Так и было сделано. Морель, по натуре своей очень впечатлительный, временно переехал в гостиницу. На третий день он получил приглашение явиться к судебному следователю, которому вся история показалась очень подозрительной. Там моего друга измеряли, фотографировали, взяли отпечатки его пальцев. Через шесть дней его вызвали второй раз, и следователь объявил ему, что дело, к сожалению, пойдет обычным порядком, так как на него падает подозрение в убийстве. Он просил его явиться через четыре дня и сообщил, между прочим, что, по постановлению префекта полиции и согласно инструкций, касающихся общественной гигиэны, труп сэра Феркетта будет сожжен на этой неделе.
— Как сожжен? — вскричал Морель, — Но, может быть, это совсем не труп. Вы совершите ужасную ошибку!
— Успокойтесь, — возразил следователь с вежливой улыбкой, — никакие сомнения здесь неуместны. Согласитесь, что после обнародования пресловутого открытия доктора Деженэ медицинская академия обратила бы на него должное внимание, если бы оно того заслуживало. После детального исследования нам был представлен подробный отчет по этому вопросу светилами медицинской науки. Они считают подобный факт абсолютно невозможным и могут констатировать только поразительное отсутствие признаков разложения. Не сомневаюсь, что доктор Деженэ, увлеченный своими фантастическими бреднями, внушил вам, а возможно и самому себе эту нелепую мысль. Кроме того, тщательный обыск на квартире вашего покойного коллеги на бульваре Брюн не дал никаких результатов; мы не нашли ни одного документа, на котором можно было бы базироваться. Закон не считается с нелепыми бреднями, которые могут подорвать его авторитет. До свидания, доктор, прошу вас явиться через четыре дня.
Морель вернулся в свою квартиру на площади Вож в ужасном состоянии. Он слышал рассказ доктора Деженэ, пережил с ним все этапы чудесного открытия и теперь ни одной минуты не сомневался. То, что казалось невозможным, могло быть осуществлено.
— Он быстро принял решение: глупцы, желающие все подчинить закону, придуманному другими людьми, дали ему четыре дня свободы… тем хуже для них, тем хуже для закона… Он быстро уложил в чемодан самые необходимые вещи, смело сорвал печати со своего кабинета, положил сэра Феркетта в прочный сундук и в тот же вечор уехал с курьерским поездом в Марсель. На следующий день в полдень он садился на английский пароход, отправляющийся в Александрию. Случай сослужил ему хорошую службу, внушив избрать этот путь. Процесс, начатый против него, был отклонен судом.
В течение трех лет он живет в Александрии рядом с сэром Феркетом, заключенным в новый шкап. Сера Феркета я видел— он спокоен и молод попрежнему. Морель работает без отдыха и — увы! без успеха, разыскивая формулу доктора Деженэ; но он человек упорный и настойчивый и кто знает…
— Скажите. — спросил я, — что сталось с племянницей сэра Феркета?
— Морель рассказал мне о пей. Одно время она служила приказчицей в магазине, собрала небольшое приданое и вот уже двенадцать лет, как вышла замуж за какого-то комиссионера, прельстившись его смазливой физиономией. У них шесть человек детей, он пьет запоем, бьет ее, они дошли до нищеты, и она принуждена ходить на поденную работу, чтобы покупать ему бифштексы и воду Виши, так как бедный малый страдает какой-то желудочной болезнью.
Прошло четыре дня с тех пор, как Верен рассказал мне приключение сэра Феркета. В одно прекрасное утро он прибежал ко мне вне себя, потрясая какими-то бумагами; он бросил их на мой письменный стол и упал в кресло, вытирая лоб платком. Из конверта, на котором стояло имя и адрес Борена, выпало два листа писчей бумаги, один из них обгорел по краям. Я прочел:
«Ваше посещение принесло мне счастье, дорогой друг. Ободренный энтузиазмом, с которым вы отнеслись к моим трудам, я с новым рвением принялся за работу, и я нашел… да, я нашел формулу доктора Деженэ, с помощью которой думаю разбудить завтра спящего. Я хочу поделиться этим с вами, единственным человеком, поверившим в меня. С другой стороны, если судьба пожелает снова отнять у меня эту драгоценную формулу, вы обнародуете ее. Вот она целиком»…
На письме можно было разглядеть еще две строчки, почерневшие от огня и совершенно неразборчивые… это было все.
Второй лист был не тронут огнем. В официальных выражениях сообщалось «уважаемому господину Берену», что во время страшной грозы молния ударила в один из домов в Александрии и уничтожила его почти до основания. Среди обломков было найдено два трупа, почти неузнаваемые и обезображенные огнем, и каким-то чудом уцелевший стол с лежащим на нем листом обгоревшей бумаги и конвертом с надписанным адресом.
НЕОБЫЧАЙНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕМИСТЕРА ВИЛЬФРЕДА БРАБАЗОНА
Рассказ Д. Гетчинсона
— Вы слышали, может-быть, а, может быть, вы и не слышали — начал слегка вычурно незнакомец, — о загадочном исчезновении мистера Вильфреда Брабазона, служившего в министерстве иностранных дел.
Я сидел у ворот, наслаждаясь тихой красотой девонширского летнего вечера, и здесь-то мне и пришлось выслушать рассказ о поразительном происшествии, который я передаю вам так, как слышал его сам, предоставляя вам полную свободу признать его незаслуживающим доверия. Правду сказать, временами я и сам склоняюсь к такому мнению, но в следующий момент мной овладевает нелепая уверенность, что действительно существует, (если только не погиб уже) человек, который… нет, это странно… баран, который… но это же невозможно! Вы видите, какая нелепость!
В то время, как я сидел так у ворот, на тропинке появился какой-то человек, в сильно поношенной одежде, лет около тридцати на вид, в пасторской шляпе, из под которой выглядывало изнуренное, давно небритое лицо, носившее, несмотря на это, следы хорошего происхождения. С ним шел баран, чрезвычайно грузный и лохматый. Баран встречается нередко на девонширских дорогах, но этот привлек мое внимание — казалось, он не пасется под наблюдением незнакомца, а скорее сопровождает его в прогулке.
На этот пункт я обращаю особое ваше внимание, имея в виду дальнейший рассказ незнакомца.
Странная пара поравнялась со мной и пошла дальше; баран свернул в сторону к изгороди и начал щипать траву, господин в лохмотьях несколько мгновений наблюдал за ним, потом, к моему изумлению, повернул назад и на цыпочках побежал к воротам, озираясь на барана через плечо. Добежав до меня, он уселся рядом со мной и, без всяких предисловий, начал слегка вычурно, как я уже сказал, свой рассказ.
— Может-быть, вы слышали, а, может-быть, вы и не слышали о загадочном исчезновении мистера Вильфреда Брабазона, служившего в министерстве иностранных дел. Это случилось три года тому назад. В один ноябрьский вечер он в обычное время ушел со службы и с тех пор его уже больше не видели. Этот случай вызвал много толков и волнения, но со временем все о нем забыли. Увы, дорогой мой сэр, я один не мог забыть!
Он остановился, чтобы вытереть пальцем глаза, патетически засопел и продолжал:
— Вильфред Брабазон был моим двоюродным братом. Прежде, чем познакомить вас с фактами, дорогой сэр, я хочу сообщить вам, как истинному джентльмену, что для меня всегда было тайной, почему мой кузен Вильфред Брабазон не умер в раннем детстве. Вам, наверное, приходилось читать или слышать, что добродетельные люди умирают молодыми. Я мог бы вам поклясться, что мой кузен Вильфред Брабазон был человеком добродетельным до отвращения. Поэтому он должен был умереть молодым; но он не умер; он и теперь еще жив, если вы назовете это жизнью; я с глубочайшим интересом буту ждать вашего мнения по этому вопросу, дорогой мой сэр.
Тут он взглянул на изгородь с явным намерением убедиться, что баран попрежнему занят ощипыванием травы, а затем продолжал прерванный рассказ:
— Вильфред, дорогой сэр, появился на свет Божий образцовым мальчиком. Впервые я встретил его, когда мне было пять лет. а ему четыре. В то время у меня была страсть играть с водой и грязью, размешивая их в тесто. Я предавался этому занятию, когда мне удавалось ускользнуть из под надзора няньки и матери, и первая была совершенно права, называя меня самым грязным мальчишкой, какого ей когда-либо приходилось видеть. В тот день, когда мой кузен Вильфред впервые приехал погостить к нам, она повторяла это с особым негодованием, советуя поглядеть на моего дорогого кузена, который тоже играл в саду, но играл чистенько и теперь выглядел как картинка. Когда она закончила свою речь, я бросил целую пригоршню грязи в самую середину передничка Вильфреда, громко крича: «Вильфи теперь тоже грязный мальчик».
Они схватили меня, дорогой сэр, и, не обращая внимания на мою боль и стыд, отшлепали по тому самому месту, которое вскоре свыклось с подобными операциями. С этого дня началась моя жгучая ненависть к кузену.
Видите ли, дорогой сэр, его всегда ставили мне в пример, а я смею думать, что ничто не может внушить большего отвращения. Когда я был ребенком, меня постоянно спрашивали, почему я так не похож на моего маленького дорогого кузена Вильфреда.
— Когда мы поступили в школу, дела пошли еще хуже. В начале и в конце каждого учебного года отец с негодованием ставил мне в пример Вильфреда, обучение которого не стоило его родным ни одного пенни. Он получал стипендии, ему давали в награду красиво переплетенные книги и ящики с чертежными инструментами. А мое учение, по словам отца, постепенно разоряло его. Если бы эти огромные суммы, которые он тратил на мое образование, пошли мне на пользу, он не жалел бы о них; по, признавая меня безнадежным лентяем, от которого никогда не будет толку, почему мой бедный отец на старости лет снова должен приняться за работу. После таких разговоров я возвращался в школу с твердым намерением не причинять огорчений отцу. Но желание так и оставалось только желанием, и я учился одинаково скверно. А Вильфред… он постоянно кончал с наградами.
Время шло. Нас определили на службу. Я поступил в банк в Сити. Но тут я приближаюсь к замечательной катастрофе, происшедшей со мной, и чувствую потребность, с вашего разрешения, прочистить себе нос. Прошу извинить меня.