Кибернет подошел еще ближе, к самому краю. Отсюда был виден заросший травой пейзаж, окружающий судно, хотя воздух здесь пах закрытым помещением, как и везде на Корабле. Они находились посреди металлического монстра, поэтому земля была далеко внизу, а облака теперь казались ближе. Эврибиад протянул к ним лапу; высота его совсем не пугала – даже завораживала.
Кожей он ничего не почувствовал, однако удивительная сила помешала ему высунуть лапу наружу. Он нажал сильнее, но она не поддавалась – не как стена, а скорее как поверхность, обитая тканью, – в нее можно было вдавить ладонь, но чем сильнее он давил, тем больше становилось сопротивление. Что-то вроде осмотического барьера, который не даст воздуху выйти и предохранит от радиации, но в нужный момент выпустит шаттлы. На секунду ему захотелось сбежать со своими людьми, но потом вспомнил о своих сородичах, оставшихся на искусственном острове. И о Фотиде с ее техникокуонами. Привязанности к другим – вот самые прочные цепи.
– Удивительно, правда?
Он обернулся. Феоместор стоял, уставившись наружу, и выглядел таким же завороженным.
Эврибиад приблизился к нему и ласково положил лапу на плечо своего друга и заместителя. Остальные не отходили от самолетов, наверняка из желания дать передышку своему начальству.
– И вам еще не все показали. Видите те двери с другой стороны? За ними – еще один зал в виде амфитеатра, с окнами, из которых видно палубу.
– И?
– И он напичкан онейротронами.
– Вы пробовали их использовать?
– Уступлю вам эту честь.
– Там их много, где-то около сорока. Еще два-три, для офицеров, я бы понял…
– Отон желает, чтобы часть наших солдат занялась вооружением Корабля.
– Интересно.
– Я не хочу, чтобы эпибаты и таламиты проводили тут все время. Нужно избежать привыкания. Будем работать посменно, включая офицеров.
– Вы на это согласились?
– Такова цена.
А теперь он говорит, как Фотида.
– В какое безумство мы ввязываемся, друг мой? – тихо спросил Феоместор.
– Понятия не имею. Там была женщина…
– Женщина?
– Да. Создание, похожее на… Отона, но другое.
– Женщина-деймон?
– Нет, это был призрак живого существа.
Феоместор не слишком хорошо его понимал. И все же Эврибиад продолжил:
– Это существо, оно… Я что-то ощутил при контакте с ним. Что-то вроде очень древнего воспоминания.
– Воспоминания?
– Не знаю, как иначе это назвать. Она там. Мы должны полететь за ней. Я убежден, что она важна для нашего народа.
– Ценой риска для нашей жизни?
– Я не знаю, – задумчиво ответил Эврибиад.
Феоместор пожал плечами в попытке как-то смягчить серьезное выражение морды.
– В любом случае, разве у вас был выход? Мне сказали, что на борту Фотида.
– Как и тысячи других. Так что выбора не было.
– Значит, вы разыграли выпавшую вам карту, как должно.
– Мы практически никто, мой друг. Мы меньше, чем насекомые. Отон…
– Отон – не единственный бог, к которому мы можем воззвать.
Они говорили об этом много раз, сидя под звездами во время долгих бдений, которые предшествовали их самым дерзким вылазкам. Нужно было научиться думать, используя другие пути, не те, что навязал им колосс, вернуться к старым верованиям – скрытным, подпольным, народным, которые всегда прятали от деймонов. Если они полетят в космос, в этот мир, такой огромный, что и звезд, похожих на солнце этой планеты, там без счета, последуют ли за ними старые боги? Или же людопсы окажутся предоставлены сами себе?
– Вам бы следовало поговорить с эпибатами. Сейчас они горды, они обустроились в этих новых владениях как ни в чем не бывало, лишь бы следовать за своим кибернетом. Но скоро они превратятся в сборище скулящих щенков.
– Я обязательно это сделаю, – пообещал он и добавил: – Некоторые из них умрут.
– А другие покроют себя славой. Наша раса вполне заслуживает такой жертвы.
С этими словами Феоместор развернулся к нему спиной. Его слова напоминали его самого, пса в самом расцвете сил: мужественные, мощные и без грамма лишнего жира.
Вдвоем они вернулись к остальным. Моряки сгрудились вокруг самолетов, некоторые – еще в туниках, другие – в бронзовых доспехах, но большинство уже успело надеть комбинезоны, щеголяя новым снаряжением из темного легкого металла.
Расставить эту братию по местам удалось не сразу. Феоместору не нужна была помощь, но Эврибиад воспользовался моментом, чтобы приободрить своих солдат. Те только того и ждали. Они долго приветствовали его дружным лаем и завыванием. Его лейтенанты, скалясь во все зубы, подошли ближе, положили лапы ему на плечи в знак единения. Они были сплоченной командой, отлично натренированной и готовой встретить любую опасность лицом к лицу. Это согрело его собачье сердце.
А потом огромный корабль задрожал – эта дрожь означала, что он наконец-то по-настоящему отрывается от земли. Они устремились к окну, чтобы посмотреть наружу, и увидели, как мир меняется. Но еще более говорящей была странная вибрация, которая сотрясала пол, отзывалась в ногах и, казалось, пронизывала их до самых внутренностей.
Будь они птицами, воины увидели бы огромную металлическую конструкцию посреди широкого плато, которое теперь опустело: меч, блестящий на солнце, мощная боевая глыба, артефакт, созданный для мира титанов. Потом поднялось охряное облако из пыли и дыма, такое густое, что сквозь него ничего не было видно. Оно поглотило пейзаж, скрыло от глаз равнину, усаженную высокими травами, согнало с места табун диких лошадей, ринувшихся прочь с шумом, топотом копыт и ржанием.
Но с их позиции, ограничивающей обзор, они видели лишь, как поднимается облако пыли и пепла, все сильнее застилая горизонт, и слышали, как дрожит Корабль. Еще несколько мгновений – и он вырвался из образовавшегося охряного моря. Заработали манипуляторы силы тяжести, нивелируя притяжение, тянувшее вниз миллионы тонн металла, из которых был сделан Корабль. Никто этого не почувствовал, однако судно заскрипело, как будто бы его корпус затек от того, что оно долго оставалось на месте. Его еще раз пробрало дрожью – и вот чудо! Они летели в космос. Горизонт искривился, небо потемнело. Некоторые невольно отступили от бреши при таком фантастическом зрелище, и каждого из них пронзило пониманием, что, пережив такое, они никогда уже не смогут спокойно вернуться домой.
Снаружи бывшая гора обратилась в сияющую комету, запущенную в бездну, оставившую за спиной гостеприимную округлость планеты. Уже скоро вслед за Отоном они оставят и это небо. Но прежде перед ними простерлась – всего на несколько секунд, как эфемерная слава, как мечта моряка, – сверхпроводящая вуаль, вызванная к жизни движением Корабля. Это была полупрозрачная сеть, легкая, едва различимая, только вблизи можно было разглядеть радужное сияние. Звездный ветер ударил в это микроскопическое полотно, протянувшееся на многие тысячи квадратных километров. Корабль ринулся вперед, увлекаемый волной частиц, которые испускала молодая сияющая звезда. И в это же время избыток энергии передался по сети аккумуляторов, которая засияла, образуя вокруг «Транзитории» бледный ореол, сверхъестественное мерцание, которое, возможно, было видно с далекого, очень далекого теперь Архипелага, оставшегося внизу, на бело-зеленом шарике, который стремительно уменьшался.
Время шло, а людопсам все не надоедало это удивительное зрелище. И вдруг, без всякого предупреждения, пол и перегородки сотрясло глухим ударом, и странное, невыразимое, раздражающее ощущение пронизало их до мозга костей. Они не успели и шагу сделать, как вокруг них вспыхнула проделанная на миг прореха во Вселенной.
Мгновение спустя их уже не было на прежнем месте. Отныне десятки катетофотов отделяли их от прежней жизни.
Эврибиад в задумчивости прошел в помещение, где находились пресловутые онейротроны. Он полагал, что оно будет так или иначе напоминать большой овальный зал, где царила Фотида, однако все оказалось совсем не так.
Единственной мебелью в огромном зале был длинный стол, поставленный так, что сесть можно было только по одну его сторону, лицом к высоким окнам, выходящим на палубу, которые снаружи были не видны. Над каждым креслом к потолку было подвешено что-то вроде бронзового колокола, украшенного геометрическими узорами: механизм онейротронов.
Спиной Эврибиад ощущал внимательные и беспокойные взгляды своих офицеров. Он осмотрел сиденья из дерева и металла, прямые, как стулья, на которые в храмах ставят статуи богов. Здесь стоял запах, неприятный для его собачьего носа; а вернее, хуже – отсутствие всякого запаха. Это место – не для людопсов. Под воздействием онейротронов, подумал Эврибиад, он станет не живым и не мертвым, а чем-то другим. Может быть, ожившей, но бездушной статуей. Его передернуло; он выбрал кресло посредине и опустился в него. Другие устроились вокруг него, попутно наполнив зал шарканьем когтей и скрипом отодвигаемых стульев. В начале ничего не происходило, и кибернет с интересом рассматривал в окне их собственные отражения. Тридцать бравых воинов, сидящих рядом – слишком прямых, слишком спокойных. Некоторые еще в старых кирасах, другие в новых костюмах. Все вместе они представляли собой устрашающий набор клыков и когтей, орду волосатых чудовищ. Свирепые звери, а посреди – он сам, по правую руку от него – Феоместор, а на другом конце стола – Диодорон с горящими от возбуждения глазами, играющий с ножом, словно ребенок. Его придется ограничивать в использовании онейротрона, заметил для себя Эврибиад, ради его же собственного блага.
И машины заработали. Мир снова поменялся, но на сей раз – еще более непостижимо, чем когда гигантское судно отправилось в космос.
Плоос больше не могла откладывать. Пока это в ее силах, она должна подчинить себе психический субстрат Корабля.
Она запустила систему молниеносных атак, целью которых была вся квазинейронная паутина корабля. Плавтина этого не ожидала. Мемотип Плоос оставался почти таким же, как у ее родительницы. Механизмам защиты Плавтины требовалось время, чтобы распознать угрозу и отреагировать. Слишком долгое время. В одну долю секунды значительная часть ноэмов присоединилась к Плоос.