Эйкен ненавидел, когда ему об этом говорили. Какая разница, сколько ему лет? Он был умнее и сильнее всех своих сверстников. Ему было тринадцать, а он выжил в двух Башнях.
– Пожалуйста, – терпеливо повторил Фортинбрас, приблизившись к Эйкену. – Я знаю, что ты сильный. Поэтому я хочу, чтобы ты остался здесь, вместе с Шераей и Эйсом. Я хочу, чтобы ты тут за всем приглядел. Я могу доверять только тебе.
– Ты говоришь это только для того, чтобы я остался!
– Да, и я не стыжусь этого! – рыкнул Фортинбрас, чем сильно удивил Эйкена. – Я хочу, чтобы ты остался здесь, потому что здесь безопасно. Тебе больше не нужно бороться за жизнь, Эйкен, не нужно постоянно доказывать свою силу. Ты можешь немного отдохнуть. Пожалуйста, останься. Я не могу потерять и тебя.
Эйкен понимал, что это было логично и правильно. Они все его любят и хотят, чтобы он остался в безопасном месте, потому что он, в отличие от них, еще ребенок. Дети не должны сражаться за свою жизнь каждый день. У них должны быть моменты радости, глупые игры, которые приносят удовольствие, и безумные идеи, которые кажутся просто гениальными. Магнус всегда так говорил.
Но его больше нет, а Эйкен… скучал. Сильно. Он хотел крепко обнять Магнуса, учиться дальше и не бояться, что что-то не получится, потому что рыцарь всегда рядом и поможет.
Но Магнуса они не уберегли. В одном Фортинбрас был прав: если Эйкен останется в этом мире, рядом с Шераей, ему ничего не будет угрожать. Он не пострадает и не погибнет, не подвергнет свою жизнь риску. Зато рисковать будут Фортинбрас, Стелла и Клаудия.
Фортинбрас сказал, что не может потерять и его, но и Эйкен не мог потерять их. Что, если он никогда больше их не увидит? Они – его семья, все, что у него было все эти годы. Все, что ему было нужно.
– Ненавижу тебя, – процедил Эйкен, безуспешно глотая слезы. – Ненавижу тебя за то, что ты прав! Почему ты всегда прав?!
Фортинбрас мягко улыбнулся и, несмотря на красноречивое покашливание Гилберта, протянул к Эйкену руки, однако тот соскочил со стула и, толкнув сальватора, быстро выбежал из столовой.
Эйкен хотел провалиться сквозь землю. Дурацкий возраст! Почему Дикие Земли наградили его хаосом, почему он ни на день не постарел с тех пор, как выбрался из первой Башни? Ему что, до конца дней оставаться ребенком, который вынужден слушаться старших? Он тоже может помочь. Он сильный, умный, находчивый, его тени – уникальны и неповторимы, он…
Ребенок. Ему тринадцать лет, и для этого возраста Эйкен слишком часто сражался за свою жизнь.
Остановившись в одном из коридоров, он, всхлипнув, сел на пол, прислонившись спиной к стене, и притянул колени к груди. «Дурацкий возраст! – думал Эйкен, старательно заглушая мысли, твердившие о том, что Фортинбрас прав. – Дурацкие взрослые! Все дурацкие! Почему я вообще должен…»
– Ты не против, если я присяду, Эйкен?
Он вздрогнул, поднял голову и из-за слез увидел только расплывчатый силуэт. Но когда узнал голос, сильно удивился. Марселин никогда не называла его имени, всегда обращалась как к Рафаэлю, которым он не был.
– Мне плевать, – буркнул он, уткнувшись лицом в колени. – Взрослые всегда делают только то, что хотят, и на мое мнение им плевать! Можешь хоть лечь тут, мне все равно!
Марселин села напротив и вытянула ноги.
– Я знаю, что ты не хочешь со мной разговаривать, но можно я тебе кое-что скажу?
– Да без разницы! Делай что хочешь!
– Я хочу поговорить, но если не хочешь ты – я уйду.
Она затихла и отвела взгляд, лишь изредка поглядывая на него, будто ждала реакции. Но Эйкен никак не мог с собой справиться. Он все еще хотел провалиться сквозь землю, хорошенько побить Фортинбраса и при этом вцепиться в него крепко-накрепко и на всю оставшуюся жизнь.
Фортинбрас был прав. Сама идея похода в Дикие Земли с целью нахождения Некрополей и Лабиринта, а также освобождения богов была безумной и требовала участия только самых сильных. Эйкен таким не был. Он знал, как выжить в Диких Землях, но теперь, узнав, что такое спокойная жизнь в этом мире…
Правда была и в том, что Эйкен не хотел возвращаться в Дикие Земли. Тот мир был ужасным местом, одной сплошной Башней, которая постоянно испытывала их. Они не видели солнца, не знали, встретят ли завтрашний день, не потеряют ли кого-нибудь. Они жили в страхе и неведении, потому что не имели выбора. Но сейчас у Эйкена был выбор, и как бы сильно он ни убеждал себя, ответ давно был ему известен.
Эйкен не хотел возвращаться в Дикие Земли, но и не хотел отпускать свою семью.
– Почему ты согласилась? – прохныкал Эйкен, подняв заплаканные глаза на Марселин. – Почему ты согласилась стать якорем для Николаса?
– Потому что он дорог мне. Он напоминает мне вас с Карлосом. Я знаю, – тут же добавила она, – что ты ничего не хочешь об этом слышать, но… И мне будет спокойнее, если ты останешься здесь.
Эйкен недоверчиво сощурился. Почему она такая упрямая? Почему верит, будто он ее брат? У Эйкена только две сестры, которые согласны с Фортинбрасом в том, что ему следует остаться в этом мире.
На мгновение Эйкену показалось, что он уже где-то видел Марселин: этот наклон головы, блеск ярких глаз, широкую улыбку. И этот голос… Мягкий, терпеливый, напоминавший о большом теплом доме, запахе домашнего хлеба и сладостей, вкус которых ощущался на языке.
Нет, это просто наваждение. Неправда. Марселин – не его сестра. Даже Фортинбрас не знает, была ли у Эйкена когда-либо семья.
– Это неправда! – яростно выпалил он. – Я не твой брат, хватит говорить об этом!
– Не знаю, почему ты ничего не помнишь, – сдавленно пробормотала Марселин, – но восемнадцатого апреля у тебя был день рождения. Я испекла твой любимый калатравский хлеб. Ты помнишь, что это? Это пудинг с карамелью…
Эйкен чувствовал сладость во рту, помнил тот странный сон, который приснился ему в храме целительниц недалеко от Серебряной реки.
– Карамель?
– Ты обожал ее! Хочешь, я приготовлю?
Эйкен фыркнул:
– Времени не осталось. Вряд ли королева фей будет вечно ждать.
– Тогда приготовлю, когда мы вернемся, – уверенно заявила Марселин.
Не то чтобы Эйкен ей верил, но что-то дернуло его за язык, и он пробурчал под нос:
– Для начала вернись, а там уже решим. И хватит говорить, что я твой брат. Раздражает, – добавил он скорее для того, чтобы она не слишком расслаблялась.
Но даже сквозь пелену слез Эйкен видел, как Марселин улыбнулась.
До полуночи оставался всего час. Эйс еще злился, но все же был рядом с Пайпер, как и дядя Джон.
Каждому было ясно, что она не доверяла Киту настолько, чтобы выбрать его ракатаном. Но в тот момент решимость Пайпер дрогнула, когда она наткнулась на взгляд Эйса. Он был уверен, что Пайпер выберет его. Каждый был уверен, что Пайпер выберет его. Это было очевидно, и даже глупо было предполагать что-то другое. Эйс и дядя Джон – самые близкие ей люди.
Но Пайпер струсила. Будь ее воля, она бы и дядю Джона не втягивала, но на него, в отличие от Эйса, авторитетом старшей сестры не надавить. На него даже авторитет сальватора не работал, и Пайпер просто не представляла, как объяснить дяде, что она не хочет, чтобы он рисковал собой.
Если Пайпер скажет, что Дикие Земли опасны, что магия там ограничена, а тварей можно убить лишь сокрушителями, он только разозлится и скажет, что обязательно должен быть рядом и делать все возможное, чтобы помочь. Поэтому все, что ей оставалось, так это сократить причины для волнения для них обоих.
– Я не причина для волнения! – возразил Эйс, когда Пайпер сказала об этом. – Я маг и наследник Силы Лерайе!
– Ты больше не наследник, – напомнил дядя Джон, устало развалившись в кресле в комнате Пайпер.
– На чьей ты стороне?!
– На стороне твоей безопасности. В чем Третий был прав, так это в том, что некоторым лучше остаться здесь.
– Отлично, теперь ты с ним соглашаешься!
– О да-а. – Пайпер села на кровати и подозрительно сощурилась. – Теперь ты с ним соглашаешься?
– Я похож на идиота, который будет сомневаться в Сердце фей и Свете Арраны?
– Ты похож на дядю, которому очень не нравится, что какой-то парень вьется вокруг Пайпер, – сказал Эйс, подняв указательный палец.
Дядя Джон скрипнул зубами:
– Доживешь до моего возраста – поймешь. А чтобы дожить, останешься здесь.
Они еще долго спорили между собой, и с каждым разом голос дяди Джона звучал все жестче. Пайпер, не выдержав давления, просто заплакала.
Она не хотела возвращаться в Дикие Земли. Тот мир был ужасным и пугающим, и люди там были жестокими. Пайпер не винила их. Было бы странно ожидать другого после стольких лет жизни в таком жутком местечке, но она слишком близко воспринимала каждый выпад в свою сторону.
Однако выбора не было. Лерайе сделала ее своим сальватором, открыла Силу, каждая частица которой отныне текла по телу Пайпер. Магия сакри – дар богов, единственный шанс спасти их от хаоса и Хайбаруса. План был самоубийственным настолько же, насколько и реализуемым.
Пайпер не могла бросить Фортинбраса и Николаса и сказать им, что лучше отсидится в этом мире. Даже без Силы Время и Движение были достаточно мощны, но никто из них не мог рисковать и проверять границы этой мощи. Если и искать Лабиринт, с которым могут справиться только сальваторы, то вместе.
Ну, исключая Иснана. Если он каким-то образом проберется в Лабиринт, Пайпер разобьет ему лицо.
Успокоиться, не обругав всех вокруг за чрезмерную заботу, оказалось чрезвычайно сложно, но Пайпер старалась. Она убеждала себя, что в этот раз они откроют Переход осознанно, что трое сальваторов с поддержкой магов и Райкера справятся с чем угодно, но никак не могла перебороть страх. Что, если они окажутся в каком-нибудь глухом месте, откуда им не выбраться? Что, если нападут твари? Что, если она опять будет валяться в снегу совершенно одна, израненная, потерянная и…
«Ты не одна, – жестко возразила Лерайе. –