ращалось. И вот аэроплан, не расчитавши своей скорости, быстро пролетел надо мной. Это удачно, пронесло. Только бы добраться до больших улиц города, а там я в безопасности» — мелькали мысли. Но не тут то было. Аэроплан повернул обратно, нагонял меня и перегнал. Тут я с ужасом заметил, что с него свешивался четырехконечный якорь на длинном канате, волочившийся почти по земле. Очевидно, в первый раз ему чуть-чуть не удалось меня задеть (мне думается, что наверху предполагали, что я и есть «похититель»), но «чуть-чуть» не считается, и аэроплан опять отстал и вдруг я почувствовал, что якорь зацепился за хлястик моего пальто и снял меня с мотоциклета, который сам собой поехал дальше. Я бросил взгляд в зрительный зал и увидел там физиономии, широко расплывшиеся в улыбки. Очевидно, им это казалось очень смешно. Конечно, хорошо сидеть на удобных стульях и смотреть, а каково было мне, когда хлястик мог каждую секунду оторваться! Пролетая над какой-то крышей, которую красили маляры, я отчаянно замахал руками, чтобы за что нибудь схватиться и, лети аэроплан на поларшина ниже, мне это удалось бы, но руки мои схватили ведро с краской и кистью и больше ничего сделать не удалось. Я летел по воздуху, вися на канате, с ведром краски и большой кистью в руках, видя внизу большой город с многочисленными зданиями, а перед собой — ну, вот-вот только руку протянуть — зрительный зал с физиономиями, посиневшими от смеха. Не спорю, зрелище, вероятно, было очень смешное, но, повторяю, мне было не до смеха. Показалось какое-то здание, выделявшееся из ряда других, приблизительно на половину, своей вышиной. На крыше этого здания помещался большой экран. Это многоэтажное строение должно было стать причиной моей смерти, так как я несся прямо на него. Пилот или хотел меня расшибить на смерть или просто замечтался. Когда я должен был неминуемо стукнуться об стену, пилот опомнился, канат дернулся вверх и я пролетел над зданием, выпустил из рук ведерко с краской и кисть и ухватился за решетку, окружавшую крышу. От сильного толчка хлястик у пальто оторвался и я остался лежать на крыше. Вскоре аэроплан улетел далеко, превратился в точку и, наконец, совсем скрылся, может быть, и не подозревая того, где он меня посеял. С этой стороны опасность миновала.
Нужно было что-нибудь предпринять и хотя сначала обследовать то место, где я очутился. Это была крыша шагов по 40 в длину и в ширину, с установленным на ней экраном внушительных размеров, очевидно, для световых реклам. Уйти отсюда можно было единственно только через люк на чердак, но дверца этого люка оказалась плотно запертой изнутри. Я кинулся в другой конец крыши, где виднелась какая-то будка. Но это оказалось будкой для демонстрации свето-рекламы, в которой все было разломано (очевидно, демонстрация была ликвидирована) и выход из нее был только на крышу. Хуже этого положения трудно что-нибудь придумать. Едва ли кто-нибудь сюда заглянет, а выхода отсюда нет никакого. Ходя по крыше и раздумывая, как мне быть — я чуть было не споткнулся о ведро с краской, которое я, сам того не желая, стащил у маляра, красившего крышу. Кисть лежала несколько в стороне. Блестящая мысль пришла мне в голову. Схвативши кисть, я обмакнул ее в краску, опрокинул после этого ведро, каким-то чудом до сего времени сохранившее в себе краску, встал на него, чтобы быть несколько выше и написал на белом экране громадными неуклюжими буквами (тут было не до красоты):
Я ПОПАЛ СЮДА НЕПОСТИЖИМЫМ ОБРАЗОМ.
СПАСИТЕ МЕНЯ!!!
Писалось это, в сущности, для Гаевского, так как я надеялся, все-таки, что он поймет и предпримет что-нибудь.
Желая полюбоваться на произведение рук своих, я вздумал вновь прочитать и обомлел: надпись была сделана по английски, что-то вроде:
I DIED HERE IN INCOMPREHENSIBLE MANNER.
SAVE ME!!!
Это была для меня большая неприятность. Гаевский английского языка не понимал. Я взглянул в сторону зрительного зала. У всех были недоумевающие лица. Вслед затем зрительный зал закрылся от меня экранной надписью, заключавшей именно те слова, которые я хотел написать по-русски: «я попал сюда непостижимым образом. Спасите меня!!!».
Когда надпись исчезла — я взглянул в зрительный зал.
Я увидел там мертвый гомерический хохот. Мертвый, ибо я его не слышал. Мертвый, потому что он леденил мою кровь.
Ах, зачем все это кончилось? Появился чему это так прозаически кончилось?
С удовольствием вспоминая все эти невероятные приключения, нуту грозившие мне смертью, я вздыхаю с сожалением и мне хочется верить, что свете есть много непонятного.
Кончилось это так: Около меня стоял все тот же Гаевский, кулаком в бок энергично сигнализировавший из кинематографа и что спать в его присутствии он мне не позволит.
— Ну, что — был? — сонно спросил я его.
— Был.
— А меня ты там не видел?
— А у тебя все шарики на месте?
— Чем кончилось?
— Она вышла за него замуж.
— Я же тебя предупреждал. Ну, ладно. Так я тебе начал мне, что он говорить, что солнечные пятна…
Кинематограф со своими удивительными «чудесами»-трюками — является одним из любимейших развлечений современного человечества. Но было бы большой ошибкой видеть в «Великом Немом» только забаву. Кино все больше и больше занимает подобающее ему место в науке и технике. Он буквально проливает свет во многие темные и доселе недоступные для человеческого познания области.
Благодаря кино мы знаем теперь весь ход процесса превращения куриного яйца в цыпленка, произрастание семени, размножение бактерий и проч.
Соединение рентгеновского просвечивания с кино дает нам яркую картину движения пищи в пищеводе, сокращения желудка и кишек и т. д.
Деформация материалов, имеющая такое большое значение в инженерном деле, становится наглядной при киносъемке и создает благоприятные условия для самых точных вычислений и расчетов.
Киносъемки местностей, где нет хороших или никаких планов, например, в Сибири, Азии, Африке дают возможность во время полетов делать изумительно точные планы.
Даже новая философская теория относительности Эйнштейна легко усваивается и доказывается при помощи кинематографа.
Трудно перечислить все нынешние применения кино. Но и сам он не достиг своего полного развития, и уже не далеко то время, когда его перестанут называть «немым». Три немецких изобретателя — Фохт, Массолэ и Энгль решили великую задачу соединения кино со звуком. На одной и той же ленте снимается картина и звуковые колебания, предварительно трансформированные в световые при помощи новых приборов, которые изобретатели назвали «электрическим ухом» и «электрическим глазом». Новые говорящие фильмы уже Демонстрируются в Европе и поражают полной иллюзией соответствия звука и движения.
Какой живой памятник создают себе великие люди. Отдаленные потомки будут и видеть воочию, и слышать своих великих предков. Даже каждая семья может сохранить голос и движения своих прадедов. Поистине мы близки к посмертному существованию!
РУКА МУМИИ
Рассказ Петра Аландского
Рисунки М. Михайлова
… — Убийство Роберта Дойля, знаменитого английского ученого! По подозрению арестован доктор Уильсон!
Кричали газетчики утром 24 июня 1906 года на улицах Лондона.
Газеты покупались на расхват, но никаких подробностей происшествия в газетах не было. Сообщалось только, что убийство Дойля было совершено в его собственной вилле и обнаружено поздно вечером 23-го и что арестован по подозрению друг покойного, хорошо известный в Лондоне доктор Уильсон. Рядом с трупом Роберта Дойля лежал опрокинутый несгораемый шкаф. Когда полицейские подняли шкаф, под ним оказалась разможженная, совершенно сухая кисть человеческой руки. У стены на столе, приспособленном для анатомических работ, был найден обнаженный труп мужчины. Он был, как это выяснило предварительное следствие, вывезен Дойлем 22-го из Центрального морга для научных работ.
Дело было поручено опытному следователю Джемсу Джекингу, который немедленно и приступил к допросу доктора. Доктор, решительно отрицая свою виновность, давал такие странные объяснения, что следователь счел необходимым подвергнуть его экспертизе психиатров. Но психиатры признали доктора психически нормальным, причем, однако, засвидетельствовали, что нервная система доктора чем-то сильно потрясена.
И 2 июля 1906 года доктор Уильсон предстал перед судом.
. . . . .
Большая зала суда была полна самой фешенебельной публикой. Присутствовало немало представителей и научного мира: доктор имел прекрасную практику в аристократических кругах, а Дойль был хорошо известен своими трудами лондонским ученым. Он прославился замечательными открытиями по вопросу о древне-египетских способах бальзамирования.
Еще не окончив своего труда, Роберт Дойль сделал несколько интересных докладов по этому вопросу и пришел к таким неожиданным выводам, что об его трудах заговорили ученые всего мира.
Окончания его работы ждали с нетерпением. Но вдруг Роберт Дойль оставил шумный Лондон и переехал в свою загородную виллу, где у него была небольшая, но хорошо оборудованная лаборатория. Этому отъезду не очень удивились, — Роберт Дойль слыл большим оригиналом. Он и в Лондоне жил очень уединенно, редко выезжал и к себе принимал только немногих друзей, из которых самым близким был доктор медицины мистер Арнольд Уильсон.
Допрос старого слуги Георга, который служил у Дойля около 15 лет, разочаровал публику, — ничего ценного не сообщил. Георг рассказал только, что около 10 часов вечера, проходя мимо кабинета, услышал смех мистера Дойля. По его словам, смех был какой-то странный, — такого он никогда не слышал.