Наконец Энцелад сделал два шага вперед, но вдруг остановился, вновь посмотрев на лук. Оружие сверкало бронзой, тайными узорами, вырезанными фейским мастером, и чарами. Оно было до того идеально и неповторимо, что даже с учетом чар, позволявших Энцеладу использовать его, ложилось только в руку Дионы. Гилберт скорее чувствовал это, чем знал.
И потому сильно удивился, когда Энцелад все-таки подошел ближе, но не уложил лук на руки Дионы. Вместо этого рыцарь, пустым взглядом изучив ее лицо, закинул оружие себе на плечо и медленно, но решительно снял со своего пояса ножны с мечом.
Энцелад аккуратно уложил свой меч так, чтобы пальцы Дионы сжимали рукоять, поцеловал ее в лоб и, что-то сказав, медленно отошел на негнущихся ногах. Остановившись буквально в двух метрах, он развернулся и сел на песок, уложив лук Дионы на своих коленях. Магическое пламя вспыхнуло само по себе. Оно окрашивало пространство вокруг алым и желтым, приносило нестерпимый жар, однако Энцелад не шевелился.
Гилберт не мог вынести происходящего. Он стоял, часто моргая в надежде избавиться от слез, но не отводил взгляда от костра.
Это длилось целую вечность, однако Гилберт ни разу не сдвинулся с места. Шерая все это время стояла рядом, как и те немногие, против чьего присутствия Энцелад не возражал.
Гилберт не двигался с той самой минуты, как костер загорелся на закате, и до самого рассвета. Просто ждал, не зная толком, чего именно, и изредка поглядывал на Энцелада, все так же неподвижно сидевшего на месте. Даже когда от погребального костра осталось только пустое черное пространство, когда магический огонь поглотил тело Дионы и, разрушив чары на мече, расплавил его, Энцелад не шелохнулся.
Лишь когда солнце немного выплыло из-за горизонта и начал накрапывать мелкий дождь, Энцелад поднялся на ноги и молча направился к особняку. Гилберт, Шерая и Артур были единственными, кто остался до самого конца, но Энцелад на них даже не посмотрел. Ни после того, как они оставили пляж, ни когда оказались внутри особняка, пустого и замершего. Лишь когда сам воздух дрогнул, Энцелад, казалось, немного изменился в лице.
Гилберт затаил дыхание, учуяв знакомый запах, и подошел к окну в холле. Его сердце, и без того истерзанное и разодранное в клочья, замерло, едва не остановившись. Не говоря ни слова, Гилберт выскочил на крыльцо, где уже стояли рыцари, и мгновением позже увидел, как Энцелад с абсолютно нечитаемым выражением лица, оставив лук Дионы в холле, встал впереди него.
Мысли путались, иррациональное желание защитить Энцелада от боли, съедающей изнутри, было так велико, что Гилберт даже не сразу понял, кому именно принадлежал знакомый запах.
Как вдруг в девушке, к которой метнулся Эйс, растолкав всех, он узнал Пайпер.
Истерзанную, испуганную, но живую.
А за ее спиной – Предатель.
Часть IIРассвет
Глава 20Не вернемся ни друг к другу, ни к другим
Пайпер никак не могла остановиться. Она даже не заметила, как Джонатан и Кит все-таки вытащили ее из камеры, не понимала, где находится сейчас и кто ее окружает, и делала только одно – рыдала, закрыв лицо руками.
Все тело тряслось от боли, но не физической. Раны, нанесенные Уалтаром, Карстарсом и их демонами, постепенно затягивались, пока Кит и Николас старательно рассказывали о событиях последних месяцев. И даже новость о том, что необъяснимым образом прошло почти пять месяцев, а не один, не ударила по ней так сильно, как слова о том, что Диона погибла.
Пайпер, казалось, только-только уложила в голове мысль, что Магнуса больше нет, как Кит сказал, что похороны Дионы закончились за несколько часов до их возвращения.
Это было выше ее сил. Пайпер хотела вернуться домой больше всего на свете, но не так.
Ее трясло от бессилия и страха. Тупая боль пульсировала в каждой клеточке тела, но девушка упрямо игнорировала ее и даже отгоняла кого-то, кто все это время пытался помочь. Она ненавидела себя за крики и угрозы, которые озвучивала, но не останавливалась до самого последнего момента. Пусть думают, что она сошла с ума, и потому ведет себя так агрессивно и вызывающе. Пусть верят, что она опасна.
По крайней мере, только она.
Едва подумав об этом, Пайпер замерла на месте, и даже слезы будто разом прекратились. Она торопливо вытерла их, размазав по лицу, и посмотрела перед собой. Марселин с бледным, перепуганным лицом стояла напротив, ее глаза слабо поблескивали магией. Дядя Джон замер за спиной целительницы, Эйс быстро ходил из стороны в сторону, заламывая руки. Шерая и Гилберт, сидевшие за столом, молча смотрели на Первую.
Масштаб катастрофы, причиной которой была именно она, в сознании вырисовывался чрезвычайно медленно.
Пайпер каким-то образом открыла Переход и привела Третьего прямо к Гилберту, который ненавидел Предателя. И кто знает, какой приказ он успел отдать, пока она рыдала, ничего не осознавая и никому не отвечая. Пайпер хотела верить в благоразумность Гилберта, но она сама видела, что, когда речь заходила о Третьем, эмоции одолевали его. Он уже мог сделать что угодно, а она…
Пайпер хотела встать, но Марселин решительно остановила ее.
– Не двигайся. Дай мне помочь.
– Не сейчас, – замотав тяжелой головой, возразила Пайпер.
– Пайпс, – начал дядя Джон, но она, скрипнув зубами, настойчиво повторила:
– Не сейчас.
Игнорируя попытки Марселин остановить ее, Пайпер поднялась на ноги – боги, неужели у нее еще остались силы? – и, стараясь не морщиться из-за боли во всем теле, подошла к Гилберту. Он медленно, почти что грациозно встал, но скрыть злость во взгляде ему никак не удалось.
– Вы не имеете права удерживать их там, – выпалила девушка, не дав Гилберту даже рта открыть.
– Ты хоть понимаешь, о чем говоришь? – будто намеренно растягивая каждое слово, уточнил он. – Речь идет не о личных симпатиях и привязанностях, Пайпер. И даже не об их отсутствии. Предатель должен быть в тюрьме.
– Во-первых, не Предатель, а Третий. Во-вторых, повторяю: вы не имеете права удерживать их.
– Они опасны, и ты это знаешь.
– Если не прикажешь освободить их, я сделаю это сама!
Гилберт со вздохом ущипнул себя за переносицу. Внутри Пайпер все кипело до такой степени, что едва не плавились мышцы и кости – но, может быть, дело было в физической и душевной боли, которую она до сих пор старалась не замечать. Ей начинало казаться, что, если она сосредоточится на чем-нибудь другом, пугающие мысли о Магнусе и Дионе просто исчезнут. Что она не вспомнит о стольких смертях и не будет чувствовать, как вина, боль и страх дробят ее тело на части.
– Пайпер, – помолчав немного, наконец сказал Гилберт и поднял на нее усталый взгляд. – Я обязан действовать в интересах коалиции, и она решила, что Предателя будут судить.
Она замотала головой, чувствуя, как вновь подступают слезы, и выдавила сквозь зубы:
– Вы не имеете права. Если ты сейчас же не освободишь его…
– Что ты сделаешь? Пойдешь против всей коалиции?
– Именно, – согласилась девушка и секундой позже удивилась, как легко удалось растянуть еще недавно дрожавшие губы в улыбке. – Если навредите Третьему, Стелле, Клаудии или Эйкену, будете иметь дело со мной.
Она медленно обернулась, надеясь посмотреть в лицо каждому, но остановилась сразу же, заметив непонимающий взгляд дяди Джона. Вряд ли он боялся ее – скорее того, что она действительно заступалась за Третьего. Еще недавно Пайпер сама не доверяла Третьему. Была уверена, что он сумеет обмануть связь между ними и сделает нечто, что только закрепит за ним звание предателя. Но теперь Пайпер знала, что Третий не стал бы вредить ни ей, ни кому-либо другому.
– Пайпер, – с невероятно усталым вздохом произнес Гилберт, привлекая ее внимание. – До тех пор, пока суд не закончится, никто из них за пределы камер не выйдет.
– Судить будут всех?
– Предателя – в первую очередь.
– Он Третий, – неосознанно возразила Пайпер и тут же продолжила: – И если я еще могу кое-как понять, почему вы хотите его судить, то насчет остальных… Нет, не понимаю. Они-то уж точно ни в чем не виноваты.
Гилберт упрямо поджал губы, прожигая ее взглядом не меньше половины минуты – то ли знал, что она права, то ли просто ненавидел факт того, что она пытается защитить Третьего. И когда, казалось, он уже был готов вновь возразить, Марселин срывающимся голосом выпалила:
– Рафаэль.
Пайпер повернулась к ней, сбитая с толку.
– Рафаэль? – задумчиво повторил Гилберт.
– Тот мальчик с рисунками на коже, – протараторила Марселин. – Это Рафаэль, мой брат. Он не может быть виноват. Пожалуйста, Гилберт, отпусти его. Он ни в чем…
Гилберт поднял ладонь, и Марселин замолчала. Но вовсе не из-за приказа, а из-за слез, которые пыталась удержать из последних сил.
Пайпер почувствовала, как в памяти что-то шевелится, что-то о братьях Марселин. Кажется, она говорила о них в тот же самый день, когда они отправились к господину Илиру и…
Она остановилась, вспомнив, что господин Илир мертв, зверски убит Мараксом или кем-то из его демонов, а обвинили в результате Твайлу.
– Шерая говорила, что Рафаэль погиб двести лет назад, – выждав немного, продолжил Гилберт. – Стефан ведь сам собирал их останки, верно?
– Гилберт, послушай, это точно Рафаэль. Я узнала его. Я чувствую его даже сейчас, и если ты отпустишь его…
– Исключено. Пока мы не узнаем, как Предатель выжил и оказался здесь…
– Из-за меня! – гаркнула Пайпер, не выдержав. – Я пыталась вытащить нас из Башни и открыла портал!
– Из Башни? – наконец вмешалась Шерая.
– Да, из хреновой Башни! Но я же не знала, что портал станет Переходом! Я думала, что мы вернемся назад, к тому храму, а потом обратно в Тоноак и… – Подступившие рыдания вдруг сжали горло, и она запнулась, закрыв лицо руками.
Пайпер думала, что они вернутся обратно, в тот храм, а потом в Тоноак. Все вместе. Думала, что, накопив достаточно магии, успеет открыть портал и вытащить из разрушающейся Башни каждого.