Этажем ниже, из квартиры Эммы Карловны, также валили клубы дыма, хотя и несколько пожиже.
Произошел стереотипный, давно канонизованный, обмен мнений.
— Дымит?
— Дымит, провались она к дьяволу.
— У меня, матушка, тоже. К осени нужно почистить трубы.
— Это непременно. Я вот уже третий год собраться не могу.
— А я четвертый, моя милая.
Протерли глаза, откашлялись.
Из открытой двери в кухню немки, вместе С клубами дыма, плыли глухие, урчащие звуки, как из неопрятного желудка. — Это послужило темой для дальнейшей беседы.
— Все пилит? — спросила Чикина.
— Пилит, моя милая. Известно, артистическая жизнь. В концерте он сегодня выступает, так для моциона рук.
— А мне судьба послала не пилящую. Артистка ко мне сегодня переехала. — знаменитейшая! Мисс Нелли прозывается. В цирке выступает.
Чикина победоносно посмотрела на соперницу.
— Поздравляю вас, — скривила рот Эмма Карловна. — Танцует?
— Нет… больше так!.. — красноречиво пояснила счастливица.
Разбитная, молоденькая бабенка, обходя квартиры, предлагала крупную, аппетитную клубнику-Викторию.
— Возьмите последочки, золотые мои. Почти задаром.
Павла Петровна вспомнила про задаток и, гордая своей победой над немкой, решила полакомить себя Викторией.
Чикина поставила блюдо с Викторией на стол в своей маленькой столовой, которая с этого дня приобрела еще новое назначение — спальни, и пошла в кухню кипятить молоко.
Рассеевшиеся было несколько клубы дыма, в результате этой операции, снова сгустились. Павла Петровна открыла дверь на цепочку, предоставив дыму выбираться в образовавшуюся щель, а сама поспешила к ожидавшему ее удовольствию. Боясь расплескать молоко, она сосредоточила все свое внимание на кастрюльке и тихонько подвигалась к столу.
Короткий отрывистый шип заставил хозяйку поднять глаза.
То, что увидела Чикина, никак не могло уложиться в рамки ее повседневных, привычных восприятий.
Перед блюдом с клубникой, закрутившись гигантским штопором, мерно покачивалась саженная, красновато-серая змея, испещренная самыми фантастическими арабесками. Вытянув свою плоскую, сплющенную головку, с маленькими злыми глазками, над блюдом ярко-рубиновых ягод, она с простуженным шипом выбрасывала длинный раздвоенный язык в сторону гражданки Чикиной.
Павла Петровна в первый момент уподобилась жене Лота, потом для чего-то раскрыла рот и выпустила из рук кастрюлю.
Раздавшийся стук заставил страшную гостью сделать угрожающее движение в сторону соляного столба. Хвостатый язык метнулся дальше, чем следует, и спираль зеленого тела, заколебалась.
Глухо икнув раскрытым ртом, несчастная женщина всей своей рассыпчатой непропеченной фигурой грохнулась на пол.
Виновница происшествия неторопливо доела клубнику, потом, брезгливо обойдя. недвижное тело, отправилась исследовать квартиру.
Результат осмотра, повидимому, не соответствовал понятиям гостьи о змеиной квартире, потому что, облазив все закоулки и ни на чем не остановив своего внимания, она очутилась в кухне. Заметив дверную щель, змея протиснулась в нее и направилась по лестнице, — подыскивать для себя более комфортабельную квартиру.
Мелодичное урчанье на следующей площадке приковало к себе музыкальный слух змеи. Звуки исходили из щели подобной только-что покинутой. Змея просунула голову в щель — музыка стала слышнее.
Когда предоставляется возможность бесплатно насладиться бесподобной музыкой Бетховена, хотя бы и на страдающей астмой виолончели, никогда не следует игнорировать этой возможности. Таково именно было и мнение редкой посетительницы. Зная, что она вполне
компетентной ценительницей музыки, змея бесшумно втянула свое трехаршинное тело в музыкальную щель.
Эмма Карловна Шниц вечером собиралась на концерт в филармонию. Пока же, поставив таз на раковину и открыв кран, с немецкой аккуратностью полоскала кремовую батистовую кофточку.
Игнорируя присутствие хозяйки, гостья спокойно проследовала дальше, навстречу ласкающим музыкальным волнам.
Виолончелист Урчалович, нежно обняв коленями предмет своей артистической страсти, с вдохновенно закатившимися под лоб глазами, пилил смычком неумирающего Бетховена.
Музыкальная гостья поспешила занять место в первом ряду, прямо против нежно воркующей диковины. Вытянувшись штопором, вровень с закрытыми глазами артиста, змея принялась мерно раскачиваться в каком-то экзотическом танце.
Если вы помните миф об Орфее, то можете отметить у себя в записной книжке, что этот миф повторился много веков спустя, в условиях нашей малоподходящей действительности.
Гостья, — которая, кстати сказать, от рождения носила звучное имя — Боа-констриктор, — внимательно дослушала симфонию Бетховена до конца. Когда где-то в бесконечности замерла последняя нота, змея выразила свой восторг поощрительным шипением.
Урчалович, застывший было в безмолвной музыкальной паузе, томно открыл глаза и…
Кому угодно описать ощущения современного Орфея, может попытаться, — автор охотно уступит ему лавры тонкого психолога, сам же ограничится только внешне-описательной частью этой правдивой истории.
Урчалович сначала широко раскрыл глаза, ставшие похожими на два иллюминатора, через которые кто-то изнутри пытается просунуть два круглых предмета. Затем таким же образом раскрыл рот. И, наконец, поспеш-
свою виолончель, как за каменную стену.
Змеи, как известно, отличаются мудростью, не в пример людям. Наша змея также не выходила из границ общего правила и не желала лишать себя эстетических переживаний. Позевывая от скуки, она терпеливо ждала продолжения программы.
Музыкант по профессиональной привычке капризничал и не торопился начинать.
В конце — концов, при подобной артистической несговорчивости самый завзятый меломан начнет терять терпение. Так было и со змеей.
Она выбросила двухвостый язык и явственно прошипела: «biss!».
Артист не сдавался. Сознавая неотложную необходимость подкрепления, он неистово закричал:
— Эмма Карловна!..
— Что вы так кричите? Вы меня перепугали, — донеслось из кухни, сквозь журчанье льющейся из крана воды.
— Эмма Карловна! Спасите! Умоляю!..
— Мой бог, что случилось?
— Берите скорей швабру, полено, утюг, что хотите… Ай… Эмма Карловна!..
— Неужели опять мышь? И как вам, взрослому мужчине, не стыдно бояться мышей!..
Не закрывши впопыхах крана, немка, со шваброй в руках, бросилась в комнату жильца.
с разбега на гостью, немка бросилась в сторону и выразила нескрываемое желание спрятаться за жильца.
Слегка обеспокоенная бесцеремонным вторжением хозяйки, змея расправила свои кольца, вытянулась в полкомнаты и снова громким шипом потребовала повторения.
Двое людей упятились в угол и там застыли в безмолвном ужасе. Слышно было, как на кухне льется вода, а на улице гудит трамвай. Когда первое оцепенение прошло, артист тихо забормотал:
— Боже мой! Какой ужас! Какой ужас!.. Что нам делать? Что делать?..
— И ведь расположилась, негодная, у самой двери, выйти нельзя, — злилась немка, более сохранившая самообладание.
— Я разобью окно и закричу на помощь, решил виолончелист.
— Хорошо придумали. Испугавшись шума, она нас проглотит, или искусает…
— Что же делать? — растерянно озирался артист.
— Знаете что? — сообразила немка. — Играйте. Змеи любят музыку… Я читала. Не нужно только ее раздражать. А тем временем кто-нибудь придет и выручит.
Виолончелист опасливо двинулся к своей спасительнице, обнял и запилил. Сначала неуверенно, больше на тремоло, потом оправился и заиграл смелее.
— Бравурнее… Что-нибудь веселое, — командовала находчивая Эмма Карловна.
Польки, вальсы, экосезы без перерыва следовали одни за другим.
Урчалович выбивался из сил. Когда музыка на минуту утихала, боа, свернувшаяся у двери внушительным мотком каната, приподнимала голову и не то угрожающе, не то поощрительно, шипела что-то по змеиному.
— Что-нибудь близкое ей, родное… американское, — дирижировала немка.
Неслись разухабистые матчиши, кэк-уоки. ту-степы…
В кухне бушевала пущенная во всю вода, слышно было, как она водопадом разливалась по корридорам.
Снизу в потолок неистово стучали.
На площадке, около кухни Эммы Карловны Шниц собралась недоумевающая толпа. Осторожно, через цепочку, заглядывали в щель двери, боясь промочить ноги, так как вода лилась уже на лестницу.
Неистово вопила о потоке в квартире и о причиненных убытках нижняя жилица. Послали за управдомом.
А в полуоткрытую дверь неслись разухабистые звуки негритянской музыки и слышался энергичный голос Эммы Карловны:
— Еще. еще!.. Веселее. Темп быстрее!.. Фортиссимо!..
Очнувшись от обморока, Павла Петровна Чикина спустилась вниз и прерывающимся голосом, бестолково и сбивчиво, рассказывала собравшимся о страшной гостье, — о змее в десять аршин длиной, изрыгающей огонь из пасти. Ее никто не слушал.
Явился управдом с дворником, сорвали цепочку с двери и все, шумной ватагой, по водному простору, направились в концертный зал.
Змея нимало не смутилась шумом, произведенным запоздавшей на концерт публикой. Она испытывала двойное удовольствие: нежилась в прибывающей тепловатой воде и наслаждалась знойной экзотической музыкой.