[519]. Клещи Varroa, конечно, не безвредны, но они целый век сосуществовали с дикими популяциями пчел в Японии[520] и России[521], а позже – в Сербии[522], Тунисе[523], Швеции[524], Бразилии[525], Уругвае[526] и даже в некоторых регионах Калифорнии[527] и штата Нью-Йорк[528]. Урон, наносимый варроатозом, писал Бэйли, определяется другими факторами окружающей среды.
Проблема с болезнью острова Уайт тлела в течение десятилетий, редко попадая в новости. Но количество пчелиных семей у пчеловодов в США постепенно снижается еще с 1940-х гг.[529] В 1960-х и 1970-х гг. необъяснимым крупным потерям дали новое имя – «исчезающая болезнь»; о них сообщали в Монтане, Небраске, Луизиане, Калифорнии, Техасе, Европе, Мексике, Аргентине и Австралии. Пасечники, открывая ульи осенью или зимой, обнаруживали крупные запасы пыльцы и меда, а вот пчел не было. В ульях, где оставались несколько мертвых или живых пчел, у них не обнаружилось признаков ни недоедания, ни присутствия клещей или иных паразитов, вирусов, бактерий или ядов. Попытки распространить эту болезнь, пересадив пчел из «больных» ульев в здоровые, ничем не закончились. Опрос, проведенный Министерством сельского хозяйства США в 1975 г., показал, что проблема наблюдается в 33 штатах; пасечники часто сообщали, что страдают от нее уже 10–15 лет, и с каждым годом ситуация становится все хуже[530].
А затем, во второй половине 1990-х гг., когда телекоммуникационная индустрия начала плести свою сеть антенн в городах, сельской местности и на неосвоенных землях, американские фермеры столкнулись с сильнейшим кризисом. Долго тлевшие «угли» полузабытой проблемы с исчезновением пчел вспыхнули с новой силой. «Недостаток пчел больно жалит фермеров», – предупреждал заголовок в Washington Post от 15 июня 1996 г. Той зимой пасечники потеряли 45 % ульев в Кентукки, 60 % – в Мичигане и 80 % – в Мэне[531]. Кроме того, у фермеров открылись глаза и на тот простой факт, что дикие пчелы тоже не займутся опылением их урожая, потому что 90 % диких пчелиных семей в стране уже исчезли[532]. Считалось, что весь этот хаос – по крайней мере, в Соединенных Штатах, – был вызван двумя пчелиными паразитами: трахейным клещом и еще более прожорливым клещом Varroa, которого, как предполагалось, завезли в США вместе с зараженными пчелами из Европы и Азии в 1980-х.
Но тревога распространилась и по Европе зимой 2002–2003 гг. Официально никакой паники не было: в Швеции потери пчелиных семей составили «всего» 20 %, в Германии – 29 %. Однако шведский пасечник Бёрье Свенссон, опубликовавший статью под названием «Безмолвная весна в Северной Европе?», был не согласен. Когда он открыл свои ульи той зимой, оказалось, что 50 из 70 семей исчезли. Его сосед потерял 95 из 120 семей, другой сосед – 24 из 25. Коллеги-пасечники из Австрии, Германии, Бельгии, Дании и Финляндии сообщали о похожих огромных потерях, хотя многие не нашли никаких признаков варроатоза, гнильца, мешотчатого расплода, аскосфероза, нозематоза или других болезней пчел.
Наконец, зимой 2006–2007 гг. недуг, когда-то известный как «болезнь острова Уайт», превратился во всемирную панзоотию, перепугав и фермеров, и широкую публику, и ему дали очередное новое имя: синдром разрушения пчелиных семей[533]. США потеряли треть медоносных пчел всего за несколько месяцев, многие пасечники полностью лишились своих популяций[534]. Поначалу считалось, что распространение синдрома разрушения пчелиных семей ограничено только Европой, Северной Америкой и Бразилией[535], но затем он появился в Китае, Индии, Японии и Африке[536]. Фермерам во многих странах приходится опылять свои поля с помощью вдвое меньшего количества пчел, и восполнение потерь с каждым годом становится все труднее и дороже.
А виновником, судя по исследованию, проведенному командой американских и бельгийских исследований, не является ни трахейный клещ, ни варроатоз, ни нозематоз, ни какое-либо другое инфекционное заболевание. Во время катастрофической зимы 2006–2007 гг. команда, которую возглавлял Джеффери Петтис из Лаборатории исследования пчел Министерства сельского хозяйства США, исследовала тринадцать крупных пасек, которыми владели одиннадцать крупных пчеловодческих компаний во Флориде и Калифорнии, и, к своему удивлению, не обнаружила никаких конкретных питательных, токсических или инфекционных факторов, которые бы отличали пчел или семьи, страдавшие от синдрома разрушения, от пчел и семей, которые им не страдали. Оказалось, что трахейных клещей было в три раза больше в здоровых семьях, чем в пострадавших. Даже якобы смертоносный клещ Varroa не был больше распространен в погибших или погибавших колониях. Единственный полезный вывод, который удалось сделать этим ученым, состоял в том, что ослабленное состояние пчел вызвано «неким другим фактором», и этот «другой фактор» как-то связан с географическим положением: семьи, страдавшие от синдрома разрушения, располагались поблизости друг от друга.
Картина болезни, настолько озадачившей пасечников, больше всего напоминает сцену массового убийства, где не видно вообще никаких улик, говорящих о преступлении. В США ежегодно бесследно исчезает миллион пчелиных семей. Рабочие пчелы просто бросают матку и кормящих пчел на произвол судьбы, и они умирают от голода. Но еще больше изумило ученых то, что мертвых колоний избегали даже паразиты, которые обычно их заселяют. У входа в ульи словно висел огромный плакат «НЕ ВХОДИТЬ», и этого указания слушались и друзья, и враги.
Международное пчеловодческое сообщество изо всех сил цепляется за свою давнюю веру в то, что пчелы гибнут из-за инфекционных болезней, так что, даже не имея каких-либо доказательств, большинство пчеловодов используют единственный известный им метод борьбы: применяют еще больше ядовитых пестицидов для убийства клещей[537].
Но гибель многих других видов насекомых, не страдающих от тех же самых паразитов, явно говорит о том, что здесь действует какой-то незаразный фактор. Шмелей Франклина, когда-то распространенных на юго-западе Орегона, никто не видел уже десять лет. До середины 1990-х гг. западные шмели были широко распространены на полях, в лесах и городских дворах на западе Северной Америки, от Нью-Мексико до Саскачевана и Аляски. Они исчезли, не считая нескольких разрозненных популяций в Скалистых горах Колорадо. Ржавых шмелей, часто сидевших на цветах кампуса Корнеллского университета, когда я там учился, в штате Нью-Йорк не видели с 2004 г. Когда-то распространенные в 26 штатах США и двух провинциях Канады насекомые исчезли с востока Соединенных Штатов и Канады, а численность их на Среднем Западе значительно снизилась. Ксерксовское Общество по сохранению беспозвоночных подсчитало, что 57 видов пчел и 49 видов бабочек и мотыльков, эндемичных для Северной Америки и Гавайев, относятся к исчезающим, вымирающим или уже вымершим[538]. Массачусетский отдел рыболовства и дикой природы внес в список находящихся под угрозой или вымирающих 46 видов бабочек и мотыльков.
Многие насекомые демонстрируют крайне тонкую чувствительность к электромагнитным полям. Термиты, например, избегают строительства колоний вблизи других термитников, чтобы не конкурировать за пищу. В 1977 г. Гюнтер Беккер доказал, что сигнал, который позволяет группам термитов избегать конкуренции, проходит через стены и может блокироваться алюминием, но не толстым полистиролом и не стеклом. Сигнал, блокируемый алюминием, судя по всему, представлял собой переменное электрическое поле, испускаемое насекомыми.
Нельзя забывать, предупреждает немецкий биолог Ульрих Варнке, что каждое насекомое «оборудовано» парой антенн, и эти антенны, что доказано, являются электромагнитными сенсорами[539]. Собственно говоря, сигналы, которые передаются между пчелами, когда они встречаются и соприкасаются усиками, можно записать с помощью осциллографа; они выглядят как частотно-модулируемые в диапазоне от 180 до 250 Гц[540].
А знаменитые пчелиные танцы, с помощью которых пчелы сообщают друг другу точное направление к источнику пищи по отношению к солнцу, напоминает нам Варнке, требуют точного знания о положении солнца, даже в пасмурные дни и в темноте улья. Пчелы узнают положение солнца, чувствуя слабые колебания магнитного поля Земли, – и это чувство может оказаться бесполезным из-за воздействия беспроводных сигналов, магнитные поля в которых постоянно меняются[541].
Самый быстрый способ уничтожить пчелиный улей, как обнаружили ученые, – поместить в него беспроводной телефон. Результаты этих экспериментов, учитывая полное отрицание какого-либо воздействия беспроводного оборудования на природу в нашем обществе, были почти невероятными.
В 2009 г. эколог Вед Паркаш Шарма и зоолог Нилима Кумар из Пенджабского университета в Индии поместили два мобильных телефона – один в режиме разговора, один в режиме приема, чтобы поддерживать связь, – в два из четырех ульев. Они включали их в 11:00 на 15 минут, затем в 15:00 еще на 15 минут. Так они делали дважды в неделю в течение февраля – апреля. Как только телефоны включались, пчелы начинали вести себя тихо и неподвижно, «словно не могли решить, что делать». В течение трех месяцев из этих ульев вылетало все меньше пчел. Количество яиц, откладываемых маткой, сократилось с 546 до 145 в день. Площадь под расплодом сократилась с 2866 до 760 квадратных сантиметров. Площадь запасов меда – с 3200 до 400 квадратных сантиметров. «В конце эксперимента в улье не осталось ни меда, ни пыльцы, ни расплода, ни пчел – семья была полностью потеряна», – писали авторы.