Странно, что этого не произошло, потому что со Стеллой определенно было что-то не так.
В один момент она могла быть серьезной и грозной, выглядеть так, будто способна без труда перегрызть глотку любому, кто косо посмотрит на нее или ее спутников. В следующую секунду она могла улыбаться, показывая клыки, и предлагать Эйкену совершенно детские развлечения: догонялки, прятки, охоту на птиц или «исследование неизвестной территории» – так она называла изучение особняка. При этом и Зен, и рыцари, и драу подтверждали, что Стелла и Эйкен и впрямь изучают особняк как нечто крайне интересное и незнакомое, но не представляющее для них опасности.
– Ты нервничаешь, – вдруг выпалила Стелла, покосившись на великана. И практически сразу же, не успел Гилберт даже осмыслить сказанное, испуганно пискнула и исправилась: – Ой, то есть… Вы. Вы нервничаете.
– Ты ведь не признаешь во мне короля, – заметил Гилберт, решив сделать вид, будто этой заминки и не было.
– Король – это тот, кто был коронован, – с умным видом ответила Стелла. – У кого есть корона и королевство. У вас этого нет.
– Третий сальватор не желает возвращать мне корону. И где он ее только прячет? – как бы между прочим спросил Гилберт, невинно уставившись на Стеллу.
Но она, к его разочарованию, только широко улыбнулась, обнажив клыки, и с гордостью сказала:
– Он имеет право обладать ей.
– Он был изгнан.
– Но принят Киллианом. К тому же, – Стелла вдруг помрачнела, свела брови к переносице и, как показалось Гилберту, даже шмыгнула носом, – он был коронован. Это правда. Он имеет право обладать короной великанов.
Гилберт остановился. Ветер, вдруг ставший ледяным, ударил в спину.
– Что?
– Что слышали, – уже без всякой беспечности ответила Стелла, рванув вперед.
– Когда люди гуляют, они идут рядом.
Девушка повернулась к нему со злым взглядом. Гилберт ответил точно таким же.
– Когда люди гуляют, – наконец сказала она, все еще прожигая его глазами, – они не допрашивают друг друга.
– Разве я допрашиваю? Лишь хочу узнать, как так вышло, что Третий сальватор отыскал корону великанов. Никто, кроме королевы Ариадны, до сих пор толком не знает, откуда вы взялись. Тебе не кажется, что было бы справедливым рассказать хотя бы об этом?
– С чего бы?
– С того, что отношения между людьми строятся на честности. Я рискую своей жизнью, защищая вас от всей коалиции. Даже если сигридцы понимают, что рисковать Временем нельзя, это не значит, что с вами ничего не случится.
– Мы принесли клятву, – процедила сквозь зубы Стелла, подлетев к нему так быстро и близко, что они едва не столкнулись носами. – Ты принес клятву! Сказал, что защитишь нас!
– До тех пор, пока вы находитесь на территории моего особняка, – напомнил Гилберт, приказав своему телу, вдруг предавшему его, не дрожать. Под жестким взглядом желтых глаз Стеллы становилось неуютно. Страшно. – Но обстоятельства бывают разными. Поверь, я вовсе не хочу, чтобы вы, случайно оказавшись за пределами этой территории, пострадали. Я смогу защитить вас и от опасностей этого мира, и от самой коалиции, если кто-то вдруг решит действовать радикально. Но хочу знать, ради кого я рискую. Я хочу знать, кто вы такие.
– Я – Стелла, – едва не выплюнула она, хмурясь. – Все. Больше мне нечего сказать.
– Ты умеешь менять обличье. Это уникальный дар, и я никогда прежде не встречал кого-то, кто обладал бы им.
Стелла отступила на шаг, с сомнением посмотрев на него, и Гилберт вдруг ощутил, как дышать стало легче.
– Дар? – переспросила она с сомнением. Ее глаза загорелись, а тонкие губы растянулись в улыбке. – Дар! Звучит отлично, мне нравится! А у вас что, никто так не умеет?
– Только перевертыши, – честно ответил Гилберт.
Стелла скривилась:
– Фу. Я не перевертыш.
– Тогда что это за дар? Уникальный, сильный… Никогда о таком не слышал.
– Дар, – повторила она, покачав головой. – Невероятно. Если я скажу об этом Эйкену, он не поверит. Он считает, что ты… то есть вы – очень злой и вредный принц. Он думает, что вы сделаете что угодно, чтобы избавиться от нас.
С одной стороны, Гилберт рассматривал такую возможность, потому что это было естественным. С другой же, он принес клятву, как и Третий, Клаудия, Стелла и Эйкен, и все эти дни ни один из них ее не нарушил.
– Я не настолько ужасен, – наконец ответил он, заметив оценивающий взгляд Стеллы. – Я могу быть строг и требователен, но лишь в том случае, если иного выхода нет. Чаще всего я стараюсь достичь понимания мирным путем. Как, например, сейчас.
– Сейчас? – недоверчиво повторила Стелла.
– Сейчас. Гуляем, дышим свежим воздухом, возможно, становимся друзьями. Помнишь об этом?
– А-а-а… Да, помню.
И будто в доказательство своих слов, девушка вновь пошла вперед, но перед этим убедилась, что Гилберт идет рядом.
– Но друзья не запирают друг друга в защищенных местах и не грозятся убить их, – заметила она несколько секунд спустя.
– Мы только пытаемся стать друзьями, – напомнил Гилберт, скрипнув зубами. Вся эта затея казалась ему полной чушью, но, как выяснилось, иначе со Стеллой и нельзя было: многое она понимала буквально и была наивной, как ребенок.
– Форти старается изо всех сил, а ты… вы не даете ему даже шанса.
– А ты бы была мила и любезна с убийцей?
Стелла, казалось, всерьез задумалась над его вопросом. Гилберт уже решил, что она не ответит, но спустя несколько минут Стелла отстраненно произнесла:
– Либо убьешь ты, либо убьют тебя. Это закон. Так что я сама убийца.
Девушка хищно улыбнулась, посмотрев ему в глаза, и Гилберт, что странно, на секунду ощутил укол разочарования. Он, разумеется, мысленно убеждал себя, что готов к любому ответу. И все равно был разочарован. Будто надеялся, что Стелла окажется не такой ужасной, как Третий.
– Здесь нечем гордиться.
– А я и не горжусь, лишь говорю очевидное. Разве вы не сделали бы все возможное, чтобы выжить и защитить дорогих вам людей? Разве вы не убили бы того, кто этого заслуживает?
– Я не занимаюсь линчеванием.
– Чем?
Теперь она выглядела так, будто действительно услышала какое-то новое слово и хотела узнать его значение. Ни следа уверенности, которую Гилберт видел всего мгновение назад.
– Самосудом, – подобрал другое слово он.
– А, судя по тому, как вы относитесь к Форти, именно этим вы и занимаетесь.
– Не будь глупой, Стелла, – не выдержал великан, фыркнув и поднимая глаза к небу. – Я осторожен ради коалиции и каждого, кто доверил свою жизнь мне.
– Я свою жизнь вам не доверяла.
– Тогда почему ты так рвалась принести клятву?
Здесь Гилберт не преувеличивал: Клаудия, встретившись с лидерами коалиции для принесения клятвы, выглядела абсолютно спокойной, Эйкен – немного напуганным, а вот Стелла едва не прыгала на месте и напоминала, что они должны как можно скорее начать.
– Форти посчитал, что так будет лучше.
– Боги, – едва не выплюнул Гилберт, – хватит его так называть!
Стелла сощурилась, уставившись на него, и процедила сквозь зубы:
– Как хочу, так и называю. И вообще, – подумав еще немного, добавила она, но уже значительно тише, – я давно не верю в богов.
– Тебе необязательно постоянно быть рядом, – на всякий случай напомнил Стефан.
– Я слежу за твоим состоянием, – ответила Марселин, сделав глоток кофе. – Если ты вдруг свалишься от усталости или боли, я должна быть рядом, чтобы помочь.
– Это было всего один раз…
Не сказать, что Стефану не было приятно это внимание. Наоборот, он эгоистично наслаждался им, при этом прекрасно осознавая, что так быть не должно. В конце концов, Марселин целых пять месяцев следила за его состоянием, а после пробуждения от сомнуса ни на мгновение не переставала раздавать рекомендации и поить его отварами собственного приготовления.
Стефану до сих пор не верилось, что прошло пять месяцев. Не верилось, что Марселин не бросила его умирать, а спасла, использовав магию, о которой мало что знала. Она ни на минуту не отходила от него, постоянно изучала магические книги и трактаты, искала давно утерянные источники и пыталась разбудить его. Теперь, когда все знали, что пробудить от сомнуса может только Время, эти попытки казались совершенно бессмысленными, но Стефан все равно восхищался ими. Его совершенно не смущало, что, пока он был мертв, Марселин постоянно находилась рядом. Но беспокоило, что она забыла о себе и все свои силы бросила на его спасение. Даже сейчас она совсем не жалела себя и бралась за помощь каждому.
Она помогала Николасу, который, не ставя никого в известность, первым сбегал к бреши (что странно, те стали появляться гораздо реже) и получал травмы. Она кое-как уговорила Пайпер помочь ей, хотя Первая очень долго отказывалась и убеждала, что в полном порядке.
И едва ли не каждую минуту Марселин спрашивала Стефана о его самочувствии. Ее паранойя дошла до того, что она могла явиться к нему посреди ночи. Стефан всегда встречал ее на пороге комнаты и говорил, что чувствует себя прекрасно. Но Марселин не успокаивалась, волновалась так сильно, что могла за всю ночь ни разу не сомкнуть глаз, и это серьезно беспокоило Стефана. Дошло до того, что в один из дней Стефан сказал, что она может остаться у него, если от этого ей будет спокойнее.
Только после он понял, насколько странно прозвучало это предложение. Но ни один из них не сделал шаг назад, и в итоге каждую ночь они засыпали рядом, а утром просыпались и видели, что успели либо переплестись ногами, либо обняться. Никогда прежде Стефан не думал, что способен испытывать радость и вину одновременно.
Он, разумеется, знал, что его радость эгоистична. Он не должен наслаждаться присутствием Марселин, ее прикосновениями и вниманием, которым она одаривала каждого, кому оказывала помощь. Но наслаждался, потому что это была Марселин. Самая прекрасная девушка во всех мирах, которая украла его сердце и до сих пор не вернула обратно. И Стефан даже мечтать не мог о том, чтобы Марселин вновь ответила ему взаимностью, но каждый раксов раз, когда она спрашивала его, как он себя чувствует, когда вливала магию в его тело, помогая восстановить ток его собственной магии, когда ложилась рядом и засыпала, Стефан думал, что это все же возможно.