Мэри фыркнула — звук, совсем не подобающий настоящей леди.
— Никаких шрамодухов нет. Тебе не мешало бы почитать мои книги и освежить память.
— Извини, Мэри, но шрамодух существует. Я видел его собственными глазами и видел, как он загасил Хомяка. Мне кажется, именно поэтому и проснулись все междусветы.
Мэри призадумалась.
— Так значит... шрамодухи действительно существуют... и один из них бродит по этому городу. Он ищет послесветов, чтобы гасить их?
Милос покачал головой.
— Нет, ему нужен только я. А теперь, думаю, он и за тобой начнёт охотиться. — Помолчав, он добавил: — Его направляет один парень — он когда-то странствовал с нами. Его зовут Майки.
Мэри вскинула на него глаза — ошеломлённые, дикие, чем-то очень похожие на глаза Майки. Это было до того обескураживающе, что Милос не выдержал, отвёл взгляд.
— Ты сказал «Майки»?
— Да.
— А фамилия у него была?
Милос пожал плечами, но Лосяра, потихоньку продолжавший всхлипывать, пробурчал:
— МакГилл. Майки МакГилл. Как у монштра. Он ешшо утверждал, што это он тот монштр и ешть. А ешшо он говорил, што вы ш ним родштвенники. Он вообше был врун ешшо тот.
— Конечно, он лгал, — сказала Мэри, однако вид у неё был менее уверенный, чем минуту назад. — Любой, кому взбредёт в голову воспользоваться шрамодухом для своих грязных целей, солжёт и глазом не моргнёт.
В дверь хранилища снова заколотили.
— А там у вас кто? — спросила Мэри.
Милос жалко улыбнулся.
— Я собирал урожай душ... ради тебя. Ты хотела больше послесветов... Ну, вот я и подстраивал всякие несчастные случаи...
Мэри положила ладонь на дверь хранилища, наверно, чтобы ощутить вибрацию под ударами, сыпавшимися на дверь с той стороны.
— Сколько их?
— Што вошемьдешят три, — ответил Лосяра. — Я вёл утшёт.
— Ты же хотела, чтобы я собирал для тебя души, да? — умоляюще спросил Милос.
Она не торопилась отвечать, лишь стояла и смотрела на запертую толстую дверь хранилища так, будто проникала через неё взглядом прямо в сердца находящихся по ту сторону послесветов. Затем она повернулась, и её лицо впервые за всё время разговора озарила улыбка. Она ласково обняла Милоса и прошептала ему на ухо:
— То, что ты сделал, просто чудесно! Я прощаю тебе все твои промахи, потому что знаю — твоё сердце предано нашему делу.
На Милоса нахлынула волна облегчения. До этого момента он даже не подозревал, насколько ему необходимо было её прощение.
— Сто восемьдесят три... — задумчиво проговорила Мэри. — Что ж, пока неплохо, но, мне кажется, пора нам начать думать и действовать более масштабно.
— Более масштабно? — переспросил Милос.
Она легонько поцеловала его в щёку, но пояснять не стала.
— Открой дверь, а потом закрой её за мной, Милос. Мне понадобится некоторое время, чтобы развеять их страхи. У тебя случайно нет под рукой каких-либо моих книг, которые я могла бы им дать?
Милос виновато покачал головой.
— Ничего, — сказала она. — Наверняка в Междумире многое изменилось. Может быть, пришло время для новой книги.
И с этими словами Мэри повернулась и вошла в хранилище с твёрдым намерением сделать этих детей своими.
Джикс и Джил ждали на улице около входа в банк вместе с Кошмариками и зелёнышами. Они не знали, что происходит внутри, и терялись в догадках, почему Мэри так долго нет.
— Что если Мэри вообще не выйдет оттуда? — задал вопрос Колотун. — Что тогда?
Ни у Джикса, ни у Джил не было ответа.
Когда наконец Мэри вышла, она вышла не одна — с нею были Милос, Лосяра и огромное облако послесветов — зелёнышей, конечно, судя по их растерянному виду; однако они явно доверили свои души мисс Мэри Хайтауэр.
Джил даже смотреть на Милоса не желала, а тому тоже было нечего сказать ей.
— Мне бы хотелось, чтобы вы не питали к Милосу недружественных чувств, — предложила Мэри Джиксу и Джил. — Он хорошо поработал, создавая возможности для перехода в наш мир, и спас огромное количество душ от опасностей живого мира. Если между вами была какая-то вражда, советую о ней позабыть.
Джикс согласился. Джил тоже кивнула, правда, не очень охотно.
— Вот и отлично, — сказала Мэри. — Милос поведал мне несколько неприятных новостей. Он рассказал, что в Сан-Антонио появился шрамодух...
Послесветы из тех, что стояли поближе, ахнули; по толпе побежал гул. К слухам о чудовище с щупальцами добавилась молва о шрамодухе.
— Шрамодух... — сказал Джикс. — Очень интересно. Живой, ходячий междуворот. Да, это много объясняет.
Мэри продолжала:
— ...что несёт с собой смертельную опасность для каждого послесвета. Поэтому... — Она приостановилась, потому что окончание фразы далось ей нелегко: — ...этот город — не лучшее место для нас.
Джикс уловил в её голосе некую недосказанность. Мэри чего-то ждёт от него. Он знал, чего, и был готов дать ей это.
Он почтительно склонил голову и промолвил:
— Я к вашим услугам, мисс Хайтауэр. Чего бы вы ни пожелали, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы ваша воля была исполнена. — И добавил: — Все эти послесветы — ваши. Командуйте.
— Спасибо, — проговорила она, — но я не командую. Я охраняю.
Джикс снова склонил голову.
— Виноват.
Мэри окинула взглядом послесветов, ждущих её распоряжений, а затем обернулась к Джиксу с улыбкой, показавшейся ему одновременно тёплой и коварной. Как по-кошачьи!..
— Расскажи мне, пожалуйста, о вашем короле, — сказала Мэри, — и о Городе Душ.
Глава 30Что-то про чечевицу
«Они скоро найдут вашего сына, — прозвучал в голове женщины громкий голос. — Мне бы хотелось подготовить вас к худшему...»
Женщина растерялась. Когда её сына не оказалось среди детей, спасшихся с площадки для игр, она начала опасаться самого плохого, но всё же надеялась, что её ребёнка вообще не было на площадке. Может, он в это время пошёл в медпункт или в туалет. Но там его никто не видел... а теперь ещё и этот странный голос в её голове...
«Я не в состоянии почувствовать вашу боль, но вы не одна. Я здесь затем, чтобы принести вам утешение».
«Кто вы?» — спросила женщина у голоса.
«Я дух, посланный к вам рассказать, что ваш сын достиг места своего назначения».
«Что значит — «места своего назначения»? Кто вы? Как забрались в мою голову?»
«Я здесь, чтобы утешить вас в час скорби. Вы можете оплакивать вашу утрату и горевать, что больше никогда не увидите вашего сына в этой жизни, но не скорбите по его духу. Я собственными глазами видела, как он ушёл в свет, и на его лице была такая сияющая улыбка, какой я никогда и ни у кого не встречала. Он ушёл туда, куда уходят все... и он счастлив».
Через пару минут к женщине подошёл полицейский. Его бледное лицо несло на себе печать такой скорби, что мать сразу поняла — случилось что-то очень, очень страшное. Офицер снял фуражку и заговорил, но она уже не смотрела него. И всё же в это ужасное мгновение необычный визит вызвал в душе женщины что-то такое, отчего она унеслась за пределы реальности; и в то время как тело несчастной матери содрогалось в рыданиях по погибшему сыну, дух её парил в вышине с абсолютным знанием, что её дитя теперь дома в самом истинном смысле этого слова и что там, за пределами бытия, есть что-то гораздо большее.
Когда Алли вышла из несчастной матери, Майки мог лишь стоять и смотреть на свою подругу в восхищении.
— Это было самое прекрасное, что я когда-либо видел, — сказал он.
Алли озадаченно глянула на него.
— Ты нас слышал?
Майки покачал головой.
— Мне ни к чему было слышать. Её лицо всё сказало. Взгляни-ка на неё!
Они обернулись и увидели: женщина по-прежнему стояла рядом с линией полицейского оцепления. Она всё ещё плакала, но на лице её сквозь слёзы проступала еле заметная улыбка — крохотная толика покоя в безбрежной пучине её горя.
Майки и Алли были теперь в Междумире одни. Кларенс покинул сцену. В тот момент, когда он понял, что сделал с Хомяком, он бросился бежать. Хотя живой народ восторгался подвигом покрытого шрамами героя, спасшего всех, старый пожарный героем себя явно не чувствовал.
— Иди за ним, Ник, — попросил Майки. — Постарайся не выпускать его из поля зрения.
Ник был более чем счастлив взять на себя такую ответственную задачу. Майки сделал бы это сам — он должен был бы сделать это сам, но в настоящий момент на него накатил лёгкий приступ эгоизма. Они с Алли ещё толком не поздоровались, а он должен покинуть её? Да ни за что! И только после ухода Ника Майки сообразил, что совершил ошибку. Только Ник знал, где прячется Милос. Они не могли пойти туда, пока Ник не возвратится.
Странная сцена, развернувшаяся сейчас перед ними, представляла собой смесь триумфа и печали. Множество спасённых и один, которого спасти не удалось. Как бы Майки и Алли ни хотелось убраться отсюда, сделать этого они не могли — Ник будет искать их именно здесь, когда вернётся с Кларенсом или без него. Поэтому они забрались на верхушку только что перешедших «джунглей» — оттуда, с самой высокой платформы, было видно всё, что происходит в обоих мирах. Поскольку вся детская площадка стала теперь мёртвым пятном, они могли теперь отдохнуть от своих приключений и не бояться утонуть в земле.
В живом мире царила суета. Но, как когда-то сказала Мэри, послесветы могут отстраниться от живого мира, забыть о нём — если по-настоящему этого хотят; и в этот момент Алли и Майки не видели и не слышали ничего, кроме друг друга.
Они сидели, крепко обнявшись, и шептали друг другу слова любви.
— Всё теперь пойдёт хорошо, ведь ты со мной...
— Вместе мы всё преодолеем...
И когда Алли положила голову на грудь Майки, он усиленно сосредоточился на памяти своего сердца и заставил его биться громче, чтобы она могла его слышать. Оба их послесвечения, слившись, сияли лавандовым светом, подтверждая, что они и в самом деле глубоко связаны между собой, что они — одно. Они почувствовали себя почти живыми...