– У меня тоже. Она болит у нас. Понимаешь?
– Нет.
– Как так «нет»?
– А вот так.
Меня пот прошиб от нашего молчаливого разговора, но я решил не отступать. «Вытяну из него сейчас все, что удастся, – решил я, – любой ценой». Вдруг меня осенило. Язык глухонемых требовал большой ловкости пальцев. А ведь с незапамятных времен я привык к азбуке Морзе. Тогда я раскрыл ладонь левой руки и принялся указательным пальцем правой рисовать на ней попеременно точки и тире. Для начала SOS. Save our souls. Спасите наши души. Тыльная сторона левой ладони позволила царапать себя довольно долго, потом вдруг сжалась в кулак и дала мне солидного тумака, так что я даже подскочил. Я было подумал, что ничего не получится, но она выпрямила палец и давай царапать мне точки и тире на правой щеке. Да, она отвечала, ей-богу, отвечала азбукой Морзе!
– Не щекочи, а то получишь.
Это была первая фраза, которую я от НЕГО услышал, точнее, почувствовал. Я сидел не шелохнувшись, словно статуя, на краю кровати, а рука продолжала сигналить:
– Осел.
– Я?
– Ты. Давно так надо было.
– Почему же ты не дал знать?
– Сто раз давал, идиот. Ты не замечал.
В самом деле, теперь я вспомнил, что она уже неоднократно царапала меня и так и этак, но до меня, до левой части моей головы, не доходило, что это был Морзе.
– Господи! – нацарапал я. – Так ты можешь говорить?
– Лучше, чем ты.
– Тогда говори. Спасешь меня, то есть нас.
Не знаю, кто из нас приобретал сноровку, но молчаливая беседа шла все быстрее.
– Что случилось на Луне?
– А что помнишь ты?
Неожиданный поворот ситуации поразил меня.
– Не знаешь?
– Знаю, что ты писал. А потом положил в коробку и закопал. Так?
– Так.
– Ты писал правду?
– Да. То, что запомнил.
– Они тут же выкопали. Кажется тот, первый.
– Шапиро?
– Не помню имен. Тот, что глядел на Луну.
– Ты понимаешь то, что говорят голосом, обыкновенно?
– Плохо. По-французски лучше.
Я предпочел о французском не расспрашивать.
– Только Морзе?
– Лучше всего.
– Тогда говори.
– Ты запишешь, а они украдут.
– Не запишу. Даю слово.
– Положим. Ты знаешь что-то, и я знаю что-то. Сначала скажи ты.
– А ты не читал?
– Я не умею читать.
– Хорошо... Последнее, что я помню... Я пытался установить связь с Вивичем, после того как выбрался из разрушенного подземелья в японском секторе, но у меня ничего не вышло. Во всяком случае, я ничего не припоминаю. Знаю только, что потом я опускался сам. То мне кажется, что на Луне я хотел забрать что-то у дистантника, который куда-то влез... или... что-то обнаружил... но не знаю, что и даже который это был дистантник. Молекулярный, пожалуй? Нет? Не помню, что с ним стало. А то...
– С тем, в порошке?
– Да. Но ты, наверно, знаешь... – осторожно подсказал я.
– Сначала до конца расскажи мне свое, – ответил он. – Что тебе кажется «а то»?
– Что там вообще не было никакого дистантника, а может, и был, но я его уже не искал, потому что...
– Потому что?..
Я замялся. Стоит ли говорить, что мои воспоминания порой напоминают странный сон, содержание которого невозможно передать словами, и от него остается лишь ощущение чего-то чрезвычайно необычного?
– Не знаю, что ты думаешь, – поцарапала меня левая рука, – но знаю, что ты что-то замышляешь. Чувствую это.
– Чего ради мне что-то замышлять?
– Того ради. Интуиция – это я. Давай говори. Что тебе кажется «а то»?
– Порой у меня такое ощущение, будто я опустился по вызову. Но кто вызывал – не знаю.
– Что ты написал в отчете?
– Об этом – ничего.
– Но у них был контроль. Записи. Они знают, опустился ли ты потому, что получил сигнал с Луны или же сигнала не было. Они перехватывали сообщения. Агентство знает.
– Не знаю, что известно в Агентстве. В глаза не видел записей, сделанных на базе. Ни фонии, ни визии. Ничего. Ты же знаешь.
– Знаю. И кое-что еще!
– Что?
– Ты потерял порошкового.
– Дисперсанта? Конечно, потерял, коли потом сам влез в скафандр и...
– Дурачок. Ты иначе его потерял.
– Как? Он развалился?
– Нет. Они его забрали.
– Кто они?
– Не знаю. Луна. Что-то. Или кто-то. Он там перевоплощался. Сам. Было видно с борта.
– Я это видел?
– Да. Но уже потерял контроль. Над ним.
– Тогда кто же им управлял?
– Не знаю. От корабля он был отключен. Но продолжал видоизменяться. По всем программам.
– Не может быть.
– Было. Больше ничего не знаю. Опять Луна внизу. Я там был. То есть ты и я. Вместе. Потом Ийон упал.
– Что ты плетешь!
– Упал. Это была каллотомия. Тут у меня пробел. Потом снова борт, и ты убирал скафандр в контейнер, и сыпался песок.
– Значит, я опускался, чтобы посмотреть, что произошло с молекулярным дистантником?
– Не знаю. Возможно. Не знаю. Тут пробел. Для того и была каллотомия.
– Умышленная?
– Да. Возможно. Наверняка так. Чтобы ты вернулся и не вернулся.
– Это мне уже говорили. Шапиро. И Грамер, кажется, тоже. Но не так явно.
– Потому что это игра. Что-то они знают, чего-то им недостает. Наверно, у них тоже проблемы.
– Погоди. Почему я упал?
– Глупыш. Из-за каллотомии. Отключилось сознание. Как было не упасть?
– А песок? Пыль? Откуда она взялась?
– Не знаю. Ничего не знаю.
Я долго молчал. Уже совсем рассвело. Подходило к восьми. Но я не видел ничего, так лихорадочно размышлял. Лунный проект развалился? Но на его развалинах не только продолжалась бессмысленная борьба, но и подкопы – в них одновременно возникало что-то, чего никто на Земле не программировал, не ожидал? И это что-то уничтожило лаксовского дисперсанта? Вернее, перехватило над ним контроль? Но этого я не помнил, видимо, сказалась каллотомия. Теперь так: перехваченный ими дистантник заманил меня на Луну либо с плохими намерениями, либо с какими-то другими, неизвестными. С плохими? Чтобы лишить меня памяти? Какой ему был в том прок? Пожалуй, никакого. Может, он собирался что-то мне дать? Ведь если он хотел только что-то сообщить, садиться мне было ни к чему. Предположим, он дал мне ту пыль? Тогда что-то – кто-то, – не желая, чтобы операция удалась, рассек мне мозолистое тело и тем самым парализовал мозг. Допустим, так оно и было. Тогда то, что командовало дисперсантом, спасло меня? Но шла ли речь о спасении Тихого? Пожалуй, нет. Им было важно, чтобы информация дошла до Земли. Мелкая, тяжелая пыль и была этой информацией. Я должен был привезти ее с собой. Да. Таким образом, часть головоломки я уже сложил. Только не совсем ясно, что она означает. Поэтому я как можно скорее изложил свою гипотезу моей второй половине.
– Возможно, – ответила она наконец. – Пыль они получили. Но этого им недостаточно.
– И отсюда нападения, спасения, уговоры, визиты, кошмары?
– Похоже. Чтобы ты отдал себя им на растерзание. То есть меня.
– Но они ничего не узнают, если ты не знаешь больше, чем говоришь...
– Думаю, не узнают.
– Но если там возникло нечто настолько могущественное, что сумело завладеть молекулярным дистантником, то оно могло бы и напрямую связаться с Землей? С Агентством, с базой, с кем угодно. И уж во всяком случае, с теми, кого Агентство выслало после моего возвращения.
– Не знаю. Где опускались новые?
– Не знаю. Во всяком случае, похоже, противоречивые интересы есть и здесь и там. Что могло возникнуть там? Из тамошнего рака, разложения, как это назвал Грамер? Кажется, ордогенез. Рождение порядка? Орднунга? Какого порядка? Электронной самоорганизации? Зачем? С какой целью?
– Если что-то и возникло, то без всякой цели. Как жизнь на Земле. Электронные «гении» попередрались. Программы развалились. Одни, как попки, повторяли одно и то же, другие распадались полностью. Устраивают зеркальные ловушки. Фата-морганы...
– Может быть... может быть... – повторял я, оцепенев в странном упоении. – Возможно. По крайней мере, я могу себе это представить. Если вообще наступило всеобщее разложение и взаимонападение и если из него что-нибудь могло вырасти, какие-то фотобактерии, вирусы из интегральных схем, то наверняка не везде, а только в определенном, особом месте. Как исключительное стечение обстоятельств... И начало распространяться. Такое я еще могу себе представить. Хорошо – но чтобы из чего-то возник кто-то!.. Нет! Сказки! Ни один молекулярный дух не мог там появиться на свет. Разум на Луне, из свалки электроники? Чистейшая фантазия.
– Тогда кто перехватил власть над молекулярным дистантником?
– Ты уверен, что это произошло?
– По отдельным косвенным признакам. Выбравшись из японского завала, ты не мог установить связь с базой? Так?
– Так, но не имею понятия, что произошло потом. Я пытался связаться не только с базой, но и через компьютер корабля со спутниками-троянцами, чтобы узнать, видят ли меня через микропы. Но никто не отвечал. Никто. Значит, вероятно, микропы опять были испорчены, расплавлены, и в Агентстве не знают, что случилось с тем дистантником. Знают только, что вскоре после этого я спустился и вернулся. Остальное – домыслы. Что скажешь?
– Это и есть косвенные признаки. Единственный человек, который знает больше, – изобретатель дисперсанта. Как его зовут?
– Лакс. Но он – сотрудник Агентства.
– Он не хотел давать тебе своего дистантника?
– Он поставил это в зависимость от моего решения.
– Тоже признак.
– Ты думаешь?
– Да. Он опасался.
– Опасался? Что Луна?..
– Нет такой технологии, которую нельзя было бы разгадать. Он мог опасаться этого.
– И это произошло?
– Вероятно. Только иначе, чем он предполагал.
– Откуда ты можешь знать?
– Всегда все бывает иначе, чем можно предполагать.
– Понял, – сказал я после продолжительного молчания. – Это не мог быть «захват власти». Скорее гибридизация! То, что возникло