой, но не мозгами – отвечали: «Да, повелитель» или иногда «А мне какая польза?» – но в большинстве случаев ехали и жгли, грабили, зверски убивали и громили до тех пор, пока ваши владения не пополнялись сотней-другой квадратных миль лесов и полей, или вас не бросали в тюрьму дикари другой соседней страны с целью нежно шепнуть вам на ушко пару слов о политической агрессии. Иными словами, все решалось в частном порядке, и ни у кого не возникало вопросов, кто развязал войну, – этот человек носил очень дорогую шапку и сидел в самой красивой комнате большого каменного дома.
Отличие современных войн заключается в том, что никто якобы не хочет принимать в них участие. Нас сталкивают друг с другом, как вооруженных до зубов пингвинов на плавучей льдине. Любая речь на эту тему начинается с того, как неприятна и прискорбна сама идея войны. Война не может быть законной или полезной. В ней нет нужды. Мы должны ее избежать. Сразу за этим гордым заявлением следует ряд околичностей, полуправд и риторических недомолвок, из которых ясно следует, что мы