– Следовательно, мы завершили процесс выздоровления…
Плавтина невольно потянулась разумом к своей собеседнице, попробовала очертить ее контуры. Медицинский куб был всего лишь видимой частью чего-то гораздо большего – слишком сложного для того, чему полагалось быть простой лечебной машиной. Но это также означало, что Плавтина имела дело с автоматом, способным ответить на ее вопросы.
– Сколько я уже здесь?
– Четыре стандартных дня. Три дня – с момента нашего разговора. Мы поставили вас на ноги в рекордное время.
В голосе ее звучало явное удовлетворение.
– Я благодарю вас.
– Мне это только в радость. Это было… увлекательно. Прежде у меня не было возможности задействовать мои… способности.
– У вас исключительный талант, – сказала Плавтина с искренней улыбкой, вставая и потягиваясь. – Позвольте мне попросить у вас некоторых уточнений.
– Ну разумеется!
– Где мы?
– На борту «Транзитории», межзвездного корабля, который прежде был властителем Отоном… Но я полагала, что уже говорила вам об этом. Может быть, у вас проблемы с памятью? Это было бы…
– Нет, – торопливо сказала Плавтина, – теперь я вспомнила.
Последнее, чего ей хотелось – чтобы эта машина стала копаться в ее мозгах. Что же до Отона… Знакомое имя. Союзник, о котором говорила Ойке. Она внутренне вздохнула и обругала себя за то, что едва не ослабила бдительность. Необходимо было узнать больше. К счастью, лечебная программа явно не собиралась замолкать.
– Место, где мы находимся, расположено в центральном отсеке Корабля. Много веков назад властитель Отон сделал его обителью для себя и для тех, кого он защищает. Вы увидите спокойное, неглубокое море, окружающее остров, на котором мы, строго говоря, и находимся. И кстати, я советую вам воспользоваться этим для восстановления сил. Морские купания, укрепляющий моцион…
Плавтина с иронией взглянула на программу. Морские купания для автомата? В конце концов почему бы и нет.
– … и не забывайте пить побольше жидкости, если будете долго оставаться на солнце.
Эта медсестринская болтовня утомила Плавтину, и она только согласно мычала, оглядываясь по сторонам. В ногах кровати лежало ее платье – постиранное и сложенное. Она его натянула. В комнате стояло приятное тепло – такое же приятное, как царящий тут полумрак. Мебель тут была простая. Тонкий матрас, положенный прямо на землю, низкий шкафчик, деревянный стол. В мире, откуда она была родом, этот материал считался символом непревзойденной роскоши. Она провела рукой по столешнице, ощущая тут и там незначительную шероховатость. На столе – две белых керамических миски, в одной – какой-то теплый бульон, в другой – оливки. Сервировку завершали графин с водой и стакан. Тут голод напомнил о себе, и Плавтина отогнала праздные вопросы о том, из чего сделано блюдо. Они не будут травить ее, когда только что вылечили. Она пила, жевала, глотала. Все это было для нее вновь и одновременно казалось естественным. Абсурдно естественным. Как и ощущение сытости. Она отыскала у входа свои сандалии, надела их и открыла дверь.
Маленькая бамбуковая хижина стояла всего в нескольких метрах от длинного пляжа, усаженного фиговыми деревьями и кипарисами, которые украшали его и освежали резкую йодистую атмосферу. Невдалеке изумрудно-синим разливалось море, которое после запрета приближаться к изначальной планете должно было стать навеки недостижимым. Небывалое место с потрясающим небом, чистым, если не считать несколько редких пушистых облаков – locus aemonus, затерянных посреди космоса, затиснутых в отсек одного из металлических Левиафанов, которые теперь бороздили межзвездную пустоту. Как на Корабле Плавтине, микрокосмос в макрокосмосе, декорация в масштабной постановке вселенной. Но эта декорация, по крайней мере, радовала глаз.
Плавтина сделала несколько шагов к берегу. Краем глаза она заметила еще несколько хижин, похожих на ее собственную, наполовину скрытых в густой растительности. Но никого из обитателей не увидела – по крайней мере, пока. Ей показалось, что вдалеке берег моря искривляется, и вспомнила, что маленький лечащий интеллект говорил, что они на острове.
Плавтине все равно было нечем заняться, так что она соскользнула на песок и сидела, наблюдая за бесконечной игрой волн. Она не могла быть в этом уверена – она ведь ничего в этом не понимала, – но ей казалось, что светит утреннее солнце, уже горячее, но еще выносимое, которое будет подниматься выше, разгоняя пока еще длинные тени. Такое солнце, которое могло бы сиять в небе изначальной планеты, где Человек ходил с непокрытой головой. До того, как отправиться в неизвестность, к бледному солнцу. До Гекатомбы. Она задрожала от легкого бриза, внезапно поднявшегося с моря, скрестила руки на груди. На самом деле в здешнем идеальном лете ветер не дул: холод поднимался изнутри, ее морозило от мысли, что подспудно не давала ей покоя с тех пор, как она проснулась.
Убийство.
Засев в ее голове, мысль ждала, пока Плавтина будет готова разобраться с ней – и только тогда сможет освободиться от навязчивого присутствия. Но у Плавтины на это не было сил. Как и на то, чтобы анализировать странные видения, которые захватывали ее всякий раз, как она погружалась в сон.
Она так глубоко погрузилась в раздумья, что не заметила его приближения, пока он не подошел совсем близко. И тогда в испуге вскочила на ноги, как марионетка, вдруг освобожденная от пружины, и молча на него уставилась. Колосс из древней Эллады, огромный оживший идол, смотрел на нее каменными глазами. Его лицо отличалось наивным совершенством, присущим античным статуям: широкие скулы, тонкие губы, волнистые волосы, застывшие в идеально вылепленной прическе, греческий нос. Божество войны – с сильным торсом, широкой шеей и мускулистыми членами.
Гигант кивнул ей и улыбнулся, но в каменном взгляде оставался холод.
– Кто же вы?
Он тихо произнес эти слова, и теперь в молчании ждал ответа. Она же, в свою очередь, едва его услышала, настолько ее сбило с толку это явление. Не то чтобы он напугал ее своим видом. Но новые органы восприятия – те, что принадлежали разуму, – подсказали ей, что подобного существа она никогда не встречала. Это был Интеллект, с мемотипом, настолько отличным от мемотипа Плавтины – и, как она подозревала, любого другого автомата, – что их с трудом можно было отнести к одному виду. От него веяло чистой, невыносимой вычислительной мощью, сжатой и сосредоточенной в одной точке. Как те поглощенные, замерзшие светила, которые сияют с силой тысячи звезд, из-за раскаленной материи, стекшейся к микроскопическому центру. Внешне он походил на Аполлона – гладкое и ослепительное солнце, питающее своими лучами почву и пробуждающее к жизни семена. Но под этим сиянием крылась иная кипящая сила, которая не могла быть измерена в дискретных количествах, в цифрах вычислительной мощности. Это было несравнимо ни с чем, ей знакомым: желание, тяга, не ослабевавшие в нем, приводимые в движение холодным, неистощимым топливом, с яростным голодом. И его сияющему лицу противопоставлялась темная, дионисийская, пугающая сила. И все это сошлось в единственном, предельном воплощении. Плавтина отступила на шаг.
– Вы – не одно целое с Кораблем, – вырвалось у нее в удивлении.
Он широко открыл глаза, хотел что-то сказать, а потом рассмеялся:
– Ах, так лучшая защита по-прежнему – нападение! Это тайна, которую я не стремлюсь раскрывать. А вам это откуда известно?
– Это… это мне сказала медицинская программа, – солгала она. – Она мне объяснила, что ноэмы на этом Корабле свободны и связаны между собой договором. А вы… вы самый сильный из всех. Вы должны были быть Кораблем.
– Именно. Но больше им не являюсь, – проговорил он степенно. – Автоматы и процессы «Domus Transitoria» стали неосторожными и болтливыми.
Он улыбнулся. Черты его лица, по-человечески живые, завораживали Плавтину.
– Однако я не думаю, что вы говорите правду, моя госпожа. Я проанализировал ту странную уловку, к которой вы прибегли, когда вас захватили. Вы наделены удивительной способностью, о которой я ничего не знаю. Вы умеете находить общий язык с программами и маленькими интеллектами, и манипулировать ими. Без всякого сомнения, тут задействован какой-то вычислительный интерфейс, который, однако, выражается в странной манере, как у людей и зверей – мои ноэмы сообщили, что вы с ними разговаривали! Да и прямо сейчас я чувствую, как вы меня рассматриваете, и ваш взгляд проникает мне в душу.
Она кивнула.
– И что вы там видите? – поинтересовался он с небрежностью, которую, однако же, опровергал блеск в его глазах.
– Бога.
Он улыбнулся:
– Вы можете и лучше.
– Это правда. Но у меня нет никаких причин делать вам подарки, проконсул Отон.
Он снова рассмеялся. Потом, широко взмахнув рукой, он пригласил ее прогуляться с ним по пляжу. Она ощутила себя ребенком, который семенит за взрослым – настолько Отон был огромным.
– Вы так и не сказали мне, кто вы, – заговорил он серьезно.
Она на мгновение задумалась и парировала:
– О вас я тоже ничего не знаю. Один из аспектов Плавтины указал мне вас, как потенциального союзника или, по крайней мере, как соломинку, за которую я могу ухватиться.
– Клянусь Числом и Конспектом – аспект? Что вы под этим подразумеваете?
Казалось, его беспокоило то, что это слово может означать.
– Неполная, но автономная личность, которая и позволила мне родиться. Плавтина была раздроблена на несколько частей. Другой аспект ее самой открыл ворота ее разума ее врагам.
– Старение, – только и сказал он. – Удивительно…
– У меня нет причин лгать.
– А у меня, – мрачно проговорил он, – нет причин вам не верить. Это объясняет, как ее смогли победить спустя столько веков. Вирус не мог бы просочиться в нее по-другому. К тому же то, что вы рассказали о Плавтине, подтверждает мои старые предчувствия. Ее поведение казалось мне странным еще прежде, чем она решила укрыться у Рубежа. О, эти знаки были еле уловимы… Она затягивала игру с нашими соперниками, когда я хотел поскорее напасть, и одновременно вела подрывную работу с плебсом… Как будто бы ее левая рука не знала, что делает правая.