Усатый вернулся, и напрасно – Гонзо его поджидал. Брусок с размаху врезался ему в грудь, что-то хрустнуло. Усатый покатился по полу и заодно ткнул противника в икру, чуть ее не раздавив: Гонзо пошатнулся и запрыгал на второй ноге. Усатый откатился вправо, подобрал крюк, но двинулся не к Гонзо, а к нам. Вернее, к бомбе. Взмахнул рукой один раз, второй – точно рыбак, закидывающий удочку, – и крюк, пролетев над моей головой, перебил шланг и какие-то механизмы. Застрял. Усатый дернул, крюк вышел. Что-то дзынькнуло. В бомбе. Вместе с цепью вылетела трубка и несколько железок. Дзынь.
Сквозь жуткий вой огня в тридцати футах от нас, сквозь ткань скафандров, страх, тестостерон и собственное дыхание, я услышал этот звук и сделал шаг. Гонзо, точно зеркальное отражение, шагнул вместе со мной. Я ринулся к болтающейся трубке – намагниченному железному гусаку, присоединенному к контейнеру с Дрянью. Ринулся и схватил его. А Гонзо (менее разумный, более человечный) оттолкнул в сторону Джима Хепсобу, так что мы двое оказались аккурат под трубкой, и наши замечательные планы пошли прахом, а ситуация в целом, как выразился бы Ронни Чжан, – в жопу Будде.
Прямо над нашими головами разлетелся клапан контейнера с Дрянью. Дрянь полилась наружу. Мы вместе стояли под водопадом, и как знать, что происходило в тот миг? Дрянь взаимодействовала с нами, проникала внутрь – возможно, у меня отросли рога и Ли больше никогда меня не поцелует. Но это не имело значения. Надо было установить запасную бомбу и не подвести всех остальных – об этом я и заорал по рации, выбежав из-под потока и бросившись к грузовику. Усатый изумленно уставился мне вслед. Может, у злых усачей не бывает друзей, способных на такое, или он думал, что только злые усачи могут окунуться в Дрянь и спокойно продолжить начатое. Как бы то ни было, он отвлекся. Гонзо почти бездумно взмахнул железным бруском. Враг заметил это с секундным опозданием – брусок на несколько дюймов вошел ему в голову. Усатый упал навзничь и даже не содрогнулся – просто умер. Плевать. Нам было не до него.
Я подбежал к дверям грузовика и распахнул их, бросив взгляд через плечо. Гонзо смотрел на меня сквозь забрало шлема. С ним все было нормально. Наверное, от Дряни нас защитили скафандры, или ее нейтрализовал вытекший ФОКС. А может, после работы на «Трубоукладчике-90» у нас выработался иммунитет. Джим Хепсоба и Салли Калпеппер остолбенели. Я заорал – яростно, отчаянно, властно:
– Кретины, через четыре минуты двадцать секунд случится жопа! У меня выросли рога и хвост? Отрежете их потом! Хорош стоять, как на показе бикини, за дело, мать вашу!!!
Я превратился в Ронни, однако до Гонзо, кажется дошло: он в мгновение ока подбежал ко мне и чуть не голыми руками поднял проклятую бомбу. Тут же подлетели Джим и Салли. У нас оставалось три минуты – невероятно, но мы успевали. Раз мы еще живы, значит, время не истекло. Мы были живы, да. На раненых времени не хватило, но Усатый, к счастью, их и не оставил. У Гонзо на одной руке расплавился скафандр, ему наверняка жгло кожу, и все-таки он не мешкал.
– Новая бомба, – вещала Салли, – новая бомба на месте! Немедленно покинуть станцию! Подтвердить сплошным сигналом! – Потому что любая рация может передать сплошной сигнал – для морзянки или проверки линии – и через несколько секунд их поступило сразу несколько. Они слились в единый аккорд: нас услышали, все живы-здоровы.
Мы поставили таймер на девяносто секунд, попрыгали в кабины и выехали наружу, на обжигающий воздух, и наши шины буквально скользили по растаявшему дорожному покрытию. Восемьдесят секунд: мы промчались сквозь ворота и несколько секунд тащили за собой их кусок, а впереди ехали остальные грузовики и оставшиеся мальчики Бона Брискетта. По радиоканалу сыпались возмущенные вопросы: «Какого хрена?! Что за враг? Да объясните кто-нибудь!» – а потом Джим Хепсоба властно приказал: «Заткнитесь и скажите мне, что все готово!» Так и было. Все бомбы благополучно установлены, одна минуты до детонации. Гонзо почти повернул за выступ холма.
Мы укрылись за холмом – двадцать грузовиков и столько же танков с бронетранспортерами, покрытых облезлой краской, с расплавленными покрышками. И стали ждать.
– Три секунды, – сказала Салли Калпеппер.
Я почему-то решил, что это ошибка.
А потом небо над нами побелело, и я зажмурился, но даже сквозь веки увидел тень холма на фоне белых полей и отпечаток руля. Грузовики вздрогнули и задрожали, один крайний танк перевернулся.
Когда мы выглянули из-за холма, Девятой станции больше не было – только черные дымящиеся руины и никакого огня.
Приятное чувство.
Глава XВозвращение домой; легкое недоразумение по поводу супружеской верности; новый опыт
Наступил следующий день: вокруг новый мир. Все такое чистое, свежее и краски очень яркие. Я жив, и живы близкие мне люди. Уже одно это обстоятельство приводит меня в восторг, так что я без конца хихикаю, а Гонзо – человек, не склонный к хихиканью, – полностью меня игнорирует. Я чувствую себя новеньким, вымытым, заново подключенным. Мое прошлое и настоящее словно бы хорошенько встряхнулись и встали на места. Я стал самим собой. Это так здорово, что я опять хихикаю.
Гонзо заработал небольшое (героическое) ранение. Я цел. Несмотря на странные взгляды друзей и на их явную заботу, я абсолютно невредим. У меня не отросли демонические крылья, я не позеленел и не превратился в чудище. Подозреваю, именно поэтому друзья и беспокоятся. Я – тот, кого пробило зарядом в квинтиллион вольт, и он полностью ушел в землю, слегка взъерошив мне волосы. Я упал с самолета, встал и отправился по своим делам. Бывает. Нечасто, необязательно и не тогда, когда хочется. Но чудесные избавления действительно бывают, и со мной случилось одно из них. По правде говоря, с Гонзо тоже, хотя у него разбита и обожжена рука, ребра перемотаны, а лицо чернее тучи. Он всегда злится, когда перепугается, – наверное, чтобы сбить с толку.
Словом, нам предстоит отдых. По негласному обоюдному согласию Гонзо везет меня домой.
Врата Рая малость повело, дерево на самом верху рассохлось. Несколько лет назад по просьбе Ли я выкрасил их в белый, но результат не понравился нам обоим, так что мы, как могли, отскребли краску и дали дереву обрасти мхом. Ветер, солнце и вода тоже сделали свое дело: остатки белого глянца облупились и слезли. Если грубо пихнуть ворота плечом, на землю посыплется маленький снегопад. Гонзо распахивает их привычным движением, и они останавливаются в колее, дрожа и вибрируя от удара, испытывающего их последние силы. Скоро они сломаются, надо будет менять. Возможно, я куплю ворота заранее и немножко подержу на улице, чтобы дерево не выглядело таким новым.
Опять запрыгнув в кабину, Гонзо втискивает грузовик в узкие ворота. Дело это непростое – проехать между столбиками, не сшибив их и не оцарапав машину. Гонзо танцует грузовиком шимми. Этот трудный путь он преодолевает медленно, сосредоточенно, и я узнаю каждый бугорок. Сперва идут две впадины-близняшки: лужи, по которым однажды проехали на машине. Затем сточная канава: железное русло поперек дороги, а перед ним галечная насыпь. За канавой еще одна ямка, где вода переливалась через край и размывала землю. Мы слегка покачиваемся на ходу. Затем идет очередная впадина (там, где новую подъездную дорожку пересекает старая), следы ног (своим детям я скажу, что их оставили великаны, потому что ямки изрядно увеличились в размерах с тех пор, как я перенес Ли через грязь и потерял в жиже ботинок) и каменная перемычка, отмечающая границу нашего двора. Гонзо, дорожа нашей семейной историей, проезжает все это очень аккуратно – я бы и сам лучше не справился.
Ли вот-вот откроет дверь. Нет, не распахнет – подобная неосмотрительность часто вознаграждается коммивояжерами и заблудшими странниками. Однажды к ней явился грабитель (громкое слово для той жалкой твари – пресмыкающегося социопата с грязными помыслами и мешком судимостей за душой), но Ли – не беспомощная городская домохозяйка и умеет постоять за себя. Повалив грабителя на спину, она вместе с ним дождалась жандармов.
Словом, Ли чуть-чуть приоткроет дверь и убедится, не ждет ли ее там разочарование. Глянет в щелку. Увидит грузовик, но он будет чужой – хотя она уже услышала это по шуму двигателя и незнакомому скрипу покрышек. Тогда она всмотрится в тонированное лобовое стекло и, быть может, увидит нас. Или мы сразу вылезем из кабины. Тогда она распахнет входную дверь и пойдет мне навстречу. Не очень быстро, и сперва никаких глубоких поцелуев – прежде надо успокоить сердце. Ли посмотрит, нет ли на мне новых ссадин. Я был в отлучке больше недели. Ли – тоже сотрудник нашего Агентства и порой ездит с нами в качестве медика и сменного водителя, но она не любит видеть меня за работой и часто остается дома – принимать звонки и квартирмействовать. В разлуке мы считаем часы. Вместе – никогда. Сегодня будет пьянка и праздник, и только потом мы ляжем в постель, чтобы владеть и обладать.
На крыльце горит фонарь, потому что небо внезапно потемнело: солнце закатилось за горную гряду, и из долины пришла ночь – будто миру завязали глаза. Пока не поживешь в этих местах, не представишь, сколько здесь длятся сумерки и как много зависит от отражения света. Сумерек нет как класса – лишь тускло поблескивают горные вершины да в темноте пахнет деревьями. Земля на самом краю Жилой зоны досталась нам по дешевке. В конце долины видна Граница и то, что за ней.
Когда благодарные страны – мэрства, по сути, хотя они еще не смирились со своими жалкими размерами, а Компания только-только зарождалась – стали межевать землю, они поделили ее согласно затейливой системе плюсов и минусов, так чтобы у каждого был участок, который он мог бы назвать своим. Городская земля досталась лучшим. Работа на «Трубоукладчике-90» обеспечила меня изрядными бонусами, и если б мы не нуждались в жилье, то купили бы на них личный самолет или бриллиант размером с кулак. Однако мы нуждались.