— Напрасны, братъ мой, твои подозрѣнія, — отвѣтилъ Роджеръ. — Я ужинаю съ священникомъ. При случаѣ, хотя бы даже для нѣкотораго разнообразія ощущеній, мы всѣ дѣлаемся религіозными.
Онъ говорилъ быстро, небрежно, какъ бы бравируя своимъ положеніемъ, и дѣвушкѣ, стоявшей позади портьеры, показалось почему-то, что братъ Патрикъ сомнѣвается въ его словахъ.
— Роджеръ, — услышала она голосъ Патрика, — не шути со мной. Говори со мной, прошу тебя серьезно. Я примчался сюда со скоростью почтовой лошади, чтобы узнать, къ какому рѣшенію ты пришелъ.
— Я не измѣнялъ своему слову. — Въ голосѣ Роджера прозвучала свирѣпая нотка. — И никакихъ шутокъ съ моей стороны нѣтъ. Слушай, Патрикъ! Я хочу хорошенько угостить тебя. Мое совѣщаніе съ церковью не начиналось еще, но сейчасъ долженъ придти сюда священникъ. Ты пріѣхалъ ко мнѣ въ неположенный для этого часъ, но я прощаю тебя.' Отвѣдай, пожалуйста, этого вина, а затѣмъ уѣзжай, пока я не измѣнилъ своего намѣренія.
Послышалось бульканье наливаемаго вина и затѣмъ голосъ Патрика.
— Ты человѣкъ мужественный, — Роджеръ, и это еще больше укрѣпляетъ меня въ моемъ рѣшеніи.
— Провались оно твое рѣшеніе! Пей… пей и уѣзжай!
— Когда я все скажу тебѣ, Роджеръ!
Роджеръ произнесъ какое-то проклятіе.
— Когда ты все скажешь? Никакихъ спичей мнѣ не нужно, слышишь? Мы съ тобой сказали другъ другу все, что могли сказать.
— Не все, мой братъ! Я пріѣхалъ, чтобы сказать, и скажу. Сегодняшняя игра…
— Молчи! — заревѣлъ Роджеръ. — Молчи, говорю тебѣ.
Но Патрикъ не хотѣлъ молчать.
— Наша игра сегодня… — крикнулъ онъ, — я отказываюсь отъ нея, отказываюсь! Слышишь?
Миссъ Бриджетъ, услыша эти слова, прислонилась къ стѣнѣ, чувствуя, что ей дѣлается дурно. Патрикъ, ея герой, ея любовь, Патрикъ, ради котораго она жертвовала своей юностью, свободой, всѣми надеждами жизни — Патрикъ былъ малодушный трусъ, опозоренный измѣнникъ своему слову. Какъ сквозь сонъ услышала она хриплый смѣхъ Роджера;
— Я думалъ до сихъ поръ, что ты настоящій Трельсъ. Никто изъ насъ не хныкалъ надъ смертью… ни своей, ни чужой.
— Никто изъ Трельсовъ не посылалъ своихъ братьевъ на позорную смерть.
— Замолчи, безумецъ! — съ угрозой крикнулъ Роджеръ.
Но Патрикъ такъ же громко отвѣтилъ ему:
— Я не буду молчать! Я былъ безумцемъ сегодня, но здравый смыслъ взялъ верхъ и образумилъ меня. Я не буду трусомъ. Я отказываюсь отъ этой проклятой партіи въ кости. Ты старшій, Роджеръ! Природа сама на твоей сторонѣ. Пользуйся своими шансами… я уступаю тестѣ мѣсто. Дѣлай предложеніе молодой леди; съ моей стороны не будетъ никакой помѣхи Пріобрѣти ея любовь и ты…
Онъ вдругъ замолчалъ и оглянулся въ сторону. Роджеръ взглянулъ туда-же и выронилъ стаканъ изъ рукъ.
Портьера зашевелилась, и изъ — за нея вышла миссъ Бреджитъ.
— Вы играли сегодня въ кости, — сказала она. — Кто изъ васъ выигралъ?
Роджеръ вскрикнулъ и шагнулъ впередъ, но она отстранила его рукой и въ упоръ взглянула въ глаза Патрика.
— Кто выигралъ? Говорите правду!
— Я выигралъ, Бриджетъ! — тихо отвѣчалъ Патрикъ.
Роджеръ крикнулъ.
— Бидди, выслушай меня!
— Выслушать васъ? — вспыхнула миссъ Бриджетъ. — Васъ? За то, что вы собирались жениться, зная, что оставите вашу жену вдовой? За то, что вы собирались умереть, наслаждаясь тѣмъ, что обманули вашего брата?
Она стояла передъ ними не какъ призракъ въ серебристой одеждѣ, а вся трепещущая жизнью и съ сверкающими глазами.
Въ комнату вошелъ священникъ. Онъ тихо закрылъ за собою дверь и съ недоумѣніемъ взглянулъ на присутствующихъ.
— Роджеръ, — сказалъ онъ, — Тимофей передалъ мнѣ, что я вамъ нуженъ. Надѣюсь, что я пришелъ во-время.
Всѣ трое оглянулись и увидѣли передъ собой престарѣлаго человѣка въ черной одеждѣ, съ сѣдымъ волосами, сутуловатаго. Въ рукахъ онъ держалъ требникъ. Кроткій взглядъ священника переходилъ съ одного лица на другое.
Онъ взглянулъ сначала на Роджера, затѣмъ на Патрика и, наконецъ, на миссъ Бриджетъ Карденъ. И что-то въ выраженіи лица послѣдней вызвало улыбку на его губахъ, и что-то въ этой улыбкѣ заставило молодую дѣвушку выступить впередъ съ яркимъ румянцемъ на щекахъ и съ высоко поднятой головой.
— Передъ вами бѣглянка, отецъ мой! — сказала она. — Я дочь сэра Ричарда Кардена изъ графства Уайклоу. Я сегодня вечеромъ покинула его домъ и землю, чтобы вы сейчасъ же обвѣнчали меня съ мистеромъ Патрикомъ Трельсомъ.
Она покраснѣла еще сильнѣе и низко присѣла по принятому тогда обычаю. Затѣмъ съ легкимъ смѣхомъ, похожимъ скорѣе на рыданіе, она взглянула на Патрика и протянула ему руки.
МЕРТВЫЙ ШТИЛЬТРАГЕДІЯ МОЛЧАЛИВАГО КАПИТАНА
Разсказъ РИЧАРДА ХАМІЕТА
— Это парусное судно! — заявилъ полковникъ Ансонъ, попыхивая трубочкой въ палубномъ креслѣ парохода. — Да еще старое палубное судно; по оснасткѣ вижу… И паруса старые. Эти какую хочешь бурю выдержатъ… Я въ нихъ знаю толкъ! Старые-то паруса приходилось замѣнять или чинить только тогда, когда какой-нибудь дуракъ, со зла или съ досады, изъ себя выйдетъ да пропоретъ въ нихъ ножомъ прорѣху. Добрый парусъ, бывало, трое насилу подымутъ. А теперь что? Простыньки какія-то для цросушки натягиваютъ. Я и самъ когда-то былъ парусникомъ. Я былъ еще мальчикомъ, а теперь, можно сказать, цѣлую жизнь прожилъ. И скажу по совѣсти, что ничего хуже моего перваго плаванія въ качествѣ парусника я не видѣлъ. И все изъ-за штиля!
Въ настоящее время штиль не имѣетъ большого значенія; паровыя суда не боятся даже мертваго штиля: машина работаетъ, и кругомъ такая успокоительная тишина. Ну, а вы посмотрите на то парусное судно: оно навѣрное движется всѣ эти двое сутокъ лишь настолько, насколько его сноситъ теченіемъ. Бьюсь объ закладъ, что оно не дѣлаетъ и. полъ-узла за цѣлую вахту. И вы не повѣрите, какъ удручающе дѣйствуетъ это на человѣка, даже на самаго безстрастнаго. Вѣдь не всякій любитъ прелести одиночества, — это вынуждаетъ человѣка думать, а думы часто приходятъ въ такое время скверныя. Повѣрьте мнѣ: дурныя мысли въ это время человѣку на умъ приходятъ.
Когда ні морѣ мертвый штиль, тогда на землѣ всякая чертовщина творится. По крайнѣй мѣрѣ, въ тотъ разъ, въ первое мое плаваніе, это несомнѣнно было такъ. Мнѣ въ ту пору было уже девятнадцать лѣтъ; я былъ рослый и здоровый парень, но настоящій простофиля, ничего не смыслившій въ морскомъ дѣлѣ. У отца моего была большая парусная мастерская, и я еще мальчикомъ научился сшивать и изготовлять паруса; въ парусахъ я зналъ толкъ, но въ судахъ рѣшительно ничего не понималъ. Но такъ какъ отецъ мой такъ же хорошо зналъ море, какъ и парусное дѣло, то мнѣ пришлось бѣжать изъ отцовскаго дома для того, чтобы уйти въ море.
Я началъ съ того, что забрался въ носовую часть трюма паруснаго брига «Амосъ», принадлежавшаго какому-то американцу. Здѣсь было темно, какъ въ колодцѣ, пахло солониной, крысами и боченками со спиртомъ. Я едва могъ дождаться, чтобы, наконецъ, спустя нѣкоторое время по отплытіи, пошли въ трюмъ и нашли меня. Одинъ йзъ нашедшихъ меня людей, былъ славный, добродушный парень.
— Ну ладно, — сказалъ онъ — оставайся здѣсь; мы разсчитываемъ зайти въ Сидней, а до того времени тебя, малыша, какъ-нибудь здѣсь прокормимъ.
— Спасибо, — сказалъ я, — но я не хочу здѣсь сидѣть безъ дѣла, хочу выбраться наверхъ и работать, какъ матросъ.
— Но у насъ пресвирѣпый капитанъ. Предупреждаю тебя: съ нимъ плохое житье… Держи ухо востро, не то бѣда!
Но мнѣ было все равно: ничего не могло быть хуже этой душной темной и вонючей дыры между ящиками, тюками и боченками. И по моей просьбѣ меня отвели къ командиру.
Это былъ суровый, непривѣтливый человѣкъ. Но теперь, когда я оглядываюсь назадъ, я вижу въ немъ многое, чего я раньше не видѣлъ и не замѣчалъ въ немъ. Онъ производилъ съ перваго взгляда скорѣе впечатлѣніе ученаго, чѣмъ моряка. Это былъ высокій, худощавый человѣкъ нѣсколько сутуловатый или вѣрнѣе горбившійся въ плечахъ, съ тонкимъ изящнымъ и даже красивымъ лицомъ, когда оно было хорошо выбрито. Но на суднѣ онъ нарочно не брился и обросталъ жесткой, колючей бородой, что придавало ему видъ интеллигентнаго преступника. Этому особенно: способствовали его глаза — у нихъ былъ такой ужасный взглядъ, какого я никогда ни у кого больше не видалъ. Линія нижнихъ вѣкъ у него была совершенно прямая, какъ линія горизонта, и когда онъ медленно раскрывалъ глаза, глядя на васъ, получалось впечатлѣніе непріятнаго сѣраго пасмурнаго разсвѣта.
— Такъ это пятый тузъ въ нашей колодѣ? — сказалъ онъ, глядя на меня; я почувствовалъ, что у меня пробѣжалъ морозъ по кожѣ, и пожалѣлъ, что не остался въ трюмѣ. Этотъ человѣкъ, казалось, былъ способенъ заставить тебя ходить по канату или приказать вздернуть на висѣлицу. Но мое ремесло спасло меня на этотъ разъ.
— Говорятъ, ты смыслишь кое-что въ парусномъ дѣлѣ,—обратился онъ ко мнѣ.—Ну такъ отправляйся къ паруснику и работай тамъ съ нимъ, а въ случай надобности живо наверхъ, когда придется подсобить командѣ. Понялъ?
Я не заставилъ себѣ повторять два раза и поспѣшилъ поскорѣе убраться съ глазъ суроваго командира.
До Монтевидео ничего особеннаго въ нашемъ плаваніи не было, но здѣсь почти весь нашъ экипажъ разбѣжался во время стоянки, и мы потратили не мало времени, пока набрали новый. Капитанъ нашъ большею частью находился въ это время на берегу, а когда мы, наконецъ, вышли въ море, то онъ сталъ свирѣпствовать, какъ бѣшеный. Никто на него не могъ угодить; наказанія слѣдовали за наказаніями. Къ тому же, и море разбушевалось; въ первую же ночь у насъ снесло двѣ брамъ-стенги и надломило мачту. Командиръ неистовствовалъ.
Повернули назадъ и вернулись обратно въ Монтевидео. Едва успѣли стать на якорь, какъ и этотъ экипажъ весь до послѣдняго человѣка бѣжалъ. Люди кидались вплавь, не дожидаясь даже, чтобы успѣли спустить шлюпки. Прошло не меньше недѣли, прежде чѣмъ мы снова подняли якоря. Всю недѣлю капитанъ оставался на берегу, а когда вернулся на судно, то, глядя на него, можно было сказать безъ ошибки, что онъ все время шибко пилъ. Кромѣ того, мнѣ показалось, что въ немъ было на этотъ разъ что-то странное, какъ будто онъ съ чѣмъ-то внутренно боролся. Помню, ночью онъ. стоялъ на кормѣ, всклокоченный, съ волосами, нависшими на лобъ, и разговаривалъ съ рулевымъ, а самъ не спускалъ глазъ съ Монтевидео. Онъ былъ, повидимому, чѣмъ-то разстроенъ, потрясенъ и находился въ нерѣшимости, и это дѣлало его еще болѣе свирѣпымъ. Двѣ снесенныя бр