, как одна из моих куколок, более года находившаяся в состоянии омертвения, ожила после впрыскивания новой сыворотки и, по истечении определенного срока, превратилась в великолепную бабочку.
Тогда я сделал доклад и выпустил брошюру, посвященную этому вопросу… но, мой друг, я не был лицом официальным, никто не знал какого-то доктора Деженэ. Меня сочли за шарлатана… Я примирился с неизбежностью и продолжал свои исследования исключительно для собственного удовлетворения. Я перешел к другим животным, пользуясь ими, как объектами для экспериментов. Сначала я пользовался пиявками и ракообразными животными с ганглионарной нервной системой, а затем животными с более сложной организацией, как птицы и рыбы. Наконец, я начал производить опыты над морскими свинками и собаками, чья организация приближается к человеческой. Всюду те же результаты и тот же успех. Мало того — я открыл новый изумительный факт: мои животные, по возвращении к жизни, не состарились ни на один день; их шерсть ни разу не менялась, привычки остались те же; можно было подумать, что они заснули накануне, тогда как в действительности их сон продолжался нередко пять-шесть лет. Мое состояние дало мне возможность совершить безумный поступок: я издал брошюру в количестве многих тысяч экземпляров в форме манифеста, желая таким путем выразить протест против тех, кто должен был быть моими судьями и сотрудниками. Мои брошюры появились на всех континентах, но я не получил ничего, ни одного осмысленного ответа. Да… не следовало предполагать, что люди рассудительные и уравновешенные обратят внимание на такой вздор. Меня могли понять только безумцы, и, действительно, один из них и явился ко мне.
«Сэр С. Г. В. Феркетт — один из тех бедных людей, обремененных десятками миллионов. каких нередко можно встретить в Новом Свете. В один прекрасный день, четырнадцать лег тому назад, он вошел в мой кабинет, в котором мы с вами сидим сейчас. Это был человек огромного роста, атлетического сложения, одетый в невероятно пестрый клетчатый костюм. По-французски он говорил почти правильно. Он сказал мне без всяких предисловий:
— Доктор, я хочу, чтобы вы меня усыпили; я заплачу вам, сколько следует.
Я никогда в жизни не занимался гипнотизмом и не понял его просьбы. Тогда он вытащил из кармана одну из моих брошюр и объяснил, к крайнему моему изумлению, что желает быть усыпленным по моему методу на срок в пятнадцать лет. Мой категорический отказ поразил его; он никак не мог попять, что законы нашей страны не допускают подобных экспериментов и, соглашаясь на его просьбу, я рискую попасть в тюрьму.
Он рассказал мне свою историю. У него есть племянница восемнадцати лет, дочь его сестры, вышедшей замуж во Франции за мелкого чиновника без всяких средств. В свою последнюю поездку он влюбился в девушку, которая сделалась очаровательной парижанкой, и поклялся во что бы то ни стало жениться на ней. Он предложил ей все свое состояние, обеспечил будущность ее отца, матери, братьев и сестер, получил согласие всей ее семьи; но очаровательное создание отказало ему наотрез, заявив, что, несмотря на ее горячую привязанность к нему, она никогда не выйдет замуж за человека, который старше ее на двадцать два года.
— Если бы вы могли, — заявила опа, лукаво на него поглядывая, — помолодеть на пятнадцать лет или сделать меня на столько же лет старше, то я хоть завтра соглашусь стать вашей женой.
В течение шести месяцев, которые он провел в Париже, ни уговоры родителей, ни его мольбы не могли сломить упорство молодой особы, которая в ответ только повторяла ту же злую шутку. Кончилось тем, что она сама начала относиться к ней вполне серьезно. В один прекрасный день, вернувшись домой, она с гордостью показала мою брошюру своему дяде, который сначала очень изумился, а потом решил испробовать это средство. Племянница в восторге подписала условие, на основании которого обязывалась выйти замуж за сэра Феркета через пятнадцать лет, если он подвергнет себя упомянутому эксперименту. И американец с триумфом помахал перед моими глазами подписанной бумагой, которую он извлек из кармана.
Несмотря на все это, я оставался непоколебимым и отрицательно качал головой. Тогда сэр Феркетт полез в третий из своих бесчисленных карманов и вытащил оттуда револьвер среднего калибра.
— Так как вы не соглашаетесь и, следовательно, мне нечего больше делать на земле, я застрелю вас, а затем покончу с собой. Олл райт. Даю вам пять минут на размышление.
Из карманчика жилета появился хронометр, с которым мой собеседник отошел, посвистывая, к камину.
Мои размышления были недолги; я решил вспрыснуть этому упрямцу хорошую дозу морфия и, как только он уснет, пойти предупредить полицию. Но я не принял во внимание тех редких случаев, когда морфий производит как раз обратное действие. После первого же укола мой американец почувствовал себя отвратительно, не испытывая ни малейшей сонливости; второй и третий укол дал те же результаты. Разгадав мою уловку, он пришел в ярость, схватил флакон, и, увидя на нем надпись «морфий», с силой швырнул его на паркет. Приставив мне револьвер к виску, он принудил меня показать ему бутылку с ужасной жидкостью.
Не помню, сказал ли я вам, что я назвал мою жидкость просто «усыпляющее», и название это повторяется в брошюре по крайней мере раз двадцать. Неудивительно, что он сейчас же узнал бутылку. Не опуская револьвера, он следил, как я наполнял шприц, и мужественно вынес два укола в спинной мозг, необходимых для того, чтобы вызвать усыпление. После первого впрыскивания он сел, и голова его начала раскачиваться из стороны в сторону, второй укол превратил его в инертную массу, и злополучный револьвер выскользнул из его рук.
Первые мгновения были ужасны для меня. Что я сделал?.. Впервые мне пришлось испробовать мое открытие, на человеке… Правильны ли были мои расчеты? Не вызвал ли я реальную смерть вместо предполагаемой приостановки жизненного процесса?..
Я начал выслушивать и ощупывать огромное тело, распростертое, у моих ног. Часа через четыре я почти успокоился — в теле не замечалось никаких признаков окоченения. Я запер дверь кабинета и пошел побродить по улицам. Дело было сделано, оставалось придумать какой-нибудь выход.
Вернувшись домой поздно вечером, я нашел тело в кабинете в том же положении, как я его оставил. Я отнес его в кладовую и запер на ключ. На следующий день я заказал для этого огромного шкапа ящик, который вы здесь видите, объяснив плотнику, что я измерен туда складывать ковры, драпри и меховые вещи, чтобы предохранить их от моли. Тем дело и кончилось.
Сестра сэра Феркета, визита которой я очень боялся, пришла ко мне через несколько дней и рассказала об исчезновении своего брата. Я ответил ей, что ничего о нем не знаю. В европейских и американских газетах напечатали несколько объявлений. по так как своей семьи у него не было, то скоро все о нем забыли, и истина не обнаружилась.
Через год я сделаю сэру Феркетту, которому все еще сорок лет, впрыскивание пробуждающей сыворотки, и мы будем присутствовать при его возвращении к жизни, так как вы будете со мной, по правда ли, Морель?.. Этим совершившимся фактом мы докажем, что можно открывать неизведанные области, не будучи представителем официальной науки. Кроме того, — а это ни в коем случае не может быть неприятно, — я буду иметь у этого превосходного человека, который разыщет свою племянницу и сможет жениться на ней, неограниченный кредит, и вы можете быть уверены, мой молодой друг, что большая часть его даров я употреблю на то, чтобы помочь вам пробиться в жизни.
«Тем не менее, как вы легко можете теперь понять, я чувствую некоторое угрызение совести за то, что мне одному известна формула оживления, и потому я хочу немедленно продиктовать вам ее. Вы заучите ее на память, а затем сожжете бумагу, как и я сам давно уже сделал… Будет досадно, если ее украдут и воспользуются ею, после всей неблагодарности моих глупых современников».
Я был совершенно ошеломлен, господин комиссар, — продолжал Морель. — и, согласитесь, что это неудивительно. Я машинально сел к письменному столу и взял ручку и блок-нот, в то время, как доктор Деженэ, чувствовавший себя не совсем здоровым, открыл окно и тяжело опустился в кресло против меня.
Он начал диктовать. Вот эта записка:
«Дозы для впрыскивания взрослому человеку противоусыпляющей сыворотки.
«Возьмите: 3 грамма хлористого натрия.
«1.60 гр. воды, насыщенной кислородом.
«0.52 гр. чистого эфирного масла, которое вы растворите в трех кубических сантиметрах девяносто-градусного спирта…
Он останавливался после каждой фразы, чтобы отдышаться, и снова начинал диктовать:
«Прибавьте пол миллиграмма…
Я ждал продолжения, которое не последовало. Подняв глаза, я увидел, что голова доктора Деженэ свесилась на бок, лицо потемнело, и струйка слюны медленно стекала по сюртуку.
Я пустил ему кровь, испробовал искусственное дыхание, но ничто не помогло — он был мертв. Я немедленно протелефонировал в госпиталь, и его перенесли в ближайшую больницу, как обычно делается в таких случаях. Явились два агента и составили протокол. Вас, вероятно, уже поставили в известность, господин комиссар?
Комиссар быстро просмотрел бумаги на своем бюро и сказал:
— Действительно, вот протокол. Я еще не успел его просмотреть — мы так заняты.
Между собеседниками воцарилось молчание. Комиссар искоса рассматривал Мореля, и, казалось, сомневался в его рассудке. Наконец, Морель проговорил:
— Я избавился от тяжелой ответственности. Что я должен теперь делать?
— Вам следовало сделать ваше заявление еще вчера, немедленно после всего случившегося, — отвечал важно комиссар, — я передам ваше показание моему прямому начальству, и будут приняты соответствующие меры, во всяком случае мы наложим в вашем присутствии печати на шкап и на ваш кабинет, а пока мой секретарь примет от вас официальное показание.