Спрос на аппаратуру, генерирующую РЧ, внезапно оказался неутолимым. Использование телеграфа во время Гражданской войны в США стало стимулом для его коммерческого развития, использование радиосвязи в Первую мировую войну оказало такое же воздействие на распространение радиоприемников, а использование радара во Вторую мировую войну породило десятки новых отраслей промышленности. РЧ-генераторы впервые поступили в массовое производство, и сотни тысяч людей подвергались воздействию радиоволн на работе – радиоволн, которые теперь использовались не только в радарах, но и для навигации, радио– и телеэфиров, радиоастрономии, нагревания, герметизации и сварки в десятках отраслей промышленности, а также для «радарных печей» в домах. Не только промышленные рабочие, но и все население подверглось беспрецедентному воздействию РЧ-излучения.
По причинам, связанным скорее с политикой, чем с наукой, история на двух противоположных сторонах мира пошла противоположными путями. В странах Западного блока ученые продолжали еще энергичнее все отрицать. Они спрятали голову в песок, словно страусы, еще в 1800 г., как мы видели в четвертой главе, а сейчас просто насыпали себе на голову еще одну кучу. Когда радарные техники начали жаловаться на головную боль, усталость, дискомфорт в груди и боль в глазах – и даже на бесплодие и выпадение волос, – их отправляли на быстрое медобследование и анализы крови. Когда обследования и анализы ничего не показывали, их отправляли обратно на работу[298]. Поведение Чарльза Баррона, медицинского директора Калифорнийского отдела корпорации Lockheed Aircraft, было типичным. Сообщения о болезнях от микроволновой радиации «слишком часто стали появляться в обывательских публикациях и газетах», – говорил он в 1955 г. Обращался Баррон к представителям медицины, вооруженных сил, различных академических учреждений и авиационной промышленности на собрании в Вашингтоне. «К сожалению, – добавил он, – публикация этой информации в последние несколько лет совпала с разработкой наших самых мощных воздушных радарных передатчиков, и среди инженеров и испытательного персонала радаров возникло значительное опасение и непонимание». Он сообщил аудитории, что обследовал сотни сотрудников Lockheed и не обнаружил никакой разницы в здоровье тех, кто подвергался воздействию радаров, и тех, кто не подвергался. Однако его исследование, позже опубликованное в Journal of Aviation Medicine, оказалось запятнано той же самой моделью поведения – «не вижу зла, не слышу зла, не говорю о зле». Его контрольная группа, «не подвергавшаяся» воздействию радаров, оказалась группой сотрудников Lockheed, которые подвергались радарному излучению менее 3,9 милливатта на квадратный сантиметр – этот уровень почти в четыре раза выше, чем ныне допустимый для гражданского населения США. 28 % этих «не подвергавшихся излучению» сотрудников страдали от неврологических или сердечно-сосудистых расстройств, желтухи, мигрени, кровотечений, анемии или артрита. А когда Баррон брал образцы крови на анализ у «подвергавшихся воздействию» – то есть тех, кого облучали с мощностью более 3,9 милливатта на квадратный сантиметр, – со временем количество эритроцитов в их крови падало, а лейкоцитов – значительно возрастало. Баррон отмахнулся от этих находок как от «лабораторных ошибок»[299].
В Восточном блоке все оказалось иначе. Жалобы рабочих сочли важными. В Москве, Ленинграде, Киеве, Варшаве, Праге и других городах построили специальные клиники для диагностики и лечения работников, подвергавшихся воздействию микроволнового излучения. В среднем примерно 15 % сотрудников этих отраслей промышленности заболевали достаточно серьезно, чтобы обратиться за медицинской помощью, а 2 % даже стали инвалидами[300].
В СССР и союзных ему странах понимали, что симптомы, вызываемые микроволновым излучением, очень похожи на те, что были впервые описаны в 1869 г. американским врачом Джорджем Бирдом. Соответственно, используя терминологию Бирда, они назвали эти симптомы «неврастенией», а болезнь, которая их вызывала, – «микроволновой болезнью» или «радиоволновой болезнью».
Интенсивные исследования начались в московском Институте гигиены труда и профзаболеваний в 1953 г. К 1970-м гг. эти исследования воплотились в тысячах публикаций[301]. Были написаны учебники по лечению радиоволновой болезни, и эта тема вошла в учебную программу медицинских институтов России и Восточной Европы. Сегодня в российских учебниках пишут о воздействии на сердце, нервную систему, щитовидную железу, надпочечники и другие органы[302]. Симптомы воздействия радиоволн включают в себя головную боль, усталость, слабость, головокружение, тошноту, нарушения сна, раздражительность, потерю памяти, эмоциональную нестабильность, депрессию, тревожность, сексуальные расстройства, нарушения аппетита, боль в животе и нарушения пищеварения. У пациентов наблюдаются заметный тремор, похолодание кистей и стоп, покраснение лица, гиперактивные рефлексы, обильная потливость и хрупкость ногтей. Анализы крови показывают нарушения метаболизма углеводов и повышенные уровни триглицеридов и холестерина.
Весьма заметны сердечно-сосудистые симптомы. Среди них – нерегулярное сердцебиение, тяжесть и колющая боль в груди, одышка после физических нагрузок. Артериальное давление и пульс становятся нестабильными. Острое воздействие радиоволн обычно вызывает учащенное сердцебиение и повышение артериального давления, а хроническое имеет противоположный эффект: низкое давление и пульс, опускающийся до 35–40 ударов в минуту[303]. Первый стук сердца звучит приглушенно, сердце увеличивается с левой стороны, а в верхушке сердца слышны шумы, часто сопровождающиеся преждевременными сокращениями и нерегулярным ритмом. Электрокардиограмма может показать нарушения проводимости сердца и отклонение электрической оси сердца влево. Признаки недостатка кислорода в сердечной мышце – уплощенный или перевернутый зубец T и депрессия ST-интервала – встречаются очень часто. Иногда это приводит к сердечной недостаточности. В учебнике медицины Николая Тяпина, изданном в 1971 г., автор утверждал, что, по его опыту, лишь у 15 % рабочих, подвергшихся воздействию радиоволн, ЭКГ остается нормальной[304].
Хотя вся эта информация полностью игнорировалась Американской медицинской ассоциацией и не преподавалась ни в одной американской медицинской школе, для некоторых американских ученых она все же не осталась незамеченной.
Биолог Аллан Фрей заинтересовался микроволновыми исследованиями в 1960 г., следуя за своим любопытством. Он работал в Центре продвинутой электроники General Electric в Корнелльском университете и исследовал воздействие электростатических полей на нервную систему животных; кроме того, он экспериментировал с биологическими эффектами ионов в воздухе. Позже в том году на одной из конференций он познакомился с сотрудником радарного испытательного комплекса GE в Сиракьюзе, и тот сообщил Фрею, что слышит радар. «Он очень удивился, – позже вспоминал Фрей, – когда я попросил его взять меня с собой, чтобы послушать радар. Похоже, я был первым из тех, кому он рассказал о том, что слышит радар, кто не послал его куда подальше сразу же»[305]. Техник сводил Фрея к себе на работу, неподалеку от радарного купола в Сиракьюзе. «И когда я прошел туда и забрался наверх, встав рядом с пульсирующим лучом, я тоже его услышал, – вспоминал Фрей. – Я слышал шум радара: зип-зип-зип»[306].
Эта случайная встреча определила всю будущую карьеру Фрея. Он бросил работу в General Electric и занялся полноценными исследованиями биологических эффектов микроволнового излучения. В 1961 г. он опубликовал свою первую статью о «микроволновом слуховом эффекте» – этот феномен сейчас полностью признан, хотя до сих пор не полностью объяснен. Следующие двадцать лет Фрей экспериментировал на животных, чтобы определить воздействие микроволн на их поведение и прояснить эффект, производимый на слуховую систему, глаза, мозг, нервную систему и сердце. Он обнаружил эффект гемато-энцефалического барьера: пугающее повреждение защитной структуры нервной системы, которая не пропускает в мозг бактерии, вирусы и токсичные химикаты, – повреждение, наносимое излучением намного меньшей мощности, чем у современных мобильных телефонов. Он доказал, что нервы при передаче импульсов тоже вырабатывают излучение в инфракрасном спектре. Все эти новаторские исследования Фрея финансировались Исследовательским отделом флота США и армией США.
Когда советские ученые сообщили, что могут влиять на ритм сердца с помощью микроволновых излучений, Фрей сразу заинтересовался этим. Московский ученый Н. А. Левитина обнаружила, что можно ускорять или замедлять сердцебиение животного в зависимости от того, какую часть тела подвергнуть излучению. Облучая затылок животного, можно ускорить биение сердца, а облучая его спину или живот – замедлить[307].
Фрей в своей лаборатории в Пенсильвании решил продолжить эти исследования, но пойти еще дальше. Основываясь на результатах, полученных советскими учеными, и своих познаниях в физиологии, он предположил, что, если воспользоваться краткими импульсами микроволнового излучения, синхронизированными с сердцебиением и запускающимися одновременно с ударом сердца, можно заставить сердце биться быстрее и, возможно, нарушить его ритм.
Все сработало как по маслу. Сначала он попробовал провести эксперимент на изолированных сердцах 22 лягушек. Пульс ускорялся каждый раз. У половины сердец началась аритмия, а несколько из них остановились. Импульсное излучение было особенно опасным, когда начиналось ровно спустя пятую часть секунды после каждого удара сердца. Средняя удельная мощность составляла всего 0,6 микроватта на квадратный сантиметр – примерно в 10 000 раз меньше, чем излучение, которое пройдет через сердце человека сегодня, если он решит позвонить по мобильному телефону, держа его в нагрудном кармане.