– Не сердитесь, Марио, – сказал Горбовский и улегся поудобнее. – Не надо так сердиться, а то на вас по-настоящему рассердятся. Вы ведь совсем-совсем не правы. Совсем-совсем. И ничего уж тут не поделаешь.
Марио несколько секунд смотрел на него, раздувая ноздри. Потом, произведя неопределенное движение рукой, он сказал:
– Это совсем другое дело. В конце концов порядок должен быть во всем. Но могли же мне сразу просто сказать, что я не прав…
– Да пойдем же! – в отчаянии вскричал Сименон.
– Жак, – сказал Поль им вслед. – В восемнадцать ноль-ноль зайдешь ко мне.
Горбовский неожиданно вскочил.
– Подождите, Жак! – закричал он. – Один вопрос! Можно? Что вы будете делать, если столкнетесь в лесу с неизвестным животным?
– Пристрелю и позову биологов, – зло ответил Сименон и скрылся за дверью.
– Гордец какой, – сказал Горбовский и снова повалился в кресло.
– Видали? – сказал Поль. – Ну, я им покажу пробный выход, они у меня вспомнят первый закон человечества… – Он вернулся за свой стол, отыскал давешнюю сводку и приписал на полях: «22.00 – радиологическая тревога и землетрясение. 24.00 – общая эвакуация». Затем он нагнулся над микрофоном секретаря и продиктовал: «В 18.00 совещание всего свободного от дежурства персонала у меня в кабинете».
Горбовский сказал:
– Очень вы грозны, Поль.
– Тем хуже для меня, – сказал Поль.
– Да, – согласился Горбовский. – Тем хуже для вас. Вы еще очень молодой начальник. Со временем это проходит.
Поль хотел ответить, что в конце концов он предпочел бы вообще не быть начальником и что на благоустроенных планетах начальники вообще никому не нужны, как вдруг под потолком вспыхнул красный свет, и раздался оглушительный неприятный звон. Оба вздрогнули и разом повернулись к экрану аварийной связи. Поль включил прием и сказал:
– Директор слушает.
Послышался хриплый задыхающийся голос:
– Говорит Сартаков! Говорит Сартаков! Как меня слышно?
– Слышно хорошо, – нетерпеливо сказал Поль. – В чем дело?
– Поль! Мы свалились! Сектор семьдесят три, повторяю, сектор семьдесят три. Слышишь меня?
– Да, сектор семьдесят три. Продолжай.
– Пеленгаторы работают, люди целы, вертолет разрушен. Ждем помощи. Ты слышишь меня?
– Слышу отлично, жди на связи… – Поль положил руки на пульт. – Дежурный, говорит директор. Один дирижабль с одним вездеходом. На дирижабль группу Шестопала, на вездеход – Кутнова. Готовность доложить через пять минут. Полный аварийный запас. Повторите!
Дежурный повторил.
– Исполняйте… Внимание, База! Заместителю директора Робинзону срочно явится к директору в полном походном снаряжении…
– Поль! – снова проговорил хриплый голос. – Если можешь, прилетай сам, мне кажется, это очень важно… Мы висим на дереве, и я вижу очень странные вещи… Такого мы еще не видели! Объяснить тебе не могу, но это что-то особенное… Осторожно, Рита Сергеевна!.. Поль, если можешь, прилетай сам! Не пожалеешь!
– Буду сам, оставайся на связи, – сказал Поль. – Все время оставайся на связи. Оружие в порядке?
– У нас все в порядке, кроме вертолета… Он весь в каком-то киселе… И сломана лопасть…
Поль отскочил от стола и распахнул стенной шкаф. Горбовский стоял около карты и возил пальцем по сектору семьдесят три.
– Здесь уже была авария, – сказал он.
Поль подошел к нему, застегивая комбинезон.
– Где? – руки его замерли. – Ах вот оно что… – проговорил он и начал застегиваться еще быстрее. Горбовский смотрел на него, подняв брови.
– Да? – сказал он.
– В этом секторе, – сказал Поль, – три года назад погиб Атос. По крайней мере он пеленговал в последний раз именно отсюда.
Хриплый голос сказал:
– Я вам, Рита Сергеевна, не советую что-нибудь здесь трогать. Давайте будем сидеть смирненько и ждать. Вам удобно сидеть?.. Ага, вот и хорошо… Нет, я сам здесь ничего не понимаю, так что давайте сидеть и ждать, ладно? Вы кушать не хотите?.. Ну и что же, меня тоже тошнит… Примите вот эту пилюльку…
Горбовский нежно взял Поля за пуговицу нагрудного прожектора и сказал:
– Можно, я с вами, Поль?
Полю стало неприятно. Этого он никак не ожидал от Горбовского. Это никуда не годилось с любой точки зрения.
– Что вы, Леонид Андреевич, – сказал он, морщась, – зачем?
– Я чувствую, что мне нужно там быть, – сказал Горбовский. – Непременно. Можно?
Глаза у Горбовского были какие-то непривычные. Полю они показались испуганными и жалкими. Этого Поль терпеть не мог.
– Знаете что, Леонид Андреевич, – сказал он, отстраняясь, – тогда уж лучше, может быть, мне взять Турнена? Как вы полагаете?
Горбовский задрал брови еще выше и вдруг покраснел. Поль почувствовал, что тоже краснеет. Сцена получилась омерзительная.
– Поль, – сказал Горбовский, – голубчик, опомнитесь, что вы? Я – старый занятой человек, мне это все, что вы думаете, как-то даже безразлично… Я совсем из других соображений…
Поль совсем смутился, потом рассвирепел, а потом ему пришло в голову, что все это сейчас не имеет никакого значения и думать нужно совсем о другом.
– Снаряжайтесь, – сухо сказал он. – И приходите к ангару. Извините, все.
– Благодарю вас, – сказал Горбовский и вышел. В дверях он столкнулся с заместителем директора Робинзоном, и они потеряли несколько секунд, уступая друг другу дорогу с озабоченными улыбками.
– Джек, – сказал Поль, – ты остаешься за меня. Я лечу сам. Авария у Сартакова. Туристы не должны знать. Понял? Ни одна живая душа. Там Рита Сергеевна. Объяви готовность номер один.
Глава третья
Дирижабль, рискованно-низко ныряя над лесом в крутящихся под ветром тучах, сбросил вездеход в полукилометре от того места, где были замечены сигнальные ракеты Сартакова.
Леонид Андреевич ощутил легкий толчок, когда включились парашюты, и через несколько секунд второй, более сильный толчок, почти удар, когда вездеход, сокрушая деревья, рухнул в лес. Алик Кутнов отстрелил парашюты, включил для пробы двигатели и доложил: «Готов». Поль скомандовал: «Бери пеленг и – вперед».
Леонид Андреевич косился на них с некоторой завистью. Оба они работали, оба были заняты, и видно было, что им обоим нравится все это – и рискованный прыжок с малой высоты, и колодец в лесной зелени, получившийся в месте падения танка, и гул двигателей, и вообще все положение, когда не надо больше чего-то ожидать, когда все уже произошло и мысли не разбредаются, как веселая компания на пикнике, а строго подчинены ясной и определенной цели. Так, вероятно, чувствовали себя старинные полководцы, когда затерявшийся было противник вдруг обнаруживался, намерения его определялись, и можно в своих действиях опереться наконец на хорошо знакомые положения приказов и уставов. Леонид Андреевич подозревал также, что они втихомолку даже радуются происшествию как случаю продемонстрировать свою готовность, свое умение, свою опытность. Радуются, постольку, конечно, поскольку все пока были живы и никому ничего особенного не угрожало. Сам же Леонид Андреевич, если отвлечься от мимолетного ощущения зависти, ждал встречи с неизвестным, надеялся на эту встречу и боялся ее.
Вездеход медленно и осторожно двигался на пеленг. При его приближении растительность мгновенно теряла влагу, и все – стволы деревьев, ветви, листья, лианы, цветы, грибы – рассыпалось в труху, смешивалось с болотным илом и тут же смерзалось, стеля под гусеницы звонкую ледяную броню. «Вас видим!» – сообщил голос Сартакова из репродуктора, и Алик сейчас же затормозил. Туча трухи медленно оседала.
Леонид Андреевич, поспешно отстегивая предохранительные ремни, водил глазами по обзорному экрану. Он не знал, что он должен увидеть. Что-то похожее на кисель, от которого тошнит. Что-то необычное, что нельзя описать. А вокруг шевелился лес, менял окраску, переливаясь и вспыхивая, обманывая зрение, наплывая и отступая, издевался, пугал и глумился лес, и он весь был необычен, и его нельзя было описать, и от него тошнило. Но самым невозможным, самым невообразимым в этом лесу были люди, и поэтому прежде всего Леонид Андреевич увидел их. Они шли к вездеходу, тонкие и ловкие, уверенные и изящные, они шли легко, не оступаясь, мгновенно и точно выбирая место, куда ступить, и они делали вид, что не замечают леса, что в лесу они как дома, что лес уже принадлежит им, они даже, наверное, не делали вид, они действительно думали так, а лес висел над ними, ловко притворяясь и знакомым, и покорным, и простым – совсем своим. Пока.
Рита Сергеевна и Сартаков вскарабкались на гусеницу, и все вышли им навстречу.
– Что же это ты так неловко? – сказал Поль Сартакову.
– Неловко? – сказал Сартаков. – Ты посмотри! Видишь?
– Что?
– То-то, – сказал Сартаков. – А теперь присмотрись…
– Здравствуйте, Леонид Андреевич, – сказала Рита Сергеевна. – Вы сообщили Тойво, что все в порядке?
– Тойво ничего не знает, – ответил Леонид Андреевич. – Вы не беспокойтесь, Рита. А вы как себя чувствуете? Что у вас случилось?
– Да ты не туда смотришь, – нетерпеливо говорил Сартаков Полю. – Да вы, кажется, ослепли все!..
– А! – закричал Алик, указывая пальцем. – Вижу! Ух ты…
– Да-а… – тихо и напряженно произнес Поль.
И тогда Леонид Андреевич тоже увидел. Это появилось как изображение на фотобумаге, как фигурка на детской загадочной картинке «Куда спрятался зайчик?» – и, однажды разглядев это, больше невозможно было потерять его из виду. Оно было совсем рядом, оно начиналось в нескольких шагах от широких гусениц вездехода.
Огромный живой столб поднимался к кронам деревьев, сноп тончайших прозрачных нитей, липких, блестящих, извивающихся и напряженных; пронизывающий плотную листву и уходящий выше, в облака. Он зарождался в клоаке, в жирной клокочущей клоаке, заполненной протоплазмой, живой, активной, вспухающей пузырями, примитивной плотью, хлопотливо организующей и тут же разлагающей себя, изливающей продукты разложения на плоские берега, плюющейся клейкой пеной… И сразу из шума леса выделился голос клоаки, словно включились невидимые звукофильтры: клокотание, плеск, всхлипывания, бульканье, протяжные болотные стоны, и надвинулась тяжелая стена запахов: сырого сочащегося мяса, сукровицы, свежей желчи, сыворотки, горячего клейстера, и только тогда Леонид Андреевич заметил, что Рита Сергеевна и Сартаков были в кислородных масках, и увидел, как Алик и Поль брезгливо кривясь, поднимают к лицу намордники респираторов, но сам он не стал надевать респиратор, он словно бы надеялся, что хоть запахи расскажут ему то, чего не рассказывали ни глаза, ни уши.