Тифон с заискивающе-виноватым видом мысленно умолял: «Прошу тебя, заклинаю: ради всего святого, сделай это!»
Но Найл и сам знал, что делать. Твердо взглянув Магу в глаза, он коротко проговорил:
– Нет.
Дальше все произошло так быстро, что он даже не успел опомниться. Снисходительная улыбка Мага переросла в злобный оскал, и Найла вдруг садануло в голову так, что из глаз посыпались искры. Припечатавшись щекой к полу, он почти лишился чувств.
Сквозь мутную завесу он беспомощно видел, как с двумя мегами схватился капитан. Похоже, эти исполины не были восприимчивы ни к ударам воли, ни к яду. Мощным когтем паук по локоть отхватил мегу руку, но тот, невзирая на увечье, продолжал орудовать другой рукой. Подоспело еще двое мегов, и вскоре капитана жуткой силы ударом пригвоздили к полу.
Найл кое-как поднялся на четвереньки – на большее не хватило сил. Демонической яростью полыхали глаза Мага. «Все, конец», – мелькнуло в тускнеющем сознании. Впрочем, нет, не конец: тупой и мощный удар, перехватив дыхание, вызвал головокружение и тошноту. Найла что-то (или кто-то) вздернуло в воздух; перед глазами внизу закачался пол. А потом все сорвалось и ухнуло куда-то в темень.
В чувство его привела несносная боль, которой горело все: тело, конечности, голова. Нижняя губа вздулась сарделькой, а левая часть лица, похоже, представляла собой сплошной ушиб. Саднило живот, как будто его пинали; жестоко досталось и ребрам. Шевельнувшись, Найл задохнулся от боли. Нет, уж лучше лежать не двигаясь. Что это за одышечный сип – неужто собственное дыхание?
А еще было холодно. Когда он размежил веки (полностью открывался только правый глаз), стало понятно почему. Найл лежал на каменном полу тюремной камеры. Желтоватый лучик света пробивался сквозь зарешеченную дыру в массивной двери. Свет сочился и через решетку позади – судя по сквозняку, там находилось окно. От стены была откинута и висела на цепях деревянная койка.
Кое-как до нее дотянувшись, он ухватился за край и через силу приподнялся. На кровати было что-то мягкое: одеяло. Подушкой служила простая чурка. Найл лег лицом к двери, укрылся одеялом и забылся нелегким сном.
Когда он снова открыл глаза, свет за дверью уже не горел. В пробивающемся из окна мутном сиянии различались зеленые блоки стен – так что он, возможно, все еще во дворце. Встав на койке на колени, он через решетку посмотрел вверх. Там различался лишь каменный откос стены с зарешеченным окошком наверху. Найл плотней укутался в одеяло, экономя тепло, и так лежал – пассивно, ощущая тяжелую пульсацию в левой части ссаженного лица, а там, где удар пришелся справа, сплошной синяк.
Пассивность, как ни странно, сыграла на пользу: он уловил присутствие матери, которая окликала его по имени. В этом неподвижном состоянии он слышал ее так четко, словно она находилась непосредственно в помещении.
«Ты в порядке?» – спрашивала она.
Притворяться не было смысла: мать все чувствовала. Находясь у Найла в голове, его дискомфорт она воспринимала как свой собственный.
«Нет, – правдиво ответил он. – Я в темнице».
«За что же?»
«Я уязвил Мага. Отказался целовать ему руку».
Чувствовалось, что ее тянет узнать подробности. К счастью, вместо этого она спросила:
«Тебе больно?»
«Весь избит. И очень холодно».
После паузы мать сказала:
«Да, я это чувствую. Послать тебе на выручку шары?»
Ответ был очевиден. При малейшей угрозе вторжения пауков его умертвят.
«Нет. Прямая опасность мне не грозит, так что не волнуйтесь».
«Но чего он хочет?»
«Знать бы, – вздохнул Найл. – Глядишь, и мне бы легче было».
«Я что-нибудь могу сделать?»
К Найлу пришла неожиданная мысль.
«У тебя в комнате есть огонь?»
Мать жила в самом продуваемом крыле дворца, и ее горничная Деберис обыкновенно начинала день с растопки большого камина.
«Не здесь. В соседней комнате».
«Тогда встань там и согрейся как можешь. А потом попробуй передать часть тепла мне».
Найл точно не знал, возможно ли такое, а потому был приятно удивлен, ощутив переданную матерью волну тепла.
«Ты чувствуешь?»
«Да».
«Подожди минуту, я наброшу что-нибудь потеплее».
Через минуту-другую Найл уже как будто сам находился возле камина. Матери, должно быть, сейчас чересчур жарко, но ощущать тепло было так приятно, что не хотелось этого прерывать. Наконец-то он, можно сказать, ожил. Теплая волна постепенно пошла на спад: очевидно, матерью овладевала усталость.
«Этот Маг может читать мысли?» — спросила она.
«Да».
«Тогда тебе надо быть очень осторожным. – Материнский голос становился все слабее; последние слова были едва слышны. – Я попробую с тобой связаться нынче вечером».
Присутствие матери истаяло.
Слегка приободрившись, Найл, скинув ноги с койки, резким движением сел. При этом все ушибы и ссадины взыграли с новой силой, аж дыхание занялось – все равно что по неосторожности сунуться в слишком горячую ванну. Найл, скрипнув зубами, вполголоса выругался. Завернувшись в одеяло, как в плащ, он подвинулся к изножью кровати: здесь не так чувствовался сквозняк.
Боль напомнила о свойстве, почерпнутом через медальон. Закрыв глаза, Найл жестко сосредоточился, отчего тут же наступило облегчение. Воссоздалось даже недавно переданное матерью тепло. Правда, от этого сильнее пульсировали синяки и ссадины, но одно другого стоило.
Шорох за окном заставил Найла обернуться. Он посмотрел за решетку, наверх – там за прутьями скакала какая-то птица. Узнав своего ворона, от восторга он готов был рассмеяться вслух. Однако, спохватившись, оглянулся на дверь камеры: не смотрит ли кто.
Птица, перепархивая вдоль окна, наконец пристроилась с той стороны у решетки и села, чутко накренив голову. Телепатический контакт с вороном показал, что тот чувствует: двуногий друг в беде.
Найл переправил свое сознание в мозг птицы. Это далось не сразу – скорее всего, из-за усталости. Но едва он сообщился с вороном, как самочувствие заметно улучшилось. Глядя глазами ворона на свое лицо, Найл с горьким сарказмом отметил и лиловый синяк вокруг глаза, и ссадину на левой скуле. Вслед за этим он внушил птице взлететь.
Зарешеченное окно его камеры – одно из многих – выходило в округлый внутренний дворик. Ворон меж тем набирал высоту, покуда не оказался над дворцом, чья территория была гораздо шире, чем представлялось Найлу раньше. Сам чертог был возведен в форме средневекового замка, с тройным кольцом стен. Найл направил птицу на самую высокую башню, где та, послушно сев на зубец, огляделась.
Внутренний двор с казематами находился в центре дворца. Так что узник, даже если и ухитрится бежать через окно, все равно окажется в ловушке. Оттуда единственная дверь вела в узкий переход меж двумя строениями, где в конце возвышалась еще одна стена с дверью.
Ворон притулился на кровельном желобе декоративной башенки. На крыше и по карнизам дворца густо сидели птицы, что, в общем-то, неудивительно: дворец – самое высокое место в этом городе. При нормальном свете дня отсюда открывались бы северные утесы, а впрочем, и в тусклом свечении Страны Призраков вид был впечатляющим. Похоже, птицам вообще нравится озирать местность с высоты. Сам Найл высоту недолюбливал, но, глядя сейчас сверху глазами ворона, невольно приобщался к его довольству.
Интересно, а вот эта центральная башня, случайно, не апартаменты Мага? Что касается окна непосредственно под фронтоном, то оно было взято в подобие металлической клетки. Найл направил туда ворона, веля ему примоститься на решетке, но не посередине (это могло показаться подозрительным), а где-нибудь с краю. В нескольких метрах от окна, спиной к проходу, в тускло освещенном коридоре истуканами застыли двое вооруженных стражников. Такая неподвижность наталкивала на мысль, что это не люди, а манекены. Причина неподвижности выяснилась чуть погодя. Из стены напротив на стражников кошачьими зрачками светили два зеленых огонька – те самые механические глаза, что Найл встречал в коридорах дворца. Их предназначением, разумеется, было внушить всем и каждому, что они находятся под неусыпным наблюдением.
Найл направил птицу к соседнему окну, опять же усадив ее на поперечину с краю. Это помещение было хорошо освещено и, как Найл и ожидал, относилось к апартаментам Мага. Стены его занимали стеклянные стеллажи с какими-то приборами, но самой броской деталью интерьера здесь было что-то вроде светящегося столпа от пола до потолка. На всем своем протяжении этот столп переливался мягким синеватым светом – теплым, словно живым. Найлу он чем-то напомнил колонну в центре Белой башни, хотя и был поуже. Снизу вверх по нему, словно пузыри в некой жидкости, неспешно всплывали клубы темноты.
У дальней стены, спиной к окну, виднелся сам Маг – возле лабораторного стола, держа перед глазами пробирку, содержимое которой аккуратно взбалтывал.
Почему-то насторожившись, Найл заставил птицу сняться с поперечины и слететь на зубчатую стену, опоясывающую внутренний двор. Там сейчас стоял офицер и втолковывал что-то караульному взводу (по виду все как один пещерные жители). Что сразу бросалось в глаза, так это то, что вместо холодного оружия они держат при себе «жнецы».
Офицер (Найл узнал в нем Джелко, начальника дворцовой стражи) внушал им что-то с суровой серьезностью, которая отражалась на подчеркнуто внимательных лицах. К сожалению, мозг ворона не был приспособлен для приема телепатии, а сам Найл ничего толком уловить не мог. Он многое бы дал, чтобы узнать, в чем причина такой насупленной серьезности.
Солдат в первой шеренге задал какой-то вопрос, ответ на который Найл уловил вполне отчетливо: «Отстреливаться, но соблюдать осторожность. Эти штуки опасны».
В эту секунду по соседству с вороном попыталась устроиться крупная сорока, и тот неодобрительно каркнул: мол, что за наглость? Джелко глянул на птиц и вдруг насторожился. О ужас: ворон застыл, парализованный напором воли. Лапы подогн