– Джулиан ему не доверяет. Королева до сих пор молчит насчет того, что увидела в душе Третьего, и это сильно беспокоит его.
– А старейшины?
– Грета только заняла место Илира и многого не знает. Думаю, Армен сможет склонить ее, чтобы она проголосовала против плана Третьего.
– Джонатан должен с ней поговорить.
– Он отстранен от всех дел, касающихся Третьего. Спасибо Пайпер, – скривив губы, пробормотал Гилберт. – Теперь приходится иметь дело с Августом и Мирной…
– Но ведь Саула уже вызвали?
– Да, он должен вернуться вечером. Данталион сказал, что объяснит ему все.
– За что голосовал Данталион?
– За бойню.
– Насчет Третьего, – уточнила Шерая.
– За бойню, – уверенно повторил Гилберт, посмотрев на нее. – Данталион уверен, что хорошая драка мигом все решит.
– То есть он еще не высказался. Что ж, пока что у нас пять голосов против… скольки? За что голосовала королева?
Гилберт уставился на стол, заваленный письмами, и спустя несколько секунд поднял исписанный лист бумаги.
Шерая догадывалась о содержимом письма исключительно по эмоциям на лице Гилберта: сосредоточенность сменилась озадаченностью, а та – непониманием, которое быстро переросло в возмущение. Гилберт едва не смял письмо, но, будто опомнившись, протянул его Шерае.
«Я знаю, что тебе это не понравится, мой милый, но я помогу, хоть и голосую против. В конце концов, мы действительно лишь дети магии и хаоса.
Если к концу дня никто не изменит своего решения, в полночь Беро откроет портал на мост. Из Тайреса вас не отследят, но будьте осторожны.
Я не могу быть уверена в том, что среди нас нет предателей.
P.S. Я видела правду. Пожалуйста, поверь мне, Гил. Я делаю это ради нас всех».
Шерая подняла глаза как раз в тот момент, когда Гилберт постарался незаметно утереть выступившие слезы. Он тут же нахмурился, поняв, что она все увидела, и зло уставился на нее.
– Почему она это сделала? – прошипел он, вскинув руку и указав на письмо. – Она клялась, что отомстит за Аннабель!
– Потому что видела правду, – спокойно ответила Шерая, отложив письмо. – Сердце фей не обмануть. И королева не настолько глупа, чтобы ненавидеть Третьего только для того, чтобы сохранить гордость. Иногда приходится признавать, что ты ошибся.
Гилберт тихо рассмеялся, покачав головой.
– Она изменила своим клятвам. Она королева, а не простая фея, которая может делать все, что вздумается! Она сама говорила мне, что Третий предал нас всех! Почему теперь помогает ему?
– Потому что она нашла в себе силы попробовать. – Шерая аккуратно села на край стола, уловив, как напряглись плечи Гилберта. – Знаешь, кого подданные не станут поддерживать, от кого отвернутся? От того, кто постоянно идет напролом и отказывается признавать свои ошибки. Никто не будет осуждать тебя, если ты попробуешь и ошибешься, Гилберт.
Кое-как взглянув на нее исподлобья, Гилберт тихо спросил:
– Откуда ты можешь знать, что этого не повторится? Как ты можешь быть так спокойна?
– Однажды меня уже предали, Гилберт, и речь не о Третьем или Вторжении. За много лет до того, как я стала служить Ребнезару, мужчина, которого я полюбила, предал меня и использовал.
Шерая думала, что никогда больше не станет говорить о давнем инциденте, последствия которого привели ее в ребнезарское общество магов, где она отрабатывала свое наказание. История казалась настолько личной и глупой, что о ней не хотелось даже вспоминать. Шерая знала, что была слишком неопытной и наивной, что магия предупреждала ее, а она эти предупреждения игнорировала. Ее наивность и упрямство стоили жизни целой деревне. Совет магов признал, что она была вынуждена сжечь каждый дом и убить каждого человека, который переродился в темное создание, однако это все равно не спасло ее от наказания за случившееся. Она добровольно помогала магу, ставшему зачинщиком чудовищного эксперимента, и даже незнание конечной цели не оправдало ее.
Шерая была глупой и наивной. И жестокой, когда убивала мага, затеявшего это, потому что ее сердце разбили и растоптали, и ей было больно.
– Знаешь, что я с ним сделала?
Гилберт помотал головой. Испуг в его глазах не был связан с магией, отразившейся в глазах Шераи, или ощущением силы, которое разлилось в воздухе.
– Убила. Он стал вратами, как Стефан, а его остановила. Потом я убила каждого человека, который переродился в демона, и похоронила. После этого мною занялось ребнезарское общество магов, и я несла наказание за содеянное под их чутким надзором.
Гилберт открыл рот, но Шерая опередила его, продолжив:
– Королева, твоя бабушка, знала о том, что случилось, но все равно пригласила меня на службу. Знаешь, это было где-то за десять лет до того, как твои родители поженились. И до того, как родился Алебастр, я сумела доказать, что верна Ребнезару. Я всегда была и всегда буду верна Ребнезару, который подарил мне шанс на лучшую жизнь. Знаешь, как так вышло?
Гилберт скованно пожал плечами.
– Я научилась управлять своей ненавистью. Сначала держала ее в узде, потом и вовсе смогла отпустить. Если бы я жила только ненавистью, то я, считай, и не жила бы вовсе. Это было бы существованием, Гилберт. Не жизнью. Ты меня понимаешь?
Он, возможно, и понимал, но не мог в этом признаться. Он был достаточно упрямым и ненавидел признавать свои ошибки. Гилберт мог убиваться даже из-за незначительной оплошности. Оговорки, неудачной шутки, случайно допущенной в письме ошибки. Гилберт жил с чувством вины за то, что не может с первого раза все сделать идеально, и ненавистью за ошибки, которые никак его не касались.
– Алебастр приказал мне защитить вас, – строго произнесла Шерая, но вопреки тону ее жест был очень нежным: она убрала со лба Гилберта несколько прядей и аккуратно пригладила его волосы, помня, как он ненавидит ужасную прическу. – И я буду вас защищать. Даже друг от друга, если это потребуется.
Гилберт открыл рот и снова закрыл. Шерая видела, как ему трудно, но не помогала – это было тем, что он должен был сделать самостоятельно. Время близилось к вечеру, крайнему сроку, обозначенному коалицией для принятия решения, однако Шерая была готова ждать хоть целую вечность.
Может быть, даже через настоящую вечность, Гилберт посмотрел Шерае в глаза и опустил голову, словно провинившийся ребенок.
– Прости, что накричал на тебя, – пробормотал Гилберт. – Я не хотел, я… Нет, я хотел, потому что был очень зол, но я не хотел кричать на тебя! Я…
устал, – едва слышно произнес Гилберт на выдохе. – Я хочу, чтобы это все закончилось, чтобы он… Чтобы Фортинбрас был Фортинбрасом…
Что ж, это прогресс: Гилберт впервые произнес это имя.
– Он старается. Если бы он этого не хотел, не думаю, что он бы позволил унижать себя на суде.
– Никто его не унижал, все было по справедливости, – пробурчал Гилберт.
– Гилберт.
Он вздохнул и опустил плечи.
– Если Райкер прав, – между тем продолжила Шерая, – а он прав, как мы смогли убедиться, то вам придется работать вместе, потому что ты точно не оставишь Третьего без надзора.
– Ни на секунду. Пусть только попробует куда-то смыться, я тут же его найду и…
– Значит, тебе придется постараться, чтобы дело не дошло до желаемой Данталионом драки. Я знаю, – мягче произнесла Шерая, поймав его растерянный взгляд, – что это тяжело. Но иногда приходится принимать тяжелые решения и делать все от себя зависящее. Я знаю, что ты справишься. Ты умный, сильный и смелый, Гилберт. Ты справишься со всем, что тебе встретится.
Гилберт быстро заморгал, но Шерая не стала притворяться, будто не заметила этого. Приподняв его лицо, она рукавом пиджака вытерла уголки его глаз от слез и, улыбнувшись, поцеловала в лоб.
– Я поддержу любое твое решение не потому, что ты король, а потому что я люблю тебя, Гилберт. И я знаю, что ты поступишь правильно.
Стелла немного тревожилась из-за большого количества людей, которым Гилберт приказал явиться в столовую. И, разумеется, она волновалась, что Клаудия даже спустя три дня кидала на Фортинбраса убийственные взгляды.
Каждый из них, на самом-то деле, был зол. Стелла знала, каково это – желать скрыть свои шрамы от других, но Фортинбрас… Ей казалось, что Третьему следовало рассказать о шрамах и проклятии. Они бы помогли, придумали бы, как ослабить его боль, были бы рядом. Теперь, зная о проклятии, Стелла понимала все больше странностей. Одежда, которая всегда закрывала спину, кровь из носа, которую Фортинбрас объяснял давлением хаоса. Ответы были рядом, но Стелла не замечала их, из-за чего чувствовала себя глупой.
Но еще глупее она чувствовала себя сейчас, когда Эйкен подтвердил то, что его тени заметили еще утром. Фортинбрас в сопровождении Гилберта, Диего и Джонатана отправился в зал Истины, где Третий пытался убедить лидеров коалиции, что его план должен быть реализован.
Стелла не понимала одного: как они, простые смертные, помогут богам? Они же… ну, боги. Сотворили все миры.
– Король Джулиан, старейшина Грета, старейшина Армен, Август, Мирна и королева Ариадна проголосовали против Третьего, – сказал Гилберт, начав это глупое собрание. – Данталион отказался голосовать.
– Засранец! – шикнула Марселин.
– Он сказал, что один его голос против шестерых ничего не даст, но он благодарен за то, что Третий разбудил Стефана.
– О боги. Прости меня, Данталион… – совсем тихо пробормотала Марселин, однако Стелла прекрасно ее расслышала.
Вообще, она слышала все, о чем говорили собравшиеся, и это немного нервировало. Эйкен пытался объяснить Клаудии, что ругаться с Фортинбрасом необязательно, на что она отвечала, что только так можно вправить сальватору мозги. Джонатан постоянно напоминал Эйсу, что ему не следует без остановки прыгать на месте, а затем говорил Киту, что ему нужно немного расслабиться, и Кит очень натянутым голосом отвечал, что он максимально расслаблен. Твайла вместе с Николасом сидела в углу, как можно дальше от остальных. Стефан то и дело уточнял у принцессы Сонал детали разговора с Райкером, и она повторяла их сквозь зубы. Шерая выпытывала из Диего детали собрания коалиции, которое Гилберт провел без ее участия. Только Пайпер и Фортинбрас, сидевшие напротив друг друга за длинным столом, молчали.