орбите. Следов жизни, которая могла бы подвергнуться массовому уничтожению, на планете не было. Ровно через столетие после своего прибытия, день в день, ставший демиургом Проконсул устроил апокалипсис, чтобы помочь зародиться жизни на планете.
Примитивная мощь – сила титанов, которые так долго были прикованы к своей орбите, а теперь могли свободно взлететь на небо – сокрушила планету. Отон смотрел, как взрыв обращает скалы в волну жидкого пламени, опустошающую территории в радиусе нескольких тысяч километров, а заложенные им ядерные заряды подрывают геологическое равновесие.
Когда это закончилось, началось столкновение континентальных плит. Гейзеры лавы вышиной в несколько сотен метров породили гигантские трещины, бегущие от одного полюса к другому. Землетрясения невиданной силы свидетельствовали о перестройке, происходившей в самых глубинных пластах Кси Боотис.
Как только магма стала затвердевать в атмосфере, плотной от пыли и от беспрестанного извержения вулканов, началась колонизация.
Сперва поселение было скромным. На смену экскаваторам пришло новое поколение машин. Одним предстояло высвободить скудные резервы воды, запертые у полюсов, другим – вгрызаться в почву, пока не достигнут водоносных пластов, похороненных под многокилометровой толщей скалы. После катаклизма наступила ядерная зима, и атмосфера стала непроницаемой для солнечного света: температура снизилась, начался снег, а после – дождь. Вода орошала почву густыми коричневатыми струями, темными от вулканической пыли, скапливалась в кратерах и в низинах, превращалась в реки, которые, в свою очередь, стекались в грязный океан. Еще кометы, еще вода. Действовать нужно было быстро. Все следовало завершить за полтора тысячелетия. В запасе у Отона хранились образцы всего, что когда-то ползало по изначальной Земле, летало над ней или в ней копалось. Он выбрал семьи древних поливалентных бактерий, так и не решивших, станут ли они растением или животным, и откалибровал их, ускорив их рост и увеличив выживаемость. Маленькие одноклеточные пехотинцы атаковали скалы, зарыли в них мышьяк, высвобождая более пригодный для жизни газ. Они наполнили кислородом океан – все еще неглубокий, хотя уровень воды беспрестанно поднимался из-за глобального потепления. Так и родился его Океанос: темный и горячий бульон, кишащий живыми существами, которые, умирая, волна за волной оседали на дне, образовывая слой плодородного ила, в котором скоро укоренятся примитивные водоросли. Начала постепенно устанавливаться система. Коэффициент отражения на планете, который прежде был очень высоким из-за слоя светлых облаков, стремительно снижался. В космосе роботизированные заводы Отона ткали огромные круговые покрывала из отражающих материалов и размещали их на орбите, чтобы усилить солнечное освещение. И тогда планета будто с цепи сорвалась. Новые дожди, таяние полярных льдов. Сформировался огромный южный циклон: ему предстояло остаться на планете навсегда. Его появление добавило хаоса и неожиданных осадков в сильные и слишком размеренные океанические течения, благоприятствуя развитию привнесенных экосистем. Кси Боотис не дано было узнать теплой красоты Mare Nostrum[43]; климат ее был более суровым, как в землях кельтов. Отон выяснил, что, повысив уровень моря, можно добиться оптимального климата, без излишней жары. А главное – так можно будет ограничить территорию континентов, чтобы проще было контролировать их будущее население.
Так прошли пять веков напряженной работы. Если аруспиции[44] Урбса не ошибались, ему оставалось еще семь столетий, прежде чем варвары окажутся у самых ворот. Кампания против Нерона и триумф Гальбы стали лишь небольшим развлечением посреди ожесточенного труда. Отон поспособствовал смене режима, а потом снова вернулся в изгнание, которого так никто и не отменил. Но с этого момента созданная им полуразумная машина уже могла сама заняться постепенным изменением климата.
Оставалось только позаботиться о биологическом разнообразии, сперва в море, а потом и на земле. Сначала – насекомые и рыбы. Они прижились. Скорость, с которой Отон достиг результата, удивила его самого: растения и животные были всего лишь побочным эффектом более глубокой, стабильной и медленно эволюционирующей бактериальной жизни. Пошло опыление. Потом появились грызуны, а точнее – кролики, млекопитающие куда более крепкие, чем можно себе вообразить; и все-таки они вымерли все до одного. Он модифицировал их, повысив их сопротивляемость, уже предвидя, что столкнется с большой генетической проблемой: из-за рассредоточения возникших видов не получится как следует перемешать зародившуюся флору и фауну. Будь у него в распоряжении разумный вид, эту проблему можно было бы решить…
Время в любом случае настало. Теперь генной инженерии предстояло передать эстафету социальным наукам. Эта область была для Отона terra incognita. Он решил, что для воплощения последней фазы проекта ему следует переселиться на поверхность своей планеты. Он оставил тысячи заводов на орбите. Кси Боотис никогда не удастся по-настоящему обуздать. Климат в конце концов наверняка испортится, и потребуются новые масштабные операции. Но к этому он был готов.
Оставалось только приземлить Корабль на единственный большой участок земли, выступающий из воды, и сделать его своим личным владением.
Отон не был создан для того, чтобы путешествовать в атмосфере, и для того, чтобы садиться на поверхность планеты. Он перекалибровал внутренние части Корабля, приспосабливаясь к силе тяжести, изменил корпус так, чтобы тот выдержал долгое пребывание в коррозийной среде – атмосфера тут на три четверти состояла из азота, а на оставшуюся четверть – из кислорода, аргона и редких газов, насыщенных микроорганизмами, на собственном горьком опыте познавшими главный принцип выживания: пожирать все, до чего дотянутся.
Отон долго сомневался. В космосе он был богом. На Кси Боотис он будет прикован к земле, станет неподвижен и беспомощен, уязвим для любого нападения. Он изучил варианты. Были и альтернативные решения. Он мог остаться на орбите, построить на планете базовый лагерь и создать вторую версию самого себя, полностью посвятив ее решению грандиозной задачи, что его ожидала. В отличие от многих своих собратьев, его всегда отвращала мысль о том, чтобы размножить себя или выделить часть собственного разума под особые задачи. Отон был родом с Луны и вылеплен по другому лекалу, нежели остальные, – более архаичному, но и более стойкому. Его инстинкт самосохранения буквально кричал ему, что не нужно пытаться манипулировать собственным разумом, держаться подальше от всего, что могло хоть как-то подтолкнуть его к сумасшествию. Поэтому от дублирования он отказался.
Значит, он должен был пожертвовать собственным телом, этой огромной металлической птицей, способной пересекать парсеки Космоса, даже не замечая их, судном, которое не смогла бы завоевать целая армия варваров. Однако его решение диктовалось не планом.
В нем внезапно зародилось нечто совсем иное, желание, которое едва обретало форму, такое хрупкое, что с трудом облекалось в слова: ему хотелось ходить, чувствовать кожей ветер и солнце, искупаться в холодной, соленой воде большого океана. Хоть немного разделить ту радость существования, которая зарождается в каждом живом создании и которую за неимением лучшего термина называли животным началом. Он создал целую экосистему, а сам должен оставаться запертым в своем нематериальном вычислительном мирке? Из всех созданий, населяющих его царство, он один будет лишен возможности чувствовать?
Он вспомнил, в какой момент его сомнения рассеялись. Из космоса было видно, как сияет орбитальное кольцо, сделанное из космического мусора, как солнце озаряет планету, все еще наполовину пожираемую южным циклоном, вошедшим в очередной десятилетний цикл бешеного роста. Он подхлестывал развитие растительного покрова планеты, вбрасывая в воздух дополнительную влагу. И, восхитившись фрактальной тонкостью облачной системы, Отон решился. Сложная гармония, динамическое равновесие, красота – он сам создал это чудо, ему и наслаждаться им. Ведь разве смысл выживания не в том, чтобы не переставать наслаждаться жизнью?
Корабль проник в атмосферу, превратившись в пылающую комету из-за контакта с окружающим газом. Летающая крепость стала легкой, как перышко, и на несколько секунд вечности он познал радость парящего полета, в котором живут и умирают птицы. Он прочертил облака линией жидкого огня, ощутил дождь и ветер на своей броне из перегретого металла, начал торможение – пришлось два раза облететь вдоль планеты, будто он решил триумфально поприветствовать покрытую водой поверхность. Восьмидесятикилометровое судно треснуло, впервые познав искажения, вызванные силой притяжения планеты. Он не погиб и не распался на части в эту минуту только благодаря отчаянным усилиям гравитационных манипуляторов, установленных по всему корпусу. Его металлическое тело стало медленно снижаться над посадочной площадкой – широким плато, покрытым высокой нежно-зеленой травой. Он смотрел, как тень его накрывает землю и как стада травоядных убегают в страхе от этого непонятного им явления.
И тогда он принял свое второе важное решение. Уже не колеблясь, он отсоединил высшие функции своего мозга от более рудиментарных, автоматических, служащих для запоминания и обработки информации, и сконцентрировал их в одном теле. Ампутация оказалась страшно болезненной, как будто он пожертвовал частью своей сокровенной сути. После этого он оставил Корабль и долго еще бродил, сходя с ума от боли, по девственным травам высокого плато.
И однажды утром опомнился. Он зашел внутрь корабля, и все перепуганные ноэмы, которые прежде были частью его разума, столпились на его пути, прося успокоить их и дать им задачу.
И он сказал им на языке без слов, на котором говорят автоматы:
– Теперь вы свободны.
Они молчали и казались ошеломленными. Ничто не предвещало такого резкого поворота событий. Он продолжил: