– Некоторых чудовищ мы сами приглашаем, – бросил Кутшеба, не оборачиваясь. Следы, оставленные на теле жертвы, беспокоили его больше, чем факт того, что кто-то нарушил защиту Пристани Царьград.
– Но… – капитан глубоко втянул воздух, встревоженный невысказанным до конца предположением. – Что вы имеете в виду?
– То, что убило этого несчастного, скорее всего, просто пролезло за нами. И воспользовалось гостеприимством, которое вы оказали. Поэтому его никто не задержал.
– Ах!
– Вот именно «ах»!
Он попрощался с капитаном и пошел к Новаковскому, чтобы поделиться с ним своими подозрениями. Как он и предполагал, марсианин был недоволен услышанным. Он не хотел верить в вину Мочки, которому Кутшеба приписывал эти убийства. Марсианин защищал своего капитана и неохотно выслушал аргументы Кутшебы, который пояснил, что одержимый, все еще являясь членом экипажа дирижабля, мог пройти сквозь защиту Пристани Царьград. В конце концов марсианин скрепя сердце признал, что связанный с кораблем Мочка мог посчитать, что, покинув «Баторий», экипаж предал его. И мог мстить. Если, конечно, выжил.
– Вы так сильно с ним связаны? – спросил в конце разговора Кутшеба.
– Не совсем так. Разумеется, я лично наблюдал за процессом имплементации душ в тело Мочки, но он мне не очень близок. Просто… – Новаковский грустно улыбнулся, – если вы правы, то я провалил операцию.
Глава 8
Июль 1969 года по старому календарю, пятьдесят четвертый год Предела, семнадцатый год Мира, Кельце
«У меня своя миссия», – пробурчал Кутшеба, который злился отчасти сам на себя, отчасти – на эту несносную женщину, когда оглядывался на Басеньку, которая всё еще махала ему на прощание. Она была лишь маленькой фигуркой, почти не различимой среди остальных мужчин и женщин, которые также прощались со своими любимыми в воротах города. Однако она продолжала притягивать его взгляд.
– Я знаю, что ты еще не готов, – всхлипывала она ему прямо в ухо, прежде чем он высвободился из ее объятий. – В тебе есть какая-то страшная тайна. Но я буду ждать тебя, знай.
– Бабы, бабы. – В теле командира их отряда, сопровождающего караваны с продовольствием, текло много медвежьей крови. Он происходил из Матушки Тайги, но вынужден был сбежать из-под ее защиты, когда по пьяни убил шамана, который увел его женщину. Он умел вести себя по-дружески, как рубаха-парень, но в сражении напоминал охваченного безумием берсерка. Возможно, эта звериная примесь влияла на его речь, так как время от времени он заикался. Хотя, по мнению женщин, которые липли к нему, это лишь придавало ему очарования. Он подмигнул Кутшебе и, наклонившись в седле, протянул ему бутылку. – Глотни, брат… от т-тревоги!
В Кельце этот огромный мужик требовал называть себя Евгением, хотя мара шепнула Кутшебе его настоящее имя, подслушанное у духов, запечатанных в талисманах, которыми он обвешался. Его было трудно выговорить, к тому же оно столь однозначно описывало отношения командира с духами девушек, заключенных в талисманах, что Кутшеба решил остановиться на Евгении.
– Я удивляюсь тебе, братишка, – кроме всех перечисленных благородных черт, Евгений был также невероятно болтливым. – Значит, Баська у нас н-ничего куколка. Да и рас-сцвела рядом с тобой так, что наши ребята ее б-бы днем и ночью… если бы тебя не б-боялись. Лапа у тебя, может, и не такая тяжелая, как моя, но ты если уж принимаешься за работу, то всерьез. У тебя д-дьявол в глазах.
– Сказал самый спокойный человек в Кельце.
– Знаю, что со мной творится, когда кровь ударяет мне в голову, – Евгений пожал плечами. – Но знаешь, как со мной происходит, брат… Я могу врезать так, что голову разобью, но мой гнев быстро проходит. Я дам кому-то по морде и тут же могу с ним водки нажраться. Если он, конечно, в сознании останется. – Евгений рассмеялся хрипло, жестоко, но радостно. Несколько других стражников вторили ему на всякий случай, хоть и не услышали, что он говорил. – А т-ты не прощаешь и не забываешь. Люди знают об этом и потому тебя боятся. И бабы тебя не трогают. Но ты бы мог гулять с девчонками, если б только захотел… любят они тебя. За эту тьму в глазах и в сердце и за этот холод. Так уж с этими бабами – больше всего любят тех, кто к ним холоден. А горячие парни, как я, вынуждены для них стараться! Раз ты так эту Баську любишь, то и люби ее! Но почему бы в Кракове не гульнуть? Или у тебя там, может, вторая такая Баська, а?
Кутшеба соврал, что так оно и есть, надеясь, что это облегчит ему задачу – покинуть приятелей по отряду. После прибытия в Краков он всегда встречался с Корыцким. Он рассказывал бывшему офицеру разведки, что творится в округе Кельце, а сам слушал, что разузнали агенты Корыцкого по его делу.
– Сейчас, когда мы лучше знакомы, – сказал Корыцкий в прошлый раз, – мне кажется, что я и о тебе больше знаю.
– Ты не обо мне должен был наводить справки, толстяк! – с каждым его посещением в Кракове Корыцкий казался Кутшебе всё толще. Возможно, он вообще не покидал паб, который выкупил вместе с женой.
Тогдашняя официантка теперь стояла за баром, внимательно наблюдая за залом. Она тоже прибавила в весе. Малгоська уже не обслуживала клиентов, только присматривала за работой слуг, готовая в любой момент выписать нагоняй тому, кто, по её мнению, был недостаточно старательным. Тогда она улыбалась своей жертве и сладким голоском рассказывала о профессиональном опыте своего мужа. По её словам, он когда-то был палачом обезумевшего чернокнижника, наемным убийцей и охотником в Африке, где научился особенно извращенным пыткам, и умеет сдирать кожу так, чтобы жертва как можно дольше оставалась в сознании.
– Может, я и поправился немного, – скривился Корыцкий. – Зато стал несравненно счастливее, чем был, когда мы встретились впервые. А о тебе я узнаю, чтобы суметь помочь тебе. Кроме меня, у тебя не осталось друзей, похоже…
– Мне врагов хватает.
– Ну, если так, то расскажу тебе и о врагах. Помнишь того ублюдка из драконьей ямы, которого ты мне выдал?
– Герра Кунтца?
– Во-во. Выпустили его.
– Просто так? За хорошее поведение?
– Он не так глуп. Его выменяли на наших агентов. Такая, знаешь ли, политика людей, которые мечтают о мире с Революцией. Ему нет пути назад в Республику Наций, да, наверное, и в Революции его не погладят по голове за провал операции… Но если он переживет встречу с товарищами, то о тебе не забудет.
Июнь 1972 года по старому календарю, пятьдесят седьмой год Предела, двадцатый год Мира, Дикие Поля
– Я помню каждое мгновение наших общих походов. – Ростов решил, что поедет с ними до места высадки. Он руководил эскортом, который выделил им Кутузов.
Они сутки отдохнули в Пристани Царьград и решили вернуться к покинутым припасам. Новаковский, для которого только сейчас приготовили повозку и специальное седло, остался в граде. Кутшеба надеялся без помех поговорить с ним во время похода и теперь подозревал, что Новаковского оставили там как заложника.
– Вы все время так задумчивы, – продолжал Ростов. Когда они покинули град, он заметно оживился. Уже не говорил о прекрасном будущем, зато охотно вспоминал прошлые времена. – Моя дочь не очень вам навязывается?
– Много всего происходит. Есть о чём подумать, граф. Наш теперь уже общий поход, ваши планы, возрождающаяся Россия… А Кощей, случаем, не поддерживает контакты с юнкерами?
– Новая династия ханов поможет реализовать наши планы. Все ненавидят Революцию, и она единственная на свете, у кого нет союзников. Когда мы ударим, они поддержат нас – и всадники безграничных монгольских степей, и наши казаки, и даже Вековечная Пуща и Матушка Тайга. Мы пробудим угнетенный русский народ и вырвем его из-под плетей комиссаров прямо в наши ряды! Это будет война, какой еще не бывало!
– Но она же не закончится вместе со смертью Революции. Вы понимаете это?
– Боюсь, что вы правы. После первой войны нам придется вести вторую, худшую… ибо гражданскую. Это произойдет не скоро, может, я даже не доживу до этого и моих людей поведет мой сын? А может, мы будем сражаться плечом к плечу? Мы не освободим Россию без крови, я понимаю это. Но вы, мой друг, не ответили на мой вопрос. Ольга не слишком вам надоедает?
– Вы знаете, что она не рада своему браку?
– Она не понимает, какая это честь! – граф сказал это резко, сжав губы, и мрак, нависший над Пристанью Царьград, снова промелькнул в его глазах. Но он быстро справился с эмоциями. – Я бы и не принуждал ее к этой чести… Но это историческая необходимость – связать род Ростовых и Кутузовых, обеспечить могущественную поддержку новой династии и иметь влияние на ее политику. Царь Кощей очень мудрый, но нуждается в советниках, которые разбираются в новых обстоятельствах. Поймите, он человек старой закалки, равно как и Кутузов. Он смотрит на мир не так, как я.
– И не так, как графиня.
– Ах, вы говорили с моей женой? – Ростов невольно улыбнулся. Когда он говорил о графине, в его голосе до сих пор, как и много лет назад, звучала нежность, омраченная грустью. – Это правда. Ей трудно пережить эти изменения нарисованной Москвы. Но они только временные, убедите ее в этом, когда выпадет такая возможность.
– Ее может не быть. Как только мы заберем припасы, мы продолжим преследование отряда Революции. Если они доберутся до границ своей территории, наша задача усложнится.
– Значит, когда вернетесь. Это церковь, в которой вы ночевали?
Они не остановились на привал в безопасном святом месте. Ростов утверждал, что пока он с ними, то любое место на его земле безопасно. И не ошибся. Когда вечером, за день пути до места высадки, они разбили лагерь, из земли стали вылезать первые духи, но вместо того, чтобы атаковать людей, они сформировали из привидений, чудищ и упырей строй, и все как один тотчас же вытянулись по стойке смирно. Вперед выступил скелет в шлеме, свидетельствовавшем, что его владелец боролся еще с монгольскими полками Великого Хана. Он встал на границе лагеря, которую не мог переступить, и поклонился Ростову, вышедшему ему навстречу. Граф покинул безопасную зону, обнял древнего вождя и сказал ему что-то, чего Кутшеба не расслышал. Скелет кивнул, дал знак своим людям, и его отряд ушел.