а Сорвина была на ее счет.
– А, Фетр, – воскликнул Сорвин. – Что новенького?
Она прошла мимо фотографа, не обращая внимания на его заинтересованный взгляд. Несмотря на то что он был женат и имел четверых детей, а может, именно поэтому у него была слава бабника. От него пахло виски.
– Боюсь, ничего, сэр. Машину забрали, и предварительный отчет будет завтра или послезавтра. А кроме этого…
Сорвин кивнул.
– Хорошо-хорошо, констебль. – Он допил чай и посмотрел на патологоанатома. – Когда вы будете готовы, доктор?
Она продолжала пить чай с видом примадонны, ожидающей своего выхода.
– Когда допью чай, инспектор, – с небрежным видом откликнулась она.
Сорвин скорчил гримасу, посмотрел на часы и, убедившись, что уже поздно, окинул взглядом присутствующих. Они тоже мечтали покончить с этим и тоже считали, что она ведет себя по-свински, но никто из них не осмелился открыть рот. Прошло еще шесть минут, в продолжение которых доктор Аддисон поглощала свой чай, и лишь после этого она поднялась и промолвила:
– Если вы не возражаете, я пойду переоденусь.
И она вышла из кабинета, оставив в нем поникших представителей полиции и прокуратуры. Лишь когда за ней захлопнулась дверь, Сорвин выругался:
– Вот наглая стерва!
– Да, такую не оседлаешь, – добавил фотограф.
– Если только ей вовремя рот не заткнуть, – кивнул представитель прокурора.
Сорвин рассмеялся.
– Думаю, она не преминула бы прокомментировать это предложение и указать, что и как надо делать.
– Ты хочешь сказать, что это можно делать разными способами? – с серьезным выражением лица осведомился фотограф.
– А ты что, не знал? – поинтересовался представитель прокурора. – Для этого совершенно не обязательно прибегать к наркотикам.
Все расхохотались.
Фетр, с одной стороны, не могла одобрить подобное поведение, а с другой, не могла не разделить общего веселья. Никто не замечал ее присутствия, и она не могла понять, связано это с ее незначительностью или с тем, что она была полицейским, а следовательно, своим парнем.
Затем Сорвин встал и вышел из кабинета, и остальные последовали за ним в порядке служебной иерархии. Фетр замыкала шествие. Они вышли в коридор и двинулись к хранилищу, одна из стен которого была занята холодильными камерами. Там все надели одноразовые халаты и бахилы.
– Ты можешь не ходить, если не хочешь, – отведя Фетр в сторону, промолвил Сорвин.
Она вздрогнула от удивления.
– Думаю, тебе не часто приходилось видеть вскрытия, а хуже нашего случая и придумать трудно.
– Ну, я действительно никогда не видела обгоревших тел…
– В общем, решай сама.
В других обстоятельствах Фетр наверняка расчувствовалась бы оттого, что такое количество людей заботится о ее благополучии. Она уже достаточно проработала в полиции, чтобы знать: здесь редко кто думает о чувствах окружающих.
– Спасибо, сэр, но, думаю, мне надо привыкать к подобным вещам, – ответила она. Это прозвучало несколько высокомерно, и она вдруг испугалась, что обидела Сорвина. Поэтому она поспешно улыбнулась и добавила: – Я вас не подведу.
Он тоже ответил ей улыбкой, что случалось чрезвычайно редко.
– Ладно.
Впустивший Фетр служитель открыл дверь в секционную и провозгласил:
– Дамы и господа, мы готовы.
– Спасибо, Стивен, – ответил Сорвин, заходя внутрь.
Фетр сделала глубокий вдох и последовала за ним. Вначале ей ничего не было видно из-за широкой спины Сорвина, а затем он сделал шаг в сторону, и она услышала шепот:
– Если ты до сих пор считала образцом «Безмолвного свидетеля»,[10] то посмотри, как работает «леди Куинси».[11]
Это заставило Фетр обернуться и улыбнуться Стивену, зато когда она устремила взгляд на объект внимания «леди Куинси», на лице ее отразился ужас и она опустила голову.
Она полагала, что виденное ею, пусть и отрывочно, в лесу, должно было подготовить ее к зрелищу, представшему ей сейчас. Она думала, что, как и во всех фильмах ужасов, самое жуткое происходило в воображении, и разоблаченный монстр уже не столь страшен.
Однако она ошибалась.
Извлеченный из полутьмы леса и помещенный в стерильный, ярко освещенный мир секционной морга, этот монстр ничуть не утратил своего чудовищного вида. Более того, он словно наслаждался предоставленным ему эксклюзивным местом. И самое ужасное заключалось в том, что когда-то это чудовище было человеком. Изогнутая поза и лишенный губ рот, словно взывавший о помощи, красноречиво свидетельствовали о невыносимой боли. Несколько уцелевших участков кожи позволяли различить в этой жуткой находке человека, в одиночестве встретившего ужасную смерть.
Но и это оказалось не самым страшным, ибо постепенно Фетр стала ощущать запах. Вонь от горелого жира и обугленного мяса была всепроникающей; первое возникшее воспоминание о длинных летних вечерах, когда ее отец неизменно сжигал на жаровне сосиски, тут же сменилось куда более омерзительными ассоциациями.
Доктор Аддисон была невозмутима. Она бросила холодный взгляд на фотографа и произнесла:
– Начинайте как всегда, пожалуйста.
На ней был такой же синий комбинезон, как и на Стивене, только на ней он слегка висел, что делало ее еще больше похожей на добросовестную студентку и любимицу преподавателей. Решительная, несмотря на волнение, и неколебимо уверенная в своих возможностях, Аддисон напоминала ребенка, вознамерившегося во что бы то ни стало войти в мир взрослых.
Она дождалась, когда фотограф закончит освещать своими бесстрастными вспышками помещение, и, кивнув, отпустила его, после чего внимание всех присутствующих сосредоточилось на ней самой. И тут Фетр, несмотря на свое состояние, вдруг заметила, как нервничает доктор Аддисон.
– Конечности фиксировать? – осведомился Стивен, делая шаг вперед.
Фетр не знала, что это означает, и ей показалось, что и доктору это слово ничего не говорит, хотя Аддисон неохотно кивнула. Стивен подошел к столу, держа в руках жуткого вида секционный нож, и прикоснулся к правой обожженной руке трупа. На его лице появилось изумленное выражение, он склонился ниже, а потом поднял голову вверх.
– Вы это видели?
– Что? – подходя ближе, спросила Аддисон.
Стивен стирал с резиновых перчаток прилипшие куски обуглившейся кожи.
– Кольцо.
– Да, действительно, – не слишком пристально всматриваясь, ответила она.
С мгновение казалось, что Аддисон сейчас заявит, будто знала об этом с самого начала, но она обернулась и взглянула на Сорвина.
– На мизинце правой руки перстень с печаткой.
Стивен снял его с пальца, опустил в пакет, протянутый помощником прокурора, и снова взялся за руку трупа. От его следующего действия Фетр чуть не вытошнило, ибо он поднял нож и глубоко надрезал руку в области локтевого сгиба. У Фетр перехватило дыхание от этого акта осквернения, но далее последовало нечто еще более ужасное: лаборант, приложив недюжинные усилия, распрямил руку, и обнаженные им розовые слои ткани разошлись еще шире. Голова у Фетр закружилась, а рвотные спазмы участились.
Она развернулась и выбежала прочь, не обратив внимания на поднятую ею суматоху, на насмешливую улыбку доктора Аддисон и любезно предложенную ей руку Сорвина.
– Так вы патологоанатом, Джон?
– В общем, да.
Айзенменгер только что вкусил все поданные паштеты и совершенно не хотел отравлять их послевкусие, открывая рот. Однако Тристану, в отличие от него, гастрономические изыски были более привычны.
– Я очень рад, что эта специальность наконец получила должное признание. Патологи очень долго находились в загоне, и их ролью в медицине явно пренебрегали.
Айзенменгер подумал, что если закрыть глаза, можно вообразить, что слушаешь выступление президента медицинского общества.
– Ну, наконец пришло наше время.
Тристан энергично закивал.
– Нам страшно не хватает патологов, – поворачиваясь к Елене, добавил он. – А без них мы как без рук.
– Да, Джон постоянно говорит мне об этом, – непринужденно откликнулась Елена.
– Даже образованные люди по-прежнему считают, что представители этой профессии могут только резать; и сколько бы я не утверждал обратное, они продолжают настаивать на том, что патолог – это всего лишь мясник.
Айзенменгер покорно снес сочувствующую улыбку, которой сопровождалась эта проникновенная речь, однако пропустить мимо ушей покровительственную интонацию было сложнее.
– К тому же эта жуткая история в «Олдер-Хей» сильно повредила репутации вашего сообщества,[12] – продолжил Тристан.
Айзенменгеру удалось подавить вспышку раздражения, и он миролюбиво ответил:
– Ну, думаю, большинство понимает, что эта история была прискорбным исключением из правил.
– Да, конечно.
Айзенменгер уже собирался продолжить, но тут его взгляд остановился на Нелл, сидевшей напротив него. До этого момента она оживленно беседовала с Еленой, и их постоянные смешки и восклицания создавали за столом атмосферу легкой непринужденности. Теперь же он поймал на себе ее взгляд и понял, что он действует на него гипнотически; возможно, все дело было в освещении, которое делало ее лицо еще бледнее, а глаза еще больше. Они выдавали обуревавшее ее смятение.
Из транса его вывело появление поварихи и горничной с длинным сервировочным столом, которые принялись расставлять накрытые крышками блюда, а затем поставили рядом с Тристаном целую гору тарелок. Последним на стол был водружен огромный запеченный окорок. Тристан взял в руки вилку и большой нож для разделки мяса.
– Когда за столом хирург и патологоанатом, можно не сомневаться в том, что мясо будет разделано как положено, – заметила Тереза с противоположного конца стола.
– Патологоанатом? – переспросила Элеонора. – Кто патологоанатом?
– Джон.