— Это беглый уголовник и дневальный, которого я так удачно встретил и спас, Уильям Сент-Джордж Дункан, — представил его падре. — Данк, это Майка Химмельдон Донг и Мелвин Вань Круассан[15].
— Рад познакомиться, — сказал Дункан.
Донг и Круассан прохладно улыбнулись и кивнули.
— Ну, — произнес падре, — а теперь к туману правды.
Дункан промолчал. Он ожидал этого. Великан провел его по туннелю в маленькую комнату, почти лишенную мебели; Донг и Круассан последовали за ними. Кабтаб усадил Дункана на складной стул.
— Не стану говорить «устраивайся поудобнее», ты ведь пробудешь под туманом не больше десяти минут — мы его сильно разводим.
«Вполне достаточно времени, чтобы задать все первоочередные вопросы», — подумал Дункан. Его радовало, что эта банда мятежников пользуется туманом правды. Это убережет их от предателей и двойных агентов — если только те не умеют лгать под туманом, как он.
Когда Дункан очнулся, все тело его затекло. Падре, улыбаясь, поднял его со стула.
— Ничего себе рассказец, сынок, — прогудел он. — Но странный зело. Похоже, ты когда-то был не одним человеком и скрываешь в себе какой-то секрет, который правительство очень хочет сохранить.
— Так что для правительства ты очень опасен, — произнесла Майка Донг и после короткой паузы добавила: — Как и для нас. Вряд ли ганки прекратят за тобой охоту.
— Может, я слишком опасен, чтобы вы позволили мне остаться? — осведомился Дункан. Он надеялся, что ответ будет отрицательным. Если они не смогут его оставить, то отпустить не смогут тем более. А значит, он будет убит или, если у них есть аппаратура, окаменей. Так или иначе он уже никому и ничего не расскажет.
— Это не мне решать, — ответила Донг.
Падре Коб с отвращением фыркнул, хотя к чему отвращение относилось, Дункан не понял. Вместе с ним и остальными Дункан прошел по туннелю в обширный зал с низким потолком. Там стояло с дюжину грубо обтесанных деревянных столов и скамей, пара маленьких откаменаторов для еды, несколько шкафов и водоохладитель. В зале находилось человек десять, в том числе женщина с двумя ребятишками лет трех, мальчиком и девочкой. Дункан удивился присутствию детей — ему казалось, что эти катакомбы — не слишком подходящее место, чтобы растить детей. Впрочем, и для жизни взрослых оно не очень подходит.
— Добро пожаловать в Свободный отряд! — провозгласил падре Коб. — Уж какой есть!
Дункан полагал, что великан и есть глава отряда. С таким сложением и сильным характером кому, как не Кобу стать вождем. Но Дункан ошибся. Главой отряда оказался высокий мужчина с телосложением леопарда и высоким лбом над тяжелыми, нависшими бровями. Звали вождя Рагнар Стенька Локс, Решающий.
— Наденьте что-нибудь, падре, — негромко, но твердо приказал Локс. — Вы выглядите непристойно.
— Да ты просто ревнуешь! — расхохотался Кабтаб, но вышел, чтобы через минуту вернуться в радужной монашеской рясе с капюшоном.
— Аз есмь фриар Тук нашего отряда! — ухмыляясь, пояснил он Дункану. — Или наоборот!
Локс представил гостю остальных. Имен было столько, что Дункан запомнил далеко не все. Остались в памяти Джованни Синь Синн и Альфредо Синь Бедейтунг, заявившие, что они братья; Фиона Ван Диндан, потрясающая блондинка в обтягивающем переливчато-голубом платье; и Роберт Бисмарк Коржмински, невысокий худой мулат с необычайно длинными пальцами. Отряд состоял из мужчин и женщин примерно в равной пропорции.
За начавшимся вскоре обедом в комнату вошел какой-то незнакомый Дункану парень, прошептал что-то Локсу на ухо и вышел, бросив на Дункана взгляд через плечо.
— Это Гомо Эректус Уайльд[16], — сообщил сидящий рядом падре. — Он сегодня в дозоре.
Дункан подавился, закашлялся, глотнул воды и наконец выдавил:
— Ты шутишь?
— Ну это не данное имя, конечно, — пояснил падре. — Он его принял на совершеннолетие, по праву гражданина. Он наш местный гомосексуалист. Надеется, что ты окажешься одних с ним половых убеждений. Пока что себе подобных он не нашел. Пусть же питает надежду и живет мечтой.
Локс постучал ложкой по стакану и, когда воцарилась тишина, объявил:
— Уайльд сообщает, что в лесу над нами необычное скопление органиков. Он уже насчитал двенадцать патрульных машин. Один отряд приземлился и использует подслушиватели невдалеке отсюда.
Тишина продолжалась. Двое детишек подвинулись поближе к матери.
— Нечего бояться! — разорвал тишину голос падре Коба. — Они ищут нашего гостя, но ведь не только тут. У них нет причин концентрировать здесь силы. Я полагаю, что скоро они уйдут.
— Падре прав, — подтвердил Локс. — А теперь, гражданин Дункан, вы говорили…
Дункан отвечал на его вопросы, как мог. После обеда несколько человек унесли тарелки в кухню, а в комнату приволокли телевизор. Когда вымыли посуду, всем продемонстрировали запись допроса Дункана под туманом правды. Потом беглеца снова допросил Локс, остальные слушали. Если у них и было что сказать, они ждали, пока главарь кончит.
Потом Дункана провели по жилым помещениям и объяснили, что делать, если прозвучит сирена. Майка Донг, назначенная его проводницей, бросала мелодичным голосом короткие пояснения и ни разу не улыбнулась. В конце концов Дункан решил, что она ему все еще не доверяет. Или он ей не нравится. Или она попросту стерва.
Возможно, тут сработала та загадочная химия, что заставляет в любой группе, где больше семи человек, одного испытывать неприязнь к другому. Ученые написали сотни лент по этому вопросу, и в каждой из них можно найти свою теорию, почему это происходит. А о другой стороне этого явления — внезапной приязни — написаны тысячи лент, но в них хотя бы больше согласия. «Странно, — подумал Дункан. — Обычно ненависть куда понятнее и ближе любви».
Он пожал плечами. Может, он ошибается. Может, Майка Донг просто с подозрением относится к незнакомцам.
К семи вечера он заглянул в гимнастический зал — просторное помещение, где во время войны помещалась оружейная. Большая часть отряда играла в баскетбол, падре Коб занимался штангой. Дункан присоединился было к нему, но остановился, увидев рапиры. Он спросил, кто интересуется фехтованием, и Рагнар Локс согласился испытать его. Решающий оказался неплохим фехтовальщиком, но Дункан выбил пять из шести, и Локс, тяжело дыша, запросил пощады.
— Ты просто мастер. Кто тебя тренировал?
— Не помню, — ответил Дункан. — Психик говорила, что я сам был учителем фехтования, но я этого не помню. Я и не думал об этом, пока не увидел рапир. Как объяснить — не знаю. Что-то позвало меня, захотелось ощутить рукоять в ладони.
Локс странно посмотрел на него, но ничего не ответил.
К девяти часам Дункан принял душ и отправился спать. Адреналин, захлестывавший его жилы весь этот безумный день, схлынул, ему отчаянно захотелось спать. Гомо Эректус Уайльд провел его в просторную комнату, заставленную койками.
— Многовато места для нас двоих, — улыбнулся Уайльд. — О нет, не волнуйтесь. Я не обеспокою вас. Я уважаю ваши права. Но когда вы появились, я надеялся…
После долгой и неуютной паузы — неуютной для Дункана — он сказал:
— Мою историю ты знаешь. А почему ты стал бунтовщиком?
— Меня уговорил любовник. Он был… неуемный, не то, что я. Он ненавидел постоянную слежку. Были у него какие-то дикие идеи о праве на личную жизнь. А я пошел, потому что не хотел с ним расставаться. Не бывает большей любви. А потом…
— Потом? — спросил Дункан после еще одной долгой паузы.
— Ганки нас застали врасплох. Я сбежал. А его взяли. Так что он сейчас, наверное, — еще одна окамененная статуя на правительственных складах. Я надеялся, что его привезут на один из ближайших, но…
— Мне жаль, — тихо произнес Дункан.
— Это не поможет, — ответил Уайльд и заплакал. Когда Дункан попытался утешить его, он заорал: — Не хочу больше говорить об этом! Вообще не хочу говорить!
Дункан лег. Несмотря на усталость, он не мог заснуть. Вопросы роились в его голове. Какова цель этой банды дневальных? Есть ли вообще у них цель, кроме как скрыться от органиков? Как они живут? Откуда берут еду? Что делают, когда им нужен врач?
Наконец он провалился в сон, полный мучительных кошмаров.
Глава 5
Когда Дункан проснулся, первой его мыслью было: «Я бежал из одной тюрьмы, чтобы попасть в другую». Органики ищут его и будут искать еще долго. И пока они не бросят поиски, он заперт здесь. Если бросят. Кажется, он настолько важная птица, что органики готовы раскопать каждый подземный ход в этих местах, только бы найти его. И если он вновь попадет к ним в лапы, то вырваться не сможет никогда.
А люди, к которым он попал, знают, что он, Дункан, отчаянно нужен правительству. Не решат ли они в конце концов выдать его органикам? Нет. Ему ведь известно, где они прячутся. Один вдох тумана правды, и он расскажет об их убежище ганкам.
Но если органики найдут его в лесу — мертвым? Тогда они, конечно, прекратят поиски, а он никому и ни о чем не расскажет.
Этот путь представлялся Дункану самым логичным. Спорить не приходится.
«Придется мне бежать от этих изгоев, — подумал он. — И негде преклонить голову сыну человеческому. Лисы в норах своих и птицы в гнездах счастливее меня».
К тому времени когда он наконец вышел из ванной — горячей воды в душе он не ожидал, — мысли его приняли несколько менее мрачное направление. Из всякого положения есть выход, и он его найдет. В столовую он шел, улыбаясь и насвистывая, но по дороге задумался — откуда такая веселость? Логика и дитя ее — вероятность места оптимизму не оставляли. Тем хуже для них? Но тут Дункан вспомнил один из разговоров с психиком.
— Не знаю, как тебе это удалось, но ты создал — я бы сказала даже, «смонтировал» — новую личность. Ты, как мне кажется, подобрал те качества, которыми хотел наделить Уильяма Сент-Джорджа Дункана, и собрал их вместе. Вот откуда безудержный оптимизм и вера в то, что ты можешь совладать с чем угодно, выйти из любой передряги. Но этого недостаточно. Ни вера, ни оптимизм не победят реальности.