Однако, едва я успел приступить к этому занятию, как оно было прервано драматическим эпизодом. Раздался ряд порывистых звонков. Я вскочил, но в это время звонки прекратились и кто то начал стучать в дверь. Потом опять звонки. Я бросился в коридор и был уже у самой двери, когда звонки снова прекратились, и я мог теперь расслышать женский взволнованный голос:
— Откройте дверь! Бога ради, скорее!..
В полном недоумении и тревоге я распахнул дверь, и в квартиру, шатаясь, вошла женщина под густой вуалью, так что лица почти нельзя было разглядеть, но по фигуре она была молода.
Охающая и перепуганная, она сама заперла дверь и прислонилась к ней спиной, глядя на меня сквозь вуаль; ее грудь порывисто поднималась и опускалась.
— Слава Богу, что вы оказались дома: — прошептала она.
Никогда в жизни я не был так изумлен; каждая подробность этого происшествия представляла собой что-то небывалое, из ряда вон выходящее.
— Сударыня, — начал я с некоторым сомнением, — вы чем-то сильно встревожены, и если я могу вам быть полезным…
— Вы спасли мне жизнь! — прошептала она, прижимая руку к груди. — Сейчас я все об’ясню.
— Не хотите ли отдохнуть после только-что пережитого испуга? — предложил я.
Моя странная посетительница кивнула головой, и я провел ее в кабинет и придвинул к столу кресло поудобнее, чтобы мне, сидя против нее, легче было рассмотреть эту женщину, так странно ворвавшуюся ко мне. Я даже незаметно повернул к ней абажур лампы, чтобы лучше осветить ее лицо.
Вероятно, она заметила мою хитрость. Как бы в ответ на этот вызов, она подняла одетые в перчатки руки и откинула тяжелую вуаль, скрывавшую ее черты.
Передо мной была пара лучезарных черных глаз с продолговатым, миндалевидным разрезом, присущим восточному типу; передо мной была женщина лет восемнадцати — девятнадцати, повидимому, еврейка, расцветшая уже во всей своей страстной красоте, — новая Саломея, невольно, несмотря на то, что она была одета по последней моде, воскресившая передо мной суетно прекрасный образ дочери Иродиады.
Некоторое время я смотрел на нее безмолвно. Ее полные губы расплылись в ленивую улыбку Востока. Мысли мои приняли другое направление.
Скажите же, что испугало вас, сказал я холодно, но учтиво, — и чем я могу вам помочь.
Моя посетительница, видимо, вспоминала про свой страх или про необходимость продолжать симуляцию. Зрачки ее прекрасных глаз расширились и стали еще темнее; закусив нижнюю губу и облокотившись на стол, она наклонилась ко мне.
— Я в Лондоне в первый раз, начала она, уже не так доверчиво. — Мне надо было найти квартиру м-ра Рафаила Филипса в Фигтри-Корте.
— Это и есть Фигтри — Корт, — сказал я. Но про такого квартиранта я не слышал.
В черных глазах сверкнуло разочарование.
— Но я знаю, что не ошиблась адресом! — возразила моя прекрасная, но незнакомая гостья. И вынула из левой перчатки клочок бумаги. Вот он.
Я взглянул: женской рукой было написано «М-р Рафаил Филипс, Лондон, Фигтри Корт, М 36-б». С недоумением посмотрел я на посетительницу.
Номер моей квартиры 36-б. Но я вовсе не Рафаил Филипс и в первый раз слышу это имя. Меня зовут Бэртон Хэле. Очевидно, тут произошла какая-то ошибка, но… Простите, что напоминаю: вы так и не сказали мне, что именно вас напугало.
— Меня преследовали на дворе и на лестнице.
— Кто?
— Какой-то страшный человек, говоривший на непонятном языке!
Мое удивление с каждой секундой возрастало.
— Что же это был за человек?
— С желтым лицом… Я только успела разглядеть его глаза и оскаленные зубы… На лестнице было темно… Ах, какой ужас!
— Поразительно! сказал я. — Что-то загадочное.
Я погасил свет.
— Надо посмотреть, нет ли кого-нибудь внизу во дворе.
— О, не оставляйте меня! Ради Бога, я не могу оставаться одна.
В темноте она прижалась к моей руке.
— Не бойтесь, я хочу только посмотреть из этого окна.
Но двор был пуст. Ночь стояла очень темная, и было немало черных закоулков, где мог спрятаться человек.
— Никого не вижу, — сказал я, стараясь придать своему тону побольше уверенности и снова зажигая лампу Если я пошлю за кэбом и усажу вас, ваши страхи пройдут?
— Кэб у меня, уже есть и ждет меня на улице, ответила она, опуская вуаль и приготовляясь итти.
— Разрешите же мне проводить вас лично. Мне очень жаль, что с вами случилась такая неприятность, тем более, что вы не достигли цели вашего путешествия.
— Очень вам благодарна за ваше участие. Нет сомнения, мне дали неверный адрес.
На лестнице она все время прижималась ко мне и, пока мы проходили через двор, несколько раз с испугом оглядывалась. Однако, не было видно ни Души, и я не знал, что подумать об этой истории с желтолицым человеком, — померещилось ли ей или она сочинила нарочно.
Действительно, у ворот дома стоял таксо-кэб; моя гостья, заняв место, протянула мне руку, и даже сквозь густую вуаль сверкнула мне ее улыбка.
— Как я вам благодарна, м-р Хэлс, — сказала она. И пожалуйста извините меня. Я искренно сожалею, что потревожила вас.
Кэб уехал. С минуту я стоял на месте в состоянии какой-то дремотной нерешительности, потом повернулся и поднялся к себе. Войдя в кабинет, я сел за стол и попытался сопоставить все подробности этого поистине загадочного эпизода. Как бы не было незначительно это приключение, но в нем, несомненно, таилось что-то, для меня еще неясное. По своему обыкновению я решил записать это происшествие, пока факты были свежи в моей памяти. Но тут я сделал ошеломляющее открытие.
Отсутствие мое длилось лишь несколько минут и дверь была заперта, а между тем коса исчезла!
Я сидел среди полного безмолвия и прислушивался. Рассказ этой женщины о встречи с желтолицым человеком на лестнице вдруг принял другую, какую-то новую и зловещую окраску. Неужели ключом этой тайны является косичка китайца? Неужели какой-то кровожадный монгол действительно спрятался в одном из закоулков, ожидая удобного случая, и проник ко мне в квартиру во время моего отсутствия? А если так, то ушел ли он?
Я вынул из ящика стола револьвер и, удостоверившись, что он заряжен всеми патронами, осветил всю квартиру и обыскал одну комнату за другой. Но без всякого результата. Не обнаружилось ни малейшего признака, что кто-либо тайком вошел в квартиру или вышел. Вернувшись в кабинет, я сел за стол и уставился на револьвер, лежавший передо мной на бюваре. Быть может, мысль моя работала слишком медленно, но прошло, думаю, не меньше четверти часа, прежде чем меня осенила довольно простая догадка, объяснявшая не только исчезновение косы, но и другие происшествия вечера. Желтый человек— выдумка; моя черноокая гостья искала вовсе не «Рафаила Филипса», а косу, — и нашла!
— Какой же я безнадежный дурак! — воскликнул я, ударяя кулаком по столу. — Не было никакого «желтого человека», а было…
Раздался звонок в прихожей. Я нервно вскочил с места, взглянул на револьвер и сунул его в карман сюртука прежде, чем пошел открыть.
На площадке лестницы стояли констэбль и полицейский агент, одетый в штатское.
— Ваше имя Бэртон Хэле? — спросил констэбль, заглянув в свою записную книжку.
— Да.
— Вас требуют сейчас в управление, в Боу-Стрит, для опознания женщины, которую нашли убитой в таксо-моторе на Стренде нынче вечером.
Я подавил восклицание ужаса.
— Но какое отношение…
Шоффер показал, что она вышла из вашей квартиры, потому что вы проводили ее на улицу, и ее последние слова были: «прощайте, м-р Хэле, я искренно сожалею, что потревожила вас». Так ли было, сэр?
Констэбль, прочитав официальным тоном по своему блок-ноту, взглянул на меня.
— Так, — ответил я, совершенно оторопев. — Сейчас иду.
Значит, я был несправедлив по отношению к моей несчастной незнакомке: ее рассказ о желтолицем человеке на лестнице оказался не выдумкой, а ужасающей действительностью!
Мой тягостный долг был выполнен; в обезображенных останках я опознал ту, которая меньше часа тому назад поразила меня своей красотой. Полиция была явно разочарована скудостью моих сведений об убитой, и даже как-будто недоверчиво отнеслась к моему рассказу. Как журналист, я должен был согласиться с его неправдоподобием, но кроме изложения обстоятельств, сделавших меня обладателем косы, и последующих событий, я не мог ничем помочь в этом деле. Таинственная коса не была найдена ни на убитой, ни в кэбе.
Итак, с этим тягостным делом все было покончено, если не считать, что я теперь находился под полицейским надзором. Я шел по Боу-Стриту, ломая голову над этой загадкой, в которой и я теперь был замешен. Само собой навязывалось предположение, что коса была какой нибудь священной реликвией, украденной из китайского капища, фанатические служители которого прилагают все средства, чтобы вернуть потерянное сокровище. Но такая гипотеза совершенно не объясняла роли красавицы — еврейки, а что она играла далеко не последнюю роль, в том я был уверен. Спокойное обозрение фактов показывало с очевидностью, что косу украла из моей комнаты именно она, а не кто либо другой; а какое-то третье лицо, — быть может, тот «желтолицый», о котором она говорила, — в свою очередь украл косу у нее и предварительно задушил ее.
Полицейская теория убийства (к я тоже склонен был принять ее) сводилась к тому, что убийца притаился сзади или сбоку кэба, или даже внутри него, так как он не был освещен. Он вскочил вслед за женщиной и напал на нее в то же мгновенье, как шоффер пустил в ход машину; если же он сидел внутри, то выполнить это было еще легче. Потом во время затора на одном из перекрестков он незаметно вышел, оставив в таксомоторе свою жертву, которая была обнаружена только у подъезда гостиницы.
Я знал, что во всем Лондоне можно только в одном месте узнать что — нибудь путное в связи с этим делом, и отправился туда. Это был тот сам