тор, такой истерики никогда не наблюдал в своей практике! Лекарств у меня под рукой не было — приходилось действовать внушением. Я рявкнул на нее со всей яростью, какую только мог проявить, крепко тряхнул ее, даже, признаться, слегка треснул ее по шее. И она успокоилась.
Всхлипывая и дрожа всем телом, она стала рассказывать мне, что в шесть часов она услышала звонок, открыла дверь — и немедленно ей в нос бросили какого-то. порошку, от которого она сейчас же лишилась сознания Больше она ничего не помнила.
Увидев беспорядок в прихожей, пустой шкаф, переменивший свое обычное место, она всплеснула руками и хлопнулась в обморок на пол… Я решил не обращать на нее внимания и кинулся к шкафу. Хотел его отодвинуть. Но сил моих не хватило… Я вошел в шкаф и стал через заднюю стенку кричать: «Холмс! Холмс! Отзовитесь!». И вдруг, к великой радости моей, до меня донесся голос моего друга из кабинета: «Ватсон?.. Это вы?».
Голос Холмса заметно дрожал.
«Я! Я!» — радостно орал я… «Как вы? здоровы?»
— Здоров. Но только выйти не могу… Дверь не поддается… А телефон не действует. Я — в заключении. Пожалуйста, помогите мне выбраться!
Я сбросил с себя свою курточку, — остатки фрака, жилет, засучил рукава и навалился на шкаф. Но это монументальное строение из тяжелого резного дуба не поддавалось… Я чувствовал, как жилы напряглись у меня на лбу, кровь прилила к голове. Шкаф только вздрагивал, но с места не двигался. Я бросился к экономке, все еще лежавшей на полу, стал трясти ее, тер ей уши, дул ей в нос. Я кричал на нее, я ей грозил. Наконец, она открыла глаза. «Идите скорее к соседу… напротив» — стал я торопливо говорить ей. Только не делайте тревоги!.. Бога ради не спускайтесь вниз!.. Скорее!.. Скорее!.. Попросите придти сейчас же»…
Старуха поплелась, трусливо озираясь по сторонам. У выходной двери она остановилась и залопотала:
«Я боюсь! Я не пойду!»
Но я так посмотрел на нее, что она моментально юркнула из двери на площадку. И через две — три минуты явился сосед Холмса. Увидев, меня, он шарахнулся было в сторону, но я успел его удержать и вкратце рассказал, в чем дело.
Вдвоем мы налегли на шкаф, и он поддался. Образовался проход в кабинет. Холмс уже стоял у дверей. Секунда — и он вышел в прихожую. Вышел в халате, спокойный, хотя и бледный, с неизменной трубкой в крепко стиснутых зубах.
«Глупая проделка!» — пропустил он сквозь зубы, и в стальных холодных глазах его загорелись искры гнева.
«Необходимо все привести в порядок» — сказал он холодно.
Общими усилиями мы передвинули шкаф на старое место. Закрыли дверцы. Сосед ушел домой. Холмс просил его держать все в секрете.
Я вошел в кабинет. Холмс уселся в кресло и еще раз сказал:
«Глупая проделка!»
— Но, дорогой Холмс! что же нам делать? Сейчас явится депутация, а вы в халате! Ведь, весь ваш гардероб раскраден!
Холмс затянулся и, выпустив целый клуб дыма, спокойно сказал:
«Ну и вы, дорогой Ватсон, не в праздничном костюме!
Я огляделся. Я был в потной, мятой рубашке. Я совсем забыл все, что произошло со мной. Теперь все вдруг припомнилось и я стал торопливо и довольно несвязно рассказывать о том, что случилось со мной.
Холмс слушал с холодным вниманием. Ни один мускул не дрогнул на его стальном лице. Только бровь (левая) подымалась все выше и выше, да клубы дыма делались все больше.
«Покажите остатки вашего костюма!» сказал он, наконец, когда я кончил свой рассказ.
Я пошел в прихожую и вернулся с остатками моего одеяния.
«Оденьтесь» — спокойно сказал Холмс.
Я напялил на себя жилет, фрак без фалд и детскую кацавейку, вместо моего изящного, нового пальто.
Холмс холодно посмотрел на меня и сказал:
«В этом костюме вам нельзя ехать на ужин».
Такое равнодушие к моему несчастью меня задело.
— Ну и вам, дорогой Холмс, тоже неудобно ехать в халате!
Холмс промолчал. Но, видимо, мое замечание кольнуло его.
— Почему вы через окно не позвали кого-нибудь? — спросил я, желая переменить тему разговора.
Холмс посмотрел на меня и сквозь зубы процедил: «Холмс помогает полиции, но у нее помощи не ищет».
Я смутился. Я понял, что мой вопрос был некорректен. Я не учел безграничного самолюбия Холмса. Я понял, как сейчас, в этот торжественный день своего юбилея, он страдал.
Вдруг раздался звонок. Экономка взвизгнула и кинулась на кухню. Мы посмотрели друг на друга.
«Я пойду открою» — нерешительно сказал я. У меня с собой револьвер!»
— Я сам открою, — холодно сказал Холмс.
«Но, бога ради!.. Впрочем, это, вероятно, депутация?»
— Нет еще рано. Они приедут в одиннадцатом часу, а сейчас без десяти минут десять.
Холмс взял противогазовую маску, одел ее на лицо, а мне приказал быть наготове. Мы отправились к двери. Впереди стоял Холмс, а я за ним, положив к нему на плечо мой револьвер.
«Кто там?» — спросил Холмс, не отворяя дверей.
— «Из телеграфа… Депеши» — послышался ответ. Мы переглянулись. Мой револьвер дрогнул на его плече.
«Самообладание» — презрительно бросил мне мой друг и вдруг широко распахнул дверь. Перед нами стоял почтальон с пачкой телеграмм и каким то узлом в руках. Увидев перед собой, вместо человеческого лица, противогазовую маску, он дико вскрикнул и собрался, было катиться вниз по лестнице, но Холмс сбросил маску и успокоил его.
«Фу! как я напугался!» — тяжело дыша, произнес почтальон. «Разве можно так пугать людей?» — уже сердито стал он ворчать. «Вот примите… Для вас куча депеш… Да еще у ворот кто-то сунул этот узел. Просил вам занести».
Холмс забрал депеши, а до узла не прикоснулся.
«Положите узел на площадку» — сказал он.
Почтальон с недоумением положил узел на каменный пол и, пожимая плечами, стал спускаться с лестницы, оглядываясь на нас.
Мы забрали депеши и смотрели на узел, лежащий у наших ног. По лицу Холмса я видел, какая гигантская работа происходила в его гениальном мозгу.
«Принеси, Ватсон, мою складную удочку» — сказал он, наконец.
Я принес из кабинета складное удилище.
«Теперь мы отойдем от узла. Пойдем за дверь» — сказал Холмс. Мы отошли. Дверь совсем не закрыли — оставили щель. Холмс просунул в щель удилище и стал давить узел, постепенно усиливая давление. Жадными глазами наблюдал я узел. Признаться: я ждал взрыва. Но узел ворочался с боку-на-бок и только!
«Там что-то мягкое» — сказал Холмс. «Адской машины нет! Разверни узел, Ватсон».
Признаюсь, я бы предпочел, чтобы Холмс сам это проделал, но самолюбие заставило меня повиноваться. Присев на корточки, дрожащими руками я с трудом развязал узел и… там оказались два фрака, две жилетки, пара панталон и два пальто. Была и записка на имя Холмса… Опять поздравление от воров и любезное предложение ему и мне воспользоваться костюмами. Прибавлено было, что костюмы выкрадены из гардероба лорда Стуккея и что, конечно, лорд может признать на Холмсе свои костюмы, но что же делать? Других костюмов они предложить не могут: фрак и панталоны Холмса они решили поместить в музей, открытый при лондонском воровском клубе. Следовали подписи.
На этот раз я увидел ясно, как по лицу Холмса пробежала какая-то судорога. Мой друг терял свое хладнокровие.
«Негодяи» — процедил он сквозь зубы.
— Однако, надо торопиться! — сказал я. — Придется одеться в костюмы уважаемого лорда Стуккея!
Холмс ничего не ответил и, сбросив халат, стал натягивать на себя панталоны лорда Стуккея… Я тоже… Через несколько минут мы были готовы. В костюмах лорда Стуккея нам обоим было тесновато.
Был уже одиннадцатый час… Депутация опоздала. Холмс ходил по комнате; большими шагами — явный признак душевного волнения, которое он старался скрыть. Я хорошо изучил натуру моего друга.
«Это им так не пройдет» — наконец сказал он… «Подай депеши, Ватсон».
Я подал пучек депеш.
Но, о ужас! Все депеши были от лондонских воров… От Буравчика, от Стального Лома, Незевая, Пистолета, Выгребая, Экспресса — словом, от всех, от всех членов воровского клуба.
Все они посылали свои сердечнейшие поздравления и пожелания дальнейшей «совместной работы».
Холмс был бледен, как полотно. Мне было страшно смотреть на него.
Вдруг звонок. Холмс решительно отправился к двери. Я схватил его за рукав.
«Бога ради!.. Дорогой Шерлок!.. Возьмите маску» — лепетал я.
— «Оставьте меня, Ватсон!.. Мне все равно». И он остановился у дверей. Я стоял за ним с револьвером в руках.
Холмс спросил:
«Кто там?»
— «Отворите, дорогой Холмс» — раздался знакомый нам голос Чарльза Скотта, одного из полицейских агентов Лондона. — того Скотта, которого Холмс выделял среди бездарных его товарищей. С ним он работал всегда с особым удовольствием. Тот благоговел перед Холмсом и гордился своей близостью к нему, считая себя его учеником. Холмс, однако, не торопился открывать дверь. Он сказал:
«Если вы действительно Скотт, то скажите, что у меня в нижнем правом жилетном кармане?»
— «Зубочистка!., зубочистка! из слоновой кости, в серебряной оправе!» — раздался радостный голос из-за двери.
«Зубочистка» — это был условный пароль Холмса. Этот пароль знали только я, да Скотт.
Холмс открыл дверь и в прихожую ворвался Скотт.
«Бога ради!.. Маэстро!.. Почему вы отказались ехать на торжество?»
— «Я?., отказался?»… — не без удивления переспросил Холмс. «Я уже с полчаса жду обещанной депутации. И, признаюсь, ожидание это мне несколько наскучило!»
«А ваша телефонограмма?»
— Какая телефонограмма?
«Да вот, что вы послали четверть часа тому назад? Это знаете… такая неприятность! Министр вас ждет… Все готово… А вы вдруг отказываетесь!.. Я приехал, чтобы вас уговорить и немедленно вас привезти…»
Мы переглянулись с Холмсом.
— «Это… недоразумение» — сказал Холмс. «Я никакой телефонограммы не посылал… У… меня… даже телефон почему-то не действует сегодня».