— Для чего тебе это нужно? — воскликнула Хелен, когда Гарп впервые поделился с ней замыслом.
— Ты что думаешь, это про нас? — защищался Гарп. — Это вообще никого из нас не касается. Я просто использовал ситуацию.
— Ты же сам всегда говорил, что худший вид беллетристики — автобиографический.
— Это не автобиографический вид, — оправдывался он. — Вот прочитаешь — и увидишь.
Она не увидела. Хотя в романе не было ни Хелен, ни Гарпа, ни Гарри, ни Элис, но он тоже был о двоих мужчинах и двух женщинах, связанных неравнозначными, непримиримыми и страстными узами.
Каждый из этой четверки страдает каким-то физическим недостатком. Один муж слеп. Второй чудовищно заикается, его заикание приводило в ярость самого терпеливого читателя. Дженни пристыдила сына за этот дешевый выпад против бедного покойного мистера Тинча. Ничего не поделаешь, думал Гарп, художник — прежде всего наблюдатель, точный и беспощадный копировщик человеческого поведения. Ему нет дела до Тинча, он только взял некоторые его черточки.
— Не понимаю, как ты мог обидеть бедняжку Элис, — возмутилась Хелен, имея в виду физические недостатки персонажей, особенно женщин. У одной из них — мышечный спазм правой руки. Рука непроизвольно вскидывается, опрокидывая бокалы с вином, горшки с цветами, ударяя по лицам детей. Однажды она чуть не кастрировала мужа, случайно, разумеется, когда она подрезала кусты, а он подвернулся под руку. Только ее любовник, муж второй героини, может усмирить опасный недуг. И вот впервые в жизни ее прекрасное тело повинуется ее воле, никаких нелепых движений, все — грация и соразмерность.
Вторая героиня подвержена внезапному неуправляемому скоплению газов в кишечнике. «Пукалка» замужем за заикой, а «опасная рука» — за слепцом.
Следует отдать должное Гарпу, никто из четверых не пишет романов. («Может, мы должны благодарить тебя за эту небольшую милость?» — ехидно заметила Хелен.) Одна пара бездетна, но им бы хотелось иметь детей. Вторая старается обзавестись чадом, усилия увенчались успехом, супруга понесла. Но ее радость омрачена сомнениями: кто же настоящий отец ребенка? Все вглядываются в новорожденного: чей физический недостаток он унаследовал? Какие в нем сидят гены — заикание, газы, спазм или слепота? (Гарп считал, что этим самым он блестяще продемонстрировал — как бы от имени Дженни — работу генетического механизма.)
Роман можно считать в какой-то мере оптимистическим. Хотя бы потому, что дружба между этими парами берет верх над страстью и прелюбодеяние прекращается. Бездетные супруги разводятся, разочаровавшись друг в друге, но эксперимент перекрестного секса, возможно, в этом и неповинен. Вторая семья благоденствует, ребенок растет здоровым, без видимых дефектов. Роман заканчивается случайной встречей героинь в универмаге под Рождество. Они едут на эскалаторе: «пукалка» — вверх, «опасная рука» — вниз. Обе нагружены покупками. В момент встречи недуг первой дает о себе знать самым очевидным образом — резкой трелью. Рука второй летит вверх и толкает старика; тот катится вниз, сбивая с ног впереди стоящих людей. Но у всех праздничное настроение, никто не пострадал и никто не сердится — «так благодатно время». Обе женщины, уносимые в противоположные стороны лестницей-чудесницей, взирают друг на друга добрым понимающим взглядом и печально улыбаются.
— Это же комедия! — снова и снова повторял Гарп. — Неужели не понятно! Предполагается, что все это очень смешно. А какой фильм можно было бы сделать!
Но никто даже не купил у него право на дешевое издание.
Если вспомнить судьбу человека, который мог ходить только на руках, то нельзя не признать, что эскалаторы были пунктиком Гарпа.
В университете никто из коллег Хелен ни разу не упомянул при ней о «Втором дыхании рогоносца»; о «Промедлении», по крайней мере, пытались провести дискуссию. Новый роман вторгался в ее личную жизнь, и чем скорее о нем будет забыто, тем лучше.
— Боже мой, неужели они вообразили, что я описал тебя? — разозлился Гарп. — Откуда только берутся такие кретины! Ты что, громко пукаешь в коридорах университета? Или, может, у тебя рука выскакивает из плеча на занятиях? А бедный Гарри, заика он, что ли? — Гарп просто завывал от ярости. — Или, может, я слепой?
— Вот именно, — оборвала Хелен. — Ты слепой. У тебя свое понятие о том, что такое вымысел, а что — явь. Ты считаешь, люди это понимают? Всем ясно, что ты черпаешь из собственного опыта. Ты можешь напридумывать три короба небылиц. Но люди уверены, в основе всего — ты и я. Иногда я и сама так думаю.
Слепец в романе был геологом.
— Я что, изучаю камни, что ли? — заорал Гарп.
Героиня, страдающая метеоризмом, безвозмездно помогает медсестре в больнице.
— Может, моей матери тоже надо обижаться? — продолжал Гарп. — Почему она не пишет мне писем с уверениями, что портила воздух не в больнице, а только дома?
Но и Дженни Филдз была недовольна «Вторым дыханием рогоносца». Тема, которую он выбрал, была, на ее взгляд, удручающе мелкой, не имеющей общечеловеческого значения.
— Она под этим разумеет секс, — сказал Гарп. — Классический случай: о мелкотемье берется рассуждать особа, ни разу в жизни не испытавшая полового влечения. Вроде как папа римский, приняв обет целомудрия, решает вопрос о применении противозачаточных средств для миллионов людей. Поистине, мир безумен.
Новая сподвижница Дженни, переменившая пол Роберта Малдун, более двух метров ростом, раньше была Робертом Малдуном, прославленным правым крайним в команде «Орлы Филадельфии». После успешной операции по изменению пола ее вес со 115 килограммов снизился до 81-го. Значительные дозы эстрогена уменьшили силу и массу ее мышц. Гарп не сомневался: некогда знаменитые «быстрые ноги» навеки утратили свою быстроту. Но все-таки Роберта была достаточно грозным эскортом для Дженни Филдз. Роберта обожала мать Гарпа. Именно ее роман «Одержимая сексом» вдохновил Роберта Малдуна, и он решился на операцию. Это было зимой, когда он лежал в больнице с травмой колена.
Теперь Дженни Филдз помогала Роберте вести тяжбу с телевидением, которое не хотело брать ее спортивным комментатором на новый футбольный сезон. Они там все ополчились против меня, говорила Роберта. Но ведь эстроген, который в нее влили, не убил в ней знания правил футбольной игры, возмущалась Дженни. Волна сочувствия, прокатившаяся по колледжам страны, сделала двухметровую Роберту предметом горячих споров. Кому тогда и быть комментатором, как не ей! Она интеллигентна и хорошо говорит. Футбол, кто станет отрицать, — ее стихия. Да она способна так оживить передачу, как и не снилось кретинам, обычно ведущим футбольные репортажи!
Гарпу она понравилась. Он с удовольствием говорил с ней о футболе, играл в теннис. Роберта всегда выигрывала у Гарпа первые несколько сетов. Сказывались сила и тренированность. Но зато выносливостью с Гарпом было трудно тягаться. Будучи гораздо крупнее, Роберта скоро выматывалась, и в конце концов Гарп побеждал. К тому же она стала уставать от затянувшейся тяжбы с телевидением. А ей нужны были силы и терпение для других более важных дел.
— Тебя не сравнишь с этими джеймсианками. С ними можно от тоски спятить, — говорил ей Гарп.
Теперь он особенно радовался визитам Дженни, потому что с ней приходила Роберта. Она часами гоняла мяч с Данкеном и грозилась взять его на стадион, когда будут играть «Орлы». Но Гарп боялся отпускать ребенка. Роберта стала одиозной фигурой, слишком многие настроены против нее. Ему мерещился огромный ревущий стадион в Филадельфии, нападение, взрывы бомб, и бедный мальчик, который становится жертвой похитителя детей.
Эту картину воображение не случайно рисовало Гарпу: Роберта получала чудовищные письма с излияниями ненависти и всевозможными угрозами. Но когда Дженни показала ему, какие письма приходят ей самой, Гарп стал всерьез тревожиться о матери. Ему и в голову не приходило, что ее деятельность сопряжена с опасностью. Людская ненависть в письмах переходила всякие границы. Дженни желали раковой опухоли. Роберте — смерти родителей. Одна пара писала, хорошо бы насильно осеменить Дженни спермой слона, чтобы плод вырос и разнес ее на куски.
Один парень писал, что всю жизнь болел за «Орлов» и что в Филадельфии родились его дед с бабкой. Но теперь он будет болеть за «Гигантов» или «Краснокожих» и ездить в Нью-Йорк или Вашингтон, а понадобится — так и в Балтимор, потому что ему противно болеть за команду таких половых извращенцев, как Роберта, опозорившая линию нападения педерастическими наклонностями.
Одна девица писала, что желает Роберте попасть в руки «Оклендских налетчиков», это самая гнусная футбольная команда, по ее мнению. И уж они-то покажут Роберте, какое удовольствие быть женщиной.
Правый крайний из средней школы Вайоминга написал, что ему теперь противно играть в нападении и он тренируется на защитника. По крайней мере, перевертышей-защитников еще не было.
А какой-то нападающий из мичиганского колледжа написал, что, если Роберта будет в Ипсиланти, он с удовольствием трахнет ее.
— Это все ерунда, — сказала Роберта. — Дженни получает еще не такие письма. Ее ненавидит куда больше людей.
— Мам, — сказал Гарп, — брось ты все это хоть на время. Устрой себе каникулы. Или, знаешь, напиши еще книгу.
У него никогда и в мыслях не было советовать ей снова сесть за роман. Но он вдруг ясно увидел, что Дженни с ее вечной заботой о жертвах этого жестокого мира сама может стать жертвой ненависти и насилия.
В интервью прессе Дженни всегда говорила, что пишет новую книгу. Только Гарп и Хелен, да еще Джон Вулф знали, что это ложь. Дженни Филдз за все эти годы не написала ни слова.
— Все, что я хотела рассказать о себе, я сказала, — ответила она сыну. — Теперь меня интересуют другие. А тебе лучше бы побеспокоиться о самом себе.
Последняя фраза прозвучала как-то чересчур мрачно. Видимо, интравертность сына — жизнь одним воображением — представлялась ей куда более опасной.
Хелен тоже тревожилась, когда Гарп не писал. А после «Второго дыхания рогоносца» он не писал более года. Затем взялся за что-то, целый год работал, но потом все уничтожил. Зато Гарп писал письма. Ничего более тяжелого в своей жизни Джон Вулф не читал. Еще тяжелее было отвечать на них. Некоторые насчитывали десять-двенадцать страниц. И почти все обвиняли редактора. По мнению Гарпа, тот ничего не сделал, чтобы книга хорошо раскупалась.